В.М. Розин

Концептуализация Г.Р. Балтановой мусульманской женщины и культуры

Аннотация. В статье рассматривается исследование мусульманской культуры и женщины. Балтанова связывает сущность исламской культуры с раннеисламской общиной; вот тот идеал, к которому, с ее точки зрения, должен стремиться подлинный ислам сегодня. Обсуждаются указанные автором исследования особенности ислама, а также характер дискурса, с помощью которого Балтанова пытается убедить своих оппонентов. На основе материалов исследования, а также собственных работ автор статьи дает объяснение исламского терроризма.   
 
Ключевые слова. Ислам, женщина, культура, терроризм, истина, реальность, история, община.
 

Для российского читателя исследование Г.Р. Балтановой, с которым можно познакомиться в книге «Мусульманка», выглядит, отчасти как вызов, отчасти как противоречивое, странное произведение. Балтанова ставит под сомнение многие ценности европейской культуры – личность, ее независимость от социальной общности, приоритет светских прав над религиозными и другие. Противоречивость исследования Балтановой в том, что, с одной стороны, она признает критику в адрес ислама и негативные тенденции его современного развития (рост фундаментализма, экстремизм, связь с терроризмом, нарушение прав человека), а, с другой – отчасти оправдывает все это, поскольку «такова традиция и особенности ислама»; с одной стороны, перед нами научное исследование и вполне научные аргументы, с другой – окончательные суждения принимаются со ссылкой на Коран и Сунны как священное писание, как истина в последней божественной инстанции. Например, после разбора рациональных доводов в пользу многоженства, Балтанова завершает обсуждение этого вопроса так. «Мы должны понять, что разрешение на полигамный брак мужчине дается не земными, не людскими установлениями, а самим Аллахом. По крайней мере, так это воспринимается мусульманами. Потому полигамия не требует рациональной аргументации, она носит сакральный характер, ее условия и пределы также устанавливаются свыше» [1]. Тем не менее, исследование Балтановой не только интересно, но и полезно, даже необходимо. И вот почему.  

Да, позиция автора исследования непоследовательна, отчасти, противоречива. Но разве не противоречива наша современная культурная и социальная жизнь? Разве наши власти, да и мы сами, не совершаем каждый день поступки, которые удивляют потом буквально всех? И разве современный ислам представляет собой единое монолитное мировоззрение и образ жизни? Нет, как показывает Балтанова, ислам неоднороден, в нем сосуществуют и взаимодействуют диаметрально противоположные направления, тенденции и дискурсы, причем все они есть ислам и каждое претендует на истину. По мнению известного деятеля ислама ХХ века Мухаммада Икбала, «мусульманский мир порожден множеством несочетаемых, несовместимых культур, голова его находится в ХХ, а теперь уже XXI веке, ноги – в эпохе раннего средневековья, а тело «обременено влияниями всех промежуточных эпох» [2]. Безусловно, непонятно, что собой представляет дискурс Балтановой: идет ли речь о науке или разъяснении и пропаганде фундаментальных положений исламской религии. Но разве в России сегодня не пишутся книги, не защищаются диссертации, где наука тесно переплетется с православием или эзотерическими учениями? К тому же автор считает, и в данном вопросе она не одинока, что «ислам никогда не противопоставлял науку религии» [3].

Мышление и поступки многих современных народов, не только мусульман, кажутся нам в настоящее время неприемлемыми и странными, но лучше их понять и попытаться вступить в общение, чем бесконечно отстаивать собственные убеждения и конфликтовать. Как писала недавно профессор политологии и философии Сейла Бенхабиб, «ведение комплексных культурных диалогов в условиях глобальной цивилизации – это теперь наша судьба» [4]. На исследование Балтановой можно взглянуть именно так: это диалог мусульманки с потенциальным критиком ислама, позволяющий, с точки зрения Балтановой, лучше понять подлинный ислам и его ценности.

Автор исследования ставит и решает еще одну задачу: Балтанова манифестирует идеи и ценности исламского феминизма, различая феминизм как объективную тенденцию современности и западный феминизм, многие положения которого Балтанова отвергает. Несмотря на предубежденность, пишет Балтанова, «с которой современные мусульманки встречают адептов (адепток!) феминизма, они не могут не замечать того, что сам процесс феминизации социальной жизни носит объективный, необратимый характер…, но, – замечает Балтанова, – женщина-мусульманка не может бороться только за права женщин, ее статус и положение неотделимы от положения других членов ее личной семьи, а также семьи-уммы (исламской общины. – В.Р.). Символом и смыслом ее политической деятельности может быть борьба за возврат к нормам, ценностям и законам раннеисламской общины» [5].

