НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО
Научное рецензируемое периодическое электронное издание |
||
Гипотезы: ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ Э.А. Орлова. Антропологические основания научного познания
Дискуссии: В ПОИСКЕ СМЫСЛА ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ (рубрика А.Я. Флиера) А.В. Костина, А.Я. Флиер. Тернарная функциональная модель культуры (продолжение) Н.А. Хренов. Русская культура рубежа XIX–XX вв.: гностический «ренессанс» в контексте символизма (продолжение) В.М. Розин. Некоторые особенности современного искусства В.И. Ионесов. Память вещи в образах и сюжетах культурной интроспекции
Аналитика: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ А.Я. Флиер. Социально-организационные функции культуры М.И. Козьякова. Античный космос и его эволюция: ритуал, зрелище, развлечение Н.А. Хренов. Спустя столетие: трагический опыт советской культуры (продолжение)
|
И.А. Урмина
Исследование культуры: баланс традиций и инноваций Аннотация: Автор предлагает свое видение сегодняшнего состояния культуры, носителями которой являются все члены социума. Люди в силу социальной природы нуждаются в таком окружении, где не только поддерживаются стабильные функциональные связи, но и сохраняется культурная идентичность каждого, благодаря разделяемым представлениям, ценностям и нормам. Ключевые слова: культура, ценности, культурное наследие, культурный контекст, культурный паттерн, истина, информация, традиция, инновация, постмодернизм. 1. Без сомнения, я синтезирую два подхода: структурализм и постмодернизм. Изучая социокультурные основания функционирования современной организации, я без этого не смогла бы анализировать все аспекты этого процесса, соединяющего системные и внесистемные составляющие. Например, в рамках организации формальные и неформальные отношения я рассматриваю как обусловленные взаимным наложением специфичных для их субъектов функционально-нормативных предписаний и культурных характеристик; формальных связей между функциональными ролями и межличностными отношениями; а также положения людей в организационной структуре и в социальной стратификации. Современный историко-культурный период, называемый постмодерном, принято характеризовать наличием открытых форм отношений и взаимодействий, когда индивид попадает во множество разнородных ситуаций с различными социокультурными кодами, не принимая как единственно истинный какой-либо из них и относительно свободно перемещаясь из одной ситуации в другую, более привлекательную. Об этом же свидетельствуют результаты исследований современной организации: ее члены могут вступать в разные сочетания отношений и соответственно полностью не идентифицируют себя с декларируемыми руководством целями и ценностями, функциональными ролями. Сегодня часть социологов считает, что пессимизм, социальная атомизация людей, агрессивность или депрессия, равнодушие – все эти черты культуры постмодерна – результируются в снижении экономической эффективности современных организаций. В этом случае, с точки зрения культурологического подхода к изучению современной организации, необходимой становится интеграция общеорганизационных и индивидуальных целей на основе общей «договоренности» акторов. Ее составляющими становятся не только эффективное выполнение необходимых целевых функций, соблюдение формальных (технико-технологических) условий профессиональной деятельности, но и предоставление социокультурных условий для реализации определенных индивидуальных запросов, интересов и ожиданий ее членов. Если между интересами персонала и целями, провозглашаемыми руководством организации, достигается относительное равновесие, то выигрывают обе стороны. Что касается отношения к феномену научной истины, то придерживаюсь позиции «истина – где-то посередине». И тут хочу напомнить одну из «научных истин» цитатой из Фазиля Искандера («Кролики и удавы») про размышления о том, какой кролик может стать удавом: «…кролик, переработанный удавом, превращается в удава. Значит, удавы – это кролики на высшей стадии своего развития. Иначе говоря, мы – это бывшие они, а они – это будущие мы». Что, разве не истина? 2. Самая главная «новация» – безудержный, захлестывающий поток информации в Интернете, в котором ориентироваться человеку неискушенному очень сложно: ориентиры если и есть, то очень невнятные. В этом скоростном «белом шуме» понять смысл увиденного и услышанного без овладения социокультурным кодированием – раскодированием практически невозможно. Результатом становится появление новых представлений и образов, вкладывание «своего понятия» в картину мира в рамках социокультурной компетентности, то есть появление множества «картинок» динамичной среды, своеобразного Лего. В такой ситуации культурное наследие перестает играть социализирующую роль, распадается на отдельные фрагменты, которые могут стать настолько незначимыми для новых поколений, что уничтожаются «за ненадобностью». Сегодня нарратив как культурная технология последовательного упорядоченного освоения образцов высокой культуры, социального и культурного опыта предыдущих поколений в виде безопасного, необходимого и достаточного «набора» точек зрения на мир, картин мира, представлений, символов, традиций, стереотипов и образцов деятельности, заменяется на «свободное плавание» в информационном пространстве. При этом скорость перемен в окружении, даже ближайшем, не позволяет индивиду отрефлексировать видение мира, присущее конкретному социуму, ощутить культурную идентичность народу, государству, нации, уточнить ее ролевые особенности, сформулировать национальное и гражданское самосознание. В результате в культуре нарушается баланс традиционного и инновативного (как постепенного зарождения вариаций из изменений и модификаций). Постмодернизм допускает смешение разных культурных контекстов и стилей, создание новых конструкций наследия из артефактов разных уровней сложности и перемешанных классификаций. Тогда актуализация отдельных фрагментов культурно-исторического наследия осуществляется в форме избирательной преемственности тех частей наследия, которые, так или иначе, признаются значимыми для современников. Что-то вроде механического отбора того, что воспринимается либо как соответствующее потребностям, вкусам, мировоззрению нового поколения, либо традиционное, но способное менять свои функции и смыслы в зависимости от социокультурной ситуации. Это особенно касается нематериального наследия: меняется контекст, меняется и смысловая окраска. И это нормально. Но вот скорость этих культурных перемен слишком высока, а их разнообразие превышает возможности мало подвижного социума. 