А.Я. Флиер

Культурные процессы в социальном и историческом масштабах

Аннотация. В статье рассматриваются проблемы осмысления и моделирования динамики культуры в социальном и историческом масштабах, в вариантах эволюционной и циклической модальностей. Автор, признавая важность воспроизводства культуры на уровне непосредственной социальной активности, выражает сомнение в реальном существовании циклического воспроизводства в масштабе больших исторических длительностей.

Ключевые слова. Культура, история социальная и историческая культурная динамика, воспроизводство и изменчивость культуры, эволюция, традиция.

Одним из наиболее важных положений нормативной теории культуры, разработкой которой я занимаюсь в последние годы, является мысль о том, что в социальной и исторической динамике культуры не может быть только развивающей (эволюционной) или только повторяющей (например, циклической) модальности ее функционирования. Оба типа (а я считаю синергетическую самоорганизующуюся и постмодернистскую ризомную модели культурной динамики усложненными вариантами эволюционного сценария, преодолевающими его упрощенную линейность [1]) сочетаются в культурном процессе, взаимодействуют, уравновешивают и обусловливают друг друга. Под эволюционной модальностью имеется в виду восходящее развитие культуры (возрастание ее сложности), выражающее тенденцию ее изменчивости (что называется инновативным творчеством), а под циклической модальностью понимается тенденция воспроизводства (повторения) основных форм и характеристик культурных образцов (что называется традицией), хотя культурное воспроизводство не сводится только к циклизму. Но об этом ниже. Сущность, причины и механизмы этих тенденций социальной и исторической динамики культуры уже рассматривались мной ранее [2], и поэтому я не буду повторяться, а лишь дополню разрабатываемую концепцию.

Следует сказать, что в силу стечения внешних и внутренних обстоятельств в каждый конкретный момент истории в той или иной локальной культуре может доминировать одна из этих модальностей, а другая в это время может быть оттеснена на обочину актуального функционирования. Но исторические обстоятельства подвижны, и в какой-то момент на первый план выходит вторая модальность, оттесняя первую, и т.п. Помимо того в разных областях социальной практики в силу специфики их специализированных функций может устойчиво преобладать какая-то из названных тенденций, что не исключает наличия и второй, но существующей «в тени» первой.

Скажем, модальность прямого воспроизводства преобладает в этнических и социальных обычаях и нравах, в нормах и стандартах языка и письменности, в религии, в образовании. Напротив, в науке и в последние два века в искусстве (включая и художественную литературу) господствует тенденция творческого обновления (развития, изменчивости). А такие области как экономика, политика, идеология, общественное сознание, социальная коммуникация и некоторые другие функционируют ситуативно, под воздействием то одной, то другой тенденции, исторически меняя их неоднократно. Так или иначе, но в культурном процессе всегда в какой-то форме соперничают и взаимодействуют две модальности – изменчивости и воспроизводства; без этого никакой культурной динамики по определению быть не может.

В принципе подобный взгляд на функционирование культуры, по крайней мере, на уровне ее социальной динамики в той или иной его интерпретации разделяет большинство исследователей. Расхождения начинаются при экстраполяции этого взгляда на историческую динамику культуры. Тут уже выходит на первый план антагонистическое разделение ученых на адептов эволюционного и циклического подходов. Основная причина подобного антагонизма – национальный вопрос. Приверженцы эволюционизма, как правило, оценивают национальную специфику любой локальной культуры как ее второстепенную характеристику по сравнению с ее стадиальной типологией и видят в истории прежде всего процесс поэтапного структурного/системного усложнения общества и его культуры. А циклисты (или цивилизационисты), напротив, считают национальное своеобразие культуры ее важнейшей качественной характеристикой и видят в истории именно процесс становления национального культурного своеобразия и его циклического воспроизводства. Как показывает опыт развития науки в последние полтора века, компромисс в этом вопросе практически недостижим. Это уже вопрос не науки, а политической идеологии…

Следует определиться с критериями разделения культурной динамики на социальный и исторический уровни (масштабы), что до сих пор остается предметом научной дискуссии. Я полагаю, что социальной динамикой следует называть функционирование культуры и особенности ее устойчивости и изменчивости во временные периоды, когда ее основные системообразующие характеристики остаются неизменными, а меняются только частные формы и подсистемы. Соответственно, и оценка изменений в проявлениях культуры производится с учетом устойчивости ее базовых функциональных возможностей. А историческая динамика культуры – это изменение именно ее функциональных свойств и возможностей, связанное с появлением новых системообразующих технологий (не только материального производства, но и социальной организации, коммуникации, управления), с помощью которых культура может решать социальные задачи, непосильные для нее ранее. Историческая динамика культуры проявляется в основном в ее развитии, но иногда и в деградации, выражающейся в утрате имевшихся возможностей. Посредством аналитического сравнения функциональных возможностей культуры в разные периоды истории и определяется ее историческая динамика и ее вектор.