Последняя фраза позволяет нам перейти к анализу подхода и методологии автора. Раннеисламская община – вот тот идеал, на который ориентируется Балтанова и к которому, считает она, должен стремиться подлинный ислам сегодня. «Современное положение женщины, – пишет она, – коррелирует тем, каким образом решался этот вопрос в ранней мусульманской цивилизации. Причем, с точки зрения мусульманки статус женщины в начальной истории ислама выступает как архетип, а сама раннеисламская умма как модель рационального общественного устройства и общественных отношений. Раннее мусульманское общество времен Пророка Мухаммада и первых четырех халифов – это тот идеал, к которому во все века своего существования стремились лучшие умы ислама» [6].

Безусловно, против этого положения могут возразить и сами мусульмане, отстаивающие другое понимание ислама, и европейский ученый. Почему, может спросить он, представления и события раннего средневековья нужно превращать в идеал ислама, ведь потом была большая история этого культурного явления, в ходе которой ислам претерпел неоднократные и существенные трансформации, и вся эта эволюция – тоже ислам? Но давайте не будем спорить с автором, а поймем, какой у него подход. Балтанова убеждена, что подлинный ислам был там, в прошлом, а потом его исказили стремившиеся к абсолютной власти мужчины; они неправильно истолковали учение, исказили его. Позднее искажение ислама происходило также под влиянием Запада и в результате непонимания (трудности перевода с арабского языка и прочее) [7].

Вообще-то понять Балтанову можно: если Аллах – Бог, а Мухаммад – его пророк на земле, то истина была именно в раннеисламской умме, а позднее ее могли исказить. Но даже если смотреть на такой подход рационально, по-европейски, то все равно он имеет смысл: прошлому можно приписать все, что угодно, главное, проинтерпретировать его события в нужном для исследователя русле; как тут не вспомнить гениального З. Фрейда, который отнес все основные психотравмы в далекое детство (взрослому человеку легче поверить психоаналитику, чем вспомнить, что там было на самом деле).

Обращает на себя внимание еще один момент, характерный для подхода Балтановой. Она пишет: «исламский мир», «исламская культура», противопоставляя их западному миру и западной цивилизации. Соответственно, ислам – это «исламская цивилизация». Более того, поскольку мусульмане не сомневаются, что ислам истинное учение о мире и «нет Бога, кроме Аллаха», у ислама есть миссия, ислам тотален и универсален. «Сегодня мусульмане проживают во всех уголках земного шара, и мы имеем полное право говорить о всемирной, универсальной умме мусульман как духовном единстве… Мы предлагаем определить ислам как универсальную концепцию. Модель социально-экономической системы, особый тип цивилизации» [8].

Можно ли эти высказывания понять в том духе, что рано или поздно все люди придут к исламу? «Универсализм ислама, – прямо отвечает на наш риторический вопрос Балтанова, – заключается в его самобытности как новой, высшей степени Откровения, и его синтетическом характере, позволяющем ему впитывать достижения других народов и цивилизаций. Однако мощный потенциал универсальности ислама не смог реализовать себя. Ислам не стал мировой религией, в том смысле, что он распространился на громадные территории и вобрал в себя многие народы, но он не стал религией мира и человечества… не смог преодолеть дихотомию: мир ислама – неисламский мир, хотя по самой сущности своего вероучения ислам является общечеловеческой религией, единой универсальной системой… Современные мусульманские философы и богословы видят свою задачу в том, чтобы вернуть исламу его универсальный характер…» [9].

По-моему, все ясно. Здесь опять может возникнуть вопрос. Как же так, почему Балтанова, очевидно выражающая мнение многих мусульман, не видит, что рядом с исламом существуют христианство, православие, буддизм, иудаизм и многие другие религиозные и эзотерические учения, которые имеют большое влияние и миллионы последователей. Если все, подобно исламу, будут настаивать на универсальном характере своей веры, заявлять, что она должна стать религией всего человечества, то куда это приведет?  

В оправдание Балтановой заметим, что она не отрицает другие религиозные конфессии и учения. Ислам, пишет она, «принимает все религии божественного откровения (за исключением политеизма, язычества, которое таковым не является). Ислам признает всех пророков, и Мухаммад не является единственным пророком ислама, а лишь завершающим звеном в цепи пророчеств… ислам поощряет все виды духовной деятельности и творчества – естественные науки, искусства, философию, национальные культуры и традиции, не нарушающие границы, установленные Богом» [10]. А если «язычество» или «нарушают границы», что тогда?