3. Нельзя не сказать о новых формах и технологиях визуализации. По сути, появились новые языковые формы визуализации смыслов: инсталляции, перформансы, анимации, электронные «очеловеченные» образы, компьютерный монтаж в кино, масса технологических приемов. На фоне всего этого люди продолжают объединяться в первичные социальные группы, формируя сетевые отношения, которые, в результате, образуют те социокультурные пространства, где артефакты специализированного плана – научные, философские идеи, художественные образы, политические и религиозные идеологемы – существуют не в отчужденной форме, но составляют «естественный» язык тех, кто их порождает, привычно используемый в повседневной коммуникации. Это относится, например, к социокультурной среде таких групп, сформировавшихся по профессиональному признаку, где порождаются и формируются культурные инновации. Чувство безопасности, обеспечиваемое первичными группами, побуждает людей, привыкших решать сложные проблемы, к более смелым культурным экспериментам, чем это допускалось ранее, в том числе в профессиональной деятельности. Большая открытость отношений в первичных группах, состоящих из профессионалов высокого уровня, позволяет тому, кто сделал или нашел что-то необычное, без опасения представить это родным и друзьям, обсудить возможную судьбу изобретения или открытия. Наконец, благодаря накоплению сложного профессионального опыта, переживаемого как основное содержание индивидуальной и групповой жизни, такие области становятся местом высокой концентрации культурного потенциала. Чтобы стать членом такой группы, человеку приходится осваивать весьма сложные знания и навыки, доказывать свою подготовленность к равноправному участию в группе. Иными словами, подобные среды можно рассматривать как области формирования и социализации культурных элит. И это происходит, несмотря на очевидную массовизацию культуры в целом! 4. Как только научно-технический прогресс XX века был признан определяющим и для культуры, об антагонизме «научной» и «гуманитарной» культуры, о кризисе последней и рационализации первой как судьбоносных проблемах человечества размышляли и размышляют ученые всего мира. З. Бауман говорит о текучей модерности. А. Арнольдов – о невозможности «диалога культур». Д. Несбит указывает на смену коммуникативных форм социокультурного взаимодействия от иерархии (или-или) к сетям (и-и). С. Хантингтон считает именно культуру источником современных конфликтов глобального масштаба («конфликт цивилизаций», по Ч. Сноу – «культурный разлом»). К. Разлогов говорит просто о «новых варварах». Это кризис? Думаю, что просто «мы так живем». Хотелось бы понять: это ситуация невозврата к культурным традициям, ведущая к появлению новых культурных форм, наполненных новым содержанием, новым смыслом или культурное наследие останется базовым для цепочки: изменения/модификации/вариации? 5. Социальный и культурный контекст глобальных перемен в мире связан, в первую очередь, с формированием информационного пространства массовой культуры. Элементы ее по мере количественного роста приходят в столкновение с национальными культурными приоритетами и ценностями. Последствия такой глобализации в виде культурных конфликтов, перетекающих в социальные, зафиксированы во многих странах, особенно в Европе. Но каким образом трансформируются локальные паттерны каждой культуры, вовлеченной в интеграционные процессы, какие механизмы культурной адаптации сохраняются, а какие перестают быть эффективными с точки зрения социальной безопасности, до конца непонятно. С одной стороны, механизмы культурной диффузии, аккультурации, конвергенции традиционны, с другой – крайние формы аккультурации ведут к вытеснению прежней культуры новой; ассимиляция может привести к исчезновению уникального культурного типа, конвергенция никогда не приводит к полной интеграции, неполная интеграция культурных единиц в переструктурированные социальные процессы порождает такие явления как «культурное пограничье». А «скоростные» условия таких трансформаций ведут к «кризису идентичности». В России он сегодня активизировал движение за актуализацию традиционных ценностей и паттернов, привычных социальных связей, несмотря на формирование новых. Что касается будущего, то «усредненные» стереотипы массовой культуры в сегодняшней России, в силу, как мне кажется, ее географической протяженности, пока еще не уничтожили самобытность отдельных культур нашей многонациональной страны, оставили возможность выбора. Плюс то, о чем я написала ранее, – формирование областей социализации культурных элит.
© Урмина И.А., 2014
Статья поступила в редакцию 2 сентября 2014 г. Урмина Ирина Александровна, доктор культурологии, заместитель директора по научной работе Российского НИИ культурного и природного наследия им. Д.С. Лихачева e-mail: urminaia@gmail.com
|
ISSN 2311-3723
Учредитель:
Издатель:
№ государственной Журнал индексируется: Выходит 4 раза в год только в электронном виде
Номер готовили:
Главный редактор
Шеф-редактор
Руководитель IT-центра
Наш баннер:
Наш e-mail:
НАШИ ПАРТНЁРЫ: |
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов. © Научная ассоциация исследователей культуры, 2014-2024 |