В мировой истории можно насчитать пять радикальных «скачков» в развитии экзистенциальных функций культуры (так называемых «фазовых переходов»), которые определили смену ее системообразующих характеристик (конечно, это только моя точка зрения; существуют и другие варианты интерпретации этой проблемы, имеющие свою аргументацию):

• «неолитическая революция» (10-8 тыс. до н.э.), связанная с переходом к производящему хозяйствованию (оседлому земледелию и ремеслу, а также кочевому скотоводству) и приведшая к радикальным изменениям образа жизни первобытных сообществ;

• «городская революция» (4-3 тыс. до н.э.), связанная с зарождением городов, государств, письменности, сословной структуры общества и активной специализации в деятельности, чем обусловливались и новый образ и качество жизни;

• «культурная революция “осевого времени”» (называемая также Дуалистической революцией [3]; 1 тыс. до н.э. – начало 1 тыс. н.э.), связанная с освоением железа и активизацией военного соперничества сообществ, становлением «религий спасения», сложением новой «картины мира» и новой типологии общественного сознания;

• «нововременная революция» европейской культуры (XV-XVIII вв. – Ренессанс-Реформация-Просвещение), связанная со становлением культа разума и осмыслением человека как меры всех вещей, что явилось культурным основанием научно-технической революции XIX-XX вв. со всеми ее социальными последствиями;

• «информационная революция» (последняя треть ХХ – начало XXI вв.), связанная с переходом к постиндустриальной стадии социального развития, радикальным ростом информационно-коммуникативной обеспеченности социальной практики и становлением культурного мироощущения в общепланетарном масштабе.

Разумеется, подобные «революции» охватывали не все человечество одновременно, и даже в наиболее развитых сообществах не все население. Такие «скачки» в развитии общественного сознания, как правило, сопровождались ожесточенной борьбой между «прогрессистами» и «консерваторами», и новые системообразующие характеристики и функциональные возможности культуры обычно внедрялись в социальную практику очень долго. Эти очень сложные процессы имеют множество научных истолкований. Мне представляется научно продуктивной концепция А.А. Пелипенко о двух типах эволюции – «горизонтальном» и «вертикальном» [4]. В рамках схематической модели этой концепции социальная динамика культуры в основном соответствует ее «горизонтальной» эволюции, а историческая – «вертикальной».

В конкретно-исторических сообществах подобные «фазовые переходы» функциональных возможностей культуры в целом обусловливаются общечеловеческими процессами, но, как правило, более или менее опосредованно и не обязательно в «классических» формах. Например, Древняя Русь в Х веке в выраженной форме прошла одновременно сразу две упомянутые «революции» – «городскую» и «революцию “осевого времени”» (образование Киевской Руси и ее крещение). Но «нововременная революция» осуществлялась в России уже в очень своеобразном, «скомканном» виде (реформы Петра I и «просветительство» Екатерины II). А что касается современной «информационной революции», то можно говорить о ее успехе в России в техническом смысле, но в плане трансформации общественного сознания, детерминируемого этой «революцией», мы находимся еще в самом начале пути. Возможно, это связано с неполноценностью ренессансно-реформационно-просвещенческой модернизации страны, не давшей должных социально-психологических оснований для формирования гражданского общества в России [5].

Вопрос о том, должны ли все народы мира повторять европейский путь развития, является спорным, и я сейчас не буду включаться в эту дискуссию. Но, что касается России, то для нее отказ от европейского пути рано или поздно выльется и в отказ от христианства. Это неизбежно. Европейский путь, наряду с очевидными достоинствами, обладает и множеством пороков, но это исторический путь христианского мира, и без единения с Европой перспектив сохранения христианского характера национальной культуры, у России просто нет. Попыток изобрести «другое христианство», альтернативное европейскому, было множество, но большого успеха они не имели. Вопрос о том, а нужно ли России сохранять христианский характер своей культуры, я также обсуждать не буду.