Другая проблема более серьезная. Миролюбивые декларации и заявления не всегда соответствуют практике. Знакомясь с исследованием Балтановой, можно почувствовать, какая энергия идет от автора, как он, несмотря на все свое желание объяснить ислам, склонить читателя понять и принять его, тем не менее, демонстрирует свою веру в единственность и универсальность истины ислама. Тем самым, к сожалению, невольно отрицая истины других религиозных конфессий. И опять же, чтобы смягчить противостояние, предлагаю обратиться к самому себе: разве мы сами в глубине души не думаем, что исповедуемая нами вера (православная, католическая, протестантская, иудейская и т. д.) – единственно правильная?

Стоит также рассмотреть, каким образом Балтанова убеждает и доказывает положения ислама или, как сегодня модно писать, каков дискурс автора. Этот дискурс непростой, сочетающий в себе научные и ненаучные аргументы и рассуждения. С одной стороны, Балтанова проводит добросовестное научное исследование (анализируя положение в современном мире и истории мусульманской семьи и женщины); этот анализ содержит достоверные социологические и культурологические факты и теоретические положения. С другой – она постоянно ссылается на исламскую традицию и образцы, Коран, Сунны, хадисы. Подобное сочетание науки и религии еще недавно могло вызвать резкое осуждение как эклектика и путаница в мышлении. Но сегодня научно-религиозный дискурс наряду со строго научным и религиозным стал почти нормой. Например, для большинства русских философов, которых мы сегодня не только принимаем, но и почитаем, был характерен именно научно-религиозный дискурс. Скажем, Павел Флоренский в своей знаменитой книге «Столп и утверждение истины» [11] равноценно постоянно прибегает как к философии, логике, сравнительному языкознанию, культурологии, психологии, так и к интуиции, религиозному и личному опыту, свидетельствам отцов христианской церкви и Священному Писанию.

Понятно, что в данном случае в исследовании Балтановой соединяются не православие и наука, а ислам с наукой. Одно из следствий – особый характер интерпретаций, которые демонстрирует Балтанова. Как правило, все они построены по принципу редукции (сведения), когда исторический и текстовой материал осмысляется (истолковывается) в рамках исламской картины мира, по сути, в пользу ислама. Подобный подход выглядит предвзятым, но можно на все это взглянуть по-другому: в наше время искусство интерпретации достигло такой высоты и совершенства, что мы без труда истолковываем черное как белое, а белое как черное, причем тут же забываем, что это всего лишь наша интерпретация; мы начинаем думать, что белое ‒ это черное, а черное ‒ белое.  

Но повторим, в отношении картины исламской семьи и характеристики исламской женщины Балтанова на высоте. Она прекрасно знает то, о чем пишет, поскольку посещала разные мусульманские страны, подолгу жила в мусульманских семьях, много размышляла (и как ученый и как верующий) о виденном. Читая книгу, начинаешь многое понимать. Вот один из таких фрагментов, позволяющих по-новому увидеть исламский мир.

«Сакрализация и идеализация личности Пророка, – пишет автор, – заложена в божественном Откровении: «тебе дан характер великий» (Коран 68:4). Работая в исламском университете Иордании, бывая в женском общежитии, мне не раз приходилось наблюдать, как девушки-студентки самым серьезным образом обсуждали свои личные проблемы, ссылаясь на Сунну Пророка, на те хадисы, в которых описывалось поведение его жен и сподвижниц. Их не смущала временная и социально-экономическая разница, для них авторитет Сунны и Сиры – жизнеописания Пророка Мухаммада абсолютен.

Современному россиянину или европейцу трудно понять этот феномен, но он составляет особенность мусульманской психологии, ментальности, характера. Можно сказать, что обращение к священному тексту и Сунне служит способом внутренней, личной легитимизации, обоснования и оправдания человеком своих действий. Поэтому в мусульманских странах столь велика роль ученых, галимов, шейхов, имамов, – словом хорошо знающих религиозные источники людей. И мне приходилось наблюдать, как люди обращаются к этим авторитетам по самым, казалось бы, незначительным вопросам частного характера, прибегают к их мнению даже по повседневным семейным вопросам» [12].

О достоинстве исследования Балтановой свидетельствует и тот факт, что она не скрывает явления, бросающие тень на ислам, обсуждает их, показывает противоречивый характер ислама и образа жизни мусульман. Балтанова разбирает аргументы противников ислама, направленные против многоженства, закабаления женщин в семье, насильственных браков. Она признает рост женского экстремизма, связи радикальных исламских движений с терроризмом, тяжелое положение женщины в исламской семье. При этом нельзя не увидеть колебания автора. С одной стороны, Балтанова констатирует негативные явления в исламе и исламской семье и так их и оценивает как негативные, с другой – пытается объяснить эти явления религиозными убеждениями, традицией или реакцией мусульман на глобализм и неоколониализм, с третьей стороны, она оправдывает основной образ жизни мусульман, противопоставляя его западному. Например, Балтанова не устает объяснять, что назначение исламской женщины – семья и воспитание детей, и в этом главным образом она обретает свое счастье. В то же Балтанова вынуждена констатировать, что подобные ценности и практика превращают женщину в «родильную машину», замыкая в круге домашних дел и обязанностей [13].

Еще один пример, касающийся хиджаба (головной платок, закрывающий лицо) и другой мусульманской одежды, по поводу которой идут горячие споры, как на Западе, так и в самом исламе. Балтанова разъясняет, что такова традиция, призванная «уравнять мусульман» («исламский эгалитаризм»), «защитить и мужчин и женщин от случайного увлечения друг другом»; «исламская одежда жен Пророка, его дочерей и жен правоверных, – поясняет автор «Мусульманки», – отличная от свободных нарядов обычных женщин, выступает гарантом их неприкосновения, нравственности, защищает их от мужских нескромных взглядов и заигрывания» [14]. Одновременно чувствуется, что Балтанова, отчасти, сама сомневается в правильности крайних вариантов трактовки мусульманской женщины как источника соблазна для мужчин. Один из самых известных классиков фундаментализма Шейх ибн Утаймин, пишет она, утверждает, что «самым главным источником земного соблазна является лицо женщины. Неужели, восклицает он, шариат, который требует, чтобы накидка женщины касалась земли, мог оставить без внимания такой важный фактор соблазна как женское лицо? Неужели, продолжает он, шариат может допустить такое противоречие» [15].  

Противоречиво выглядит у Балтановой и трактовка исламского феминизма. Если уж Пророк со своими 12 женами и патриархальными традициями выступает как абсолютный образец для мусульманской женщины, то каким образом та может стремиться к независимости и равноправию? «Сторонницы женского равноправия в мире ислама, – отмечает автор, – полагают, что дискриминационное распределение ролей и функций в семье носит патриархальный характер не в силу исламского вероучения, а потому, что мир ислама отошел от классического исламского вероучения. По их мнению, в классическом исламском вероучении изначально содержалась концепция равноправия» [16].

Даже если мы примем на веру это утверждение Балтановой, сомнения все же остаются, поскольку на протяжении всего исследования Балтанова, вероятно, против собственного желания, показывает, что дело серьезнее – сама мусульманская культура низводит женщину до роли «родильной машины», домохозяйки, жены, находящейся в полной зависимости от своего мужа. Как вообще могло сложиться исламское феминистическое движение? Думаю, дело в том, что исламская образованная женщина живет одновременно в двух мирах – исламском и современном мире, охваченном процессами кризиса, реформирования, модернизации, глобализации. Как мусульманка она отрицает феминизм, но как участник событий современного мира борется за свои права, отстаивает свободу личности, идентифицируется не столько с женами Мухаммада, сколько с культурными, и западными, и восточными, женскими персонажами мировой истории и модернити. В современном мире исламскую образованную женщину не могут не привлекать и идеи феминизма, причем по нескольким основаниям.

Во-первых, что, кстати, все время подчеркивает Балтанова, в ХХ столетии существенно изменилась социальная, экономическая и культурная жизнь, в результате чего даже в мусульманских странах постепенно меняются функции и положение женщины в семье и на производстве. Муж уже не может полностью обеспечить семью и безраздельно управлять своей женой; родители все чаще сталкиваются с тем, что их дочери имеют собственное мнение. Во-вторых, мусульманские женщины, как и все остальные, оказались захвачены общецивилизационным процессом кризиса традиционных отношений и ролей в семье и более широко в сфере пола. В настоящее время женщина, значительно опережая здесь мужчину, пересматривает свой статус, положение в мире и семье, по-новому переосмысляет себя и свою телесность, не исключая свой сексуальный статус (в популяционном отношении современная женщина, как бы мог сказать Лев Гумилев, оказывается на порядок пассионарнее мужчины). В-третьих, одна из объективных тенденций становления нового понимания женщины и женского пола состоит в выдвижении концепции «женской культуры», якобы противостоящей мужской культуре. Крайние варианты феминистского движения рассматривают мужчин как женских антиподов, эксплуататоров, сексуальных потребителей, а современный мир – как сформированный мужчинами и поэтому неправильный. Задача женщин, утверждают идеологи этих направлений феминизма, – переписать историю, экспроприировать мужскую власть, построить независимую от мужчин женскую культуру. Похоже, эта идеология неплохо коррелирует с фундаменталистскими исламскими движениями, и женскими в том числе.  

Достоинство исследования Балтановой и в том, что она предоставляет материал, факты и обобщения, позволяющие читателю самому делать выводы и даже маленькие исследования, результаты которых часто могут расходиться с заявлениями автора книги. В частности, опираясь на материал исследования Балтановой, я осуществил одно такое исследование, о котором хочу здесь рассказать.

Чтобы понять «причины активизации экстремистских и террористических организаций в мусульманском мире, – утверждает Балтанова, – следует рассматривать ситуацию в макрополитическом и макроэкономическом масштабе. Главной причиной исламского радикализма является политика неоколониализма и глобализма, прикрываемая лозунгами нового мирового порядка и утверждения западных демократических ценностей во всем мире» [17]. Но так ли это? Попробуем продумать этот вопрос, а также конкретно проблему женщин-шахидок, используя материалы самой Балтановой.  

Уже прошедшие в научной литературе обсуждения этого явления показали, что экстремизм и терроризм – многомерное явление. Это новое варварство и бедность, и попытка перераспределения власти на планете, и реакция подключающихся к благам цивилизации, а также развивающихся народов на благополучие и нежелание делиться представителей золотого миллиарда, и многое другое. Но есть еще несколько аспектов проблемы.

Поставим себя на место экстремистов-террористов. Они абсолютно уверены, что существующий мир устроен несправедливо, но есть мир подлинный, у кого какой ‒ созданный Аллахом, основанный на учении Асахары, бакский, католический и мало еще какой. Они уверены, что США – это не просто государство, а воплощение мирового зла, так сказать, Сатана в обличии сверкающих небоскребов, реклам, гигантских монополий, мировых коммуникаций и сетей, как спрут опутавших весь мир; что Израиль и Россия – оплот неверных, на что указывал еще пророк Мухаммад. Будучи своеобразными эзотериками (то есть людьми, верящими в существование другой, подлинной реальности), назначение своей жизни они видят в том, чтобы бороться со злом и тем самым приближать приход подлинного мира. Кстати, подобное мироощущение, отчасти, было подготовлено фундаменталистскими истолкованиями веры, например, в исламе (все же нет дыма без огня). Вот два фрагмента из известной книги «Ислам» мусульманки Рукайя Максуд, писательницы и педагога; в этой книге она много пишет о том, что ислам никого насильно не принуждает к мусульманской вере и вообще ориентирован на мир и согласие между людьми; но, как говорится, из песни строк не выкинешь, там же читаем:

«В марте 627 года Его (пророка Мухаммада. – В.Р.) враг Абу Суфьян с войском в десять тысяч человек двинулись на Медину, вдохновленный поддержкой со стороны еврейского племени, решившего изменить Пророку... После случившегося с отступниками из еврейского племени поступили весьма сурово... Все мужчины племени незамедлительно были преданы мечу. Это было задумано, чтобы подчеркнуть замысел Пророка, провозгласившего превосходство законов ислама...  

Ислам не может примириться со злом, и в этом случае военный джихад, вероятно, единственный ответ... В Коране весьма четко представлены определения джихада. Джихад объявляется только в том случае, если:

(* требуется выступать в защиту веры Аллаха (но ведь понятно, что определять, кто на нее нападает, будут сами мусульмане. – В.Р.);

(* назрела необходимость освобождения от тирании;

(* появляется духовный вождь (почему не Усам бен Ладен? – В.Р.), призванный к восстановлению попранной справедливости.

Джихад ведется только до тех пор, пока противник не сложит оружие» [18].

Интересно, что и кого нужно уничтожить в Израильском государстве, России или Америке, чтобы Шайтан (Иблис ‒ глава джиннов) сложил оружие? И все же подчеркнем, только фундаменталистские учения, отпочковывающиеся от любой мировой религии, а не только ислама, становятся идеологическими источниками терроризма.

Ну, а люди, неважно, сколько их, десятки или миллионы, выступают для эзотериков всего лишь материалом эволюции, направление которой точно известно ‒ от этого неподлинного и несправедливого мира к миру подлинному. Как писал известный индийский эзотерик Шри Ауробиндо Гхош в «Божественной жизни», «если предположить, что такое завершение эволюции предназначено и человек должен стать посредником, то нужно заметить, что это будет относиться к немногим, особо развитым людям, которые создадут новую расу людей и начнут движение к новой жизни; как только это произойдет, остальное человечество отойдет от духовного стремления, так как это уже будет ненужным для замысла Природы» [19]. Елена Рерих говорила более определенно: спасется только избранная элита, исповедующая учение «Агни-Йоги», все остальные погибнут от небесного Огня.

Отличие экстремистов от обычных эзотериков только в одном: охваченные историческим нетерпением, они обретают подлинный мир, не просто переделывая себя, экстремисты как демиурги предпочитают переделывать этот мир и других людей, чтобы как можно быстрее стать избранной расой. Борьба со злом и миллионами обычных людей, повязанных злом, является моментом этой титанической работы по переустройству действительности. Экстремисты, очевидно, ощущают себя новыми героями, ускоряющими на земле эволюцию.

Какой же ответ, помимо возмездия террористам, мог бы быть адекватным терроризму?  Ответить непросто. По сути, решение состояло бы в том, чтобы поменять наш тип цивилизации на другой, более осмысленный и безопасный. Но цивилизация не объект проектирования и демиургических действий, да и где взять нужного демиурга? Проблематичными являются даже более простые усилия, например, направленные на преобразование отдельных социальных институтов. И вообще, прежде чем применять сильные технические средства, лучше понять, с каким явлением столкнулось человечество. На мой взгляд, как философа и культуролога, мы имеет дело с очень сложными процессами кризиса современной цивилизации и становления очагов новой. В контексте этих процессов происходит трансформация и социальных институтов, и поведения отдельных людей.  

Как правило, современного человека мы называем личностью, говоря о ее правах, свободе и прочем. При этом забываем, что человек, пусть он даже будет сверхсовременный, продолжает оставаться социальным индивидом. Последний же действует не самостоятельно, а по законам социума, в свою очередь, социальный организм действует через него и посредством него. Все сказанное здесь особенно справедливо относительно мусульманской культуры. «Индивид, ‒ пишет Балтанова, ‒ всегда вторичен по отношению к умме, социуму, коллективу… Автономная личность, независимая от общественного мнения, от среды в мусульманской культуре если не редкость, то не идеал. Человек абсолютно автономен только в вопросах веры, в том смысле, что он несет ответственность перед Всевышним. Во всех остальных вопросах он руководствуется нормами исламской уммы» [20]. «Тот «прайвит спэнс» («частное пространство»), о котором так пекутся жители западных стран, имея в виду относительную автономность бытия, на исламском Востоке вряд ли существует» [21].

Для социального индивида его собственная жизнь неотделима от культурной. Когда в древнем мире, например, Ассирии или империи Ацтеков, цари демонстрировали ужасающую жестокость, принося в жертву богам тысячи пленников, они действовали не лично от себя, а реализовали волю своих богов. В то время это было вполне оправдано, поскольку цари древнего мира рассуждали так: если мои боги не смогут уничтожить чужих богов, мой народ ждет печальная участь, его поработят окружающие царства.

Если учесть, что культура как социальный организм осуществляет себя в людях, нельзя уже удивляться, что в периоды, когда речь идет о становлении социума или вопросах его выживания, многие социальные индивиды начинают действовать только исходя из интересов целого, какими бы странными и жестокими с этической позиции они ни казались. В этом отношении не уникальна и современная ситуация – мы живет при становлении новой цивилизации, где на место привычных культур и национальных государств встают «метакультуры» и другие глобальные социальные образования.  

Сегодня среди метакультур по ряду исторических обстоятельств особенно пассионарна и активна мусульманская. Исторически евреи являются ее антиподом, о чем говорил еще пророк Мухаммад. Рядом с ним второй антипод – США. Европейский рынок и Китай, как становящиеся метакультуры, предпочитают не вмешиваться. Посмотрим теперь, как действуют в рамках мусульманской метакультуры социальные индивиды. Одни, как, например, Усам бен Ладен, некоторые шейхи Палестины и принцы Саудовской Аравии, создают идеологию новой метакультуры и предоставляют средства для организаций, начинающих действовать, исходя из ее интересов. Другие практически создают новые социальные структуры и организуют социальные действия, обеспечивающие становление нового социального суперорганизма. Третьи выступают послушными орудиями новой формы социальной жизни. Последних мы и называем террористами. Но субъективно, причем вполне искренне, они эзотерики и экстремисты одновременно. Кратко их можно назвать «эзоэкстремистами».

Эзоэкстремист действует не от себя лично, а от идеи и ощущения метакультуры. Как личность свою миссию он понимает в том, чтобы способствовать ее становлению. Как социальный индивид он полностью идентифицируется с метакультурой, поэтому и не боится смерти. Даже если он лично погибнет, его дух продолжит существование в лоне метакультуры. Для эзоэкстремиста другие народы, люди, особенно враги – это и не люди в собственном смысле слова, а воплощение зла, антижизнь. Поэтому к ним не применима жалость и другие человеческие чувства.

Безусловно, чтобы стать террористом или смертником, необходимы особые личностные предпосылки, которые обильно поставляет наше тревожное время. Террорист – это, как правило, маргинал, выстроивший, конечно, не без влияния фундаменталистских проповедников, собственную картину мира, где отрицаются основные цивилизованные институты и ценности и возвышаются эзотерические установки в духе ненависти ко всем другим, кроме «своих». Террорист осознает себя сверхличностью, которая вершит суд от имени Аллаха, народа имярек или какой-нибудь другой трасцендентальной инстанции. И одновременно большинство террористов надеются избежать смерти («мы не самоубийцы», – говорят они), подобно тому, как на войне каждый солдат рассчитывает, что пуля лично его минует.

Последователи исламского фундаментализма могут возразить, сказав, что я сгущаю краски, обобщаю самые разные явления, подверстывая под абстрактную схему вполне мирную цивилизацию. Возможно, это и так, но все же стоит обратить внимание, что в исламской культуре есть предпосылки, которые при некоторых обстоятельствах вполне могут подтолкнуть события в неблагоприятном для человечества направлении. Вот, например, какую иерархию исламских ценностей выстраивает Балтанова. «Социальные роли женщины, – пишет она, – структурируются следующим образом:

• женщина как последовательница ислама;

• женщина как член религиозной общины;

• член семьи, что включает в себя ее положение как дочери, сестры, члена родовой группы и влечет за собой ряд обязанностей и прав;

• супруга…;

• глава семьи, мать;

• женщина как личность, что означает ее обязанности по отношению к своему социальному статусу, ее права и стремление к образованию, улучшению материального положения (заметим, что с европейской точки зрения это не личность. – В.Р.);

• как живое существо, что значит ее обязанности по отношению к своему телу, здоровью, питанию и проч.

Как последовательница ислама, «муслима», женщина ответственна за укрепление своей веры, выполнение предписаний ислама, требований шариата. Однако существенной особенностью ислама, отмечаемой всеми его исследователями, является преобладание коллективизма над индивидуализмом. Умма, община, семья всегда имеет преобладающий характер над индивидуальными запросами, правами. Исходя из этого, идея индивидуальной религиозности теснейшим образом связана с ответственностью перед окружением. Именно поэтому в исламе такое важное значение имеет концепция «дава», что означает призыв, приобщение своих ближних к истинной вере» [22]. «Самое главное, что объединяет мусульманок разных эпох и культур, – это их самоидентификация, восприятие себя как представительниц ислама, последовательниц пророческой миссии Мухаммада» [23].

Вспомним теперь и такой момент: ислам реализуется и разворачивается на двух уровнях – священных текстов и конкретных образцов (Пророка и его окружения). Главной особенностью Корана и Сунны, замечает Балтанова, «является то, что они персонифицированы в конкретном, земном человеке – Мухаммаде, его образе жизни» [24]. «Как член религиозной общины женщина призвана всем своим образом жизни, поведением, поступками и словами подтверждать свою веру и принадлежность к исламу. В исламе, пожалуй, как ни в одной другой религии, огромное значение имеет концепция примера, идеального образца. Особенность ислама как образа жизни заключается в том, что, помимо предписаний абстрактного характера, дается конкретный образец для подражания – жизнь Пророка и его семьи и ближайшего окружения, сподвижников. Эта идеализация раннеисламского общества и его членов носит эмоционально-предметный характер, формирующее воздействие на всех мусульман. Это и называется Сунна – Путь, традиция, пример для подражания остальным людям» [25].

А Мухаммад и окружающие его шахиды, среди которых было много женщин, как мы помним, часто демонстрировали весьма жестокие, даже страшные формы разрешения проблем, например, уничтожили всех мужчин-евреев, чтобы, как пишет Р. Максуд, «подчеркнуть замысел Пророка, провозгласившего превосходство законов ислама». Могут ли нас после этого удивить шахидки, взрывающие себя вместе с людьми? Они не только эзоэкстремистки, но и последовательно действуют в рамках исламского фундаментализма.

Что этому можно противопоставить, помимо антитеррористической деятельности? Вероятно, политику и действия государств, общества и отдельных людей, которые будут направлены на ограничение экспансии отдельных метакультур, на выработку общих правил жизни метакультур. Безусловно, это длительный и негарантированный процесс, в ходе которого все снова и снова будут воспроизводиться терроризм и экстремизм. Владимир Никитаев предлагает поэтому научиться жить в условиях риска, «не впадая в панику от того, что никто и ничто не может гарантировать вам вашу жизнь» [26]. Судя по всему, этого развития событий не избежать, но одновременно нужно понимать, что эзоэкстремисты никогда не достигнут своих конечных целей. Они всего лишь бессознательные орудия становящихся метакультур, которые рано или поздно сформируются в определенных границах (не обязательно территориальных), ограничат свою экспансию, будут действовать, исходя из общих условий жизни на планете.

Другой, менее оптимистический сценарий – откат цивилизации в результате борьбы метакультур. Оказывается, пишет Никитаев, «что для своей защиты «все цивилизованное человечество» должно снижать, «сворачивать» свою цивилизованность» [27]. Мыслим, наконец, и имеет определенную, впрочем, не очень большую, вероятность и такой сценарий: отдельные метакультуры и культуры станут субстратом единой планетарной метакультуры. В этом случае сбудется мечта многих философов и мыслителей, однако, возникший при этом социальный суперорганизм вряд ли будет похож на разумный Солярис, от социальной формы жизни и организма этого ожидать невозможно. Но и в этих двух случаях человечеству придется длительное время жить и бороться с эзоэкстремизмом. Такова суровая реальность современной жизни, и понять ее помогает книга Балтановой.  

Думаю, не стоит отождествлять нашу реконструкцию терроризма с взглядами Балтановой. В данном случае я просто хотел показать, что исследование Балтановой помогает понять и те проблемы, которые автор прямо не обсуждает. Безусловно, многие положения, которые она высказывает, трудно принять. Но, опять же, такова реальность ислама и мусульманского образа жизни. Лучше их понять и вступить с ними в диалог, чем жить мифами, которые ежедневно порождают наши СМИ и политики. Во всяком случае, я как культуролог, прочитав книгу Балтановой, лучше, а в ряде случаев впервые, понял особенности исламской культуры, семьи и женщины. Мы обречены жить с мусульманами, мы можем получить от них много, нам приходится разрешать серьезные конфликты, ислам действительно – одна из мировых религий, которая сегодня очень пассионарна, исламская женщина, подобно западной, все больше вовлекается в реформаторские, феминистские движения. Поэтому от адекватного понимания ислама и процессов, происходящих в нем, многое зависит.

Балтанова с сожалением пишет, что пока дискуссии между мусульманами и противниками ислама неплодотворны и мало что дают. Но у нас нет другого выхода, кроме как еще и еще раз пытаться понять друг друга и участвовать в общих делах. Как верно замечает Сейла Бенхабиб, противоречия между разными культурами преувеличены постмодернистами и противниками сближения. К тому же часто более важен не сиюминутный результат межкультурного диалога, а процессы сближения, понимания и социального обучения. Живя на одной планете, соприкасаясь и взаимодействуя исторически, мы, по сути, имеем много общих ценностей и содержаний. Другое дело, что необходимо желание понять друг друга и специальная работа по анализу таких как общих, так и не совпадающих ценностей и содержаний. Исследование Балтановой мусульманской культуры и женщины, безусловно, помогает сделать и то и другое.  
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Балтанова Г.Р. Мусульманка. М.: Логос. 2005, C. 201.
[2] Там же. С. 284.
[3] Там же. С. 293.
[4] Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М.: Логос, 2003. С. 222.
[5] Балтанова Г.Р. Мусульманка. С. 314.
[6] Там же. С. 315.
[7] Там же. С. 116, 124.
[8] Там же. С. 34, 36.
[9] Там же. С. 83-84.
[10] Там же. С. 83.
[11] Флоренский П. Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. 2-е изд. М.: Академический проект, 2017. 905 с.
[12] Балтанова Г.Р. Мусульманка. С. 129-130.
[13] Там же. С. 151.
[14] Там же. С. 244, 252, 256.
[15] Там же. С. 249.
[16] Там же. 317.
[17] Там же. С. 60.
[18] Максуд Р. Ислам. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. С. 28-29, 120-121.
[19] Розин В.М. Эзотерический мир. Семантика сакрального текста. М.: Едиториал УРСС, 2002. C. 70.
[20] Балтанова Г.Р. Мусульманка. С. 309-310.
[21] Там же. С. 179, 312.
[22] Там же. С. 127-128.
[23] Там же. С. 315.
[24] Там же. С. 250.
[25] Там же. С. 128.
[26] Никитаев В. Террофания // Философские науки. 2002. № 2. С. 135-140.
[27] Там же. С. 137.

© Розин В.М., 2020

Статья поступила в редакцию 4 февраля 2019 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
ведущий научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com