В целом с исторической динамикой культуры по модели эволюционного развития, по крайней мере, нет серьезных проблем с определением ее инициирующих стимулов и движущих сил. Они связаны с адаптацией к меняющимся внешним обстоятельствам бытия и со структурным/системным усложнением самого общества, требующим и соответствующих изменений в культуре.

Совершенно иная картина складывается при попытке экстраполяции модальности культурного воспроизводства (в частности циклизма) на исторический уровень ее динамики. На уровне социальной динамики основания прямого воспроизводства культурных образцов понятны: зачем что-то менять в программах деятельности, если ситуация этого не требует? А вот в масштабе «больших исторических длительностей» идея циклического повторения прошлого вызывает вопросы. Даже если не сосредотачиваться на том, что гипотезы о циклическом типе протекания истории пока не поддаются эмпирической проверке (разовое повторение – это еще не полный цикл воспроизводства, который должен отслеживаться, по меньшей мере, больше двух раз), тем не менее, как теоретическая гипотеза циклизм имеет право на существование. Впрочем, на мой взгляд, определение всего многообразия культурных повторов в качестве циклизма не вполне корректно. Но каков механизм таких исторических повторов? Почему назревшие социокультурные задачи решаются не новыми эффективными способами, а посредством обращения к каким-то устаревшим образцам? Основная проблема циклизма как историософской теории видится в том, что он не может дать убедительные ответы на эти вопросы.

Мое объяснение наблюдаемых случаев повторения каких-то культурных коллизий в истории таково:

Во-первых, культурные ситуации, признаваемые повторами, похожи на свои исторические аналоги лишь частично, отдельными чертами, а, следовательно, вопрос об их сходстве носит сугубо оценочный, субъективный характер. Одному кажется так, а другому иначе. Все явления отдельными чертами похожи друг на друга; даже у белого и черного можно обнаружить общие черты. Поэтому есть достаточные основания считать существенную часть фигурирующих в литературе примеров культурных повторов «натяжками» (иногда намеренным ретушированием фактов, а иногда непроизвольной аберрацией сознания). Все подобные случаи нуждаются в проверке не ангажированными экспертами.

Во-вторых, нередко такие повторы являются просто случайными совпадениями, о чем уже писалось [6].

И, наконец, в-третьих, все знают, что у схожих следствий (результатов) должны быть и схожие причины. Число социальных коллизий межличностных отношений людей и исторических ситуаций в принципе не ограничено, но практически большинство из них сосредоточено в сравнительно небольшом перечне типовых ситуаций (потому они и называются типовыми). Ведь список социальных интересов людей тоже не бесконечен, и число культурных сюжетов, обусловленных ими, не может превышать эту реальность (что является основной проблемой художественной литературы и кинематографии, которые давно уже исчерпали багаж сколь-либо правдоподобных социальных коллизий). Соответственно, и повторение того или иного социального сценария (из ограниченного списка) при схожих условиях должно порождать в качестве культурного ответа и более или менее схожие культурные решения. В каждом конкретном случае культурного повтора имеет смысл искать конкретную причину сходства наблюдаемых черт. Значит, что-то схожее было в причинах и предпосылках.

Но это случаи разового повторения каких-то конкретных культурных явлений, которых действительно много, и они имеют много разных причин. А вот примеры исторических циклов, т.е. повторения каких-то протяженных во времени процессов и неоднократного использования одних и тех же культурных образцов, разделенных большими временными промежутками, лично мне неизвестны. Это фантазии идеологически ангажированных авторов, в роли которых ученые-гуманитарии, как известно, выступают с большим удовольствием.

Вместе с тем, в исторической динамике культуры, несомненно, присутствует модальность культурного воспроизводства, что наблюдается эмпирически. Но концептуализация этой модальности в рамках теорий циклизма/цивилизационизма, на мой взгляд, уже потеряла всякую эвристичность и какой-либо объяснительный потенциал. Сейчас в культурологии актуальна разработка общей теории культурной динамики, которая в том числе сможет интерпретировать процессы воспроизводства культуры в исторические периоды большой длительности с рациональных научных позиций.

В качестве возможного варианта построения такой общей теории культурной динамики на единых основаниях я предлагаю рассматривать культуру как систему поддержания и развития образа и качества жизни человека и общества и трактовать это как основную системообразующую функцию культуры. Поддержание и совершенствование образа и качества жизни (как на индивидуальном, так и на групповом уровне) является наиболее общей целью социальной активности человека и общества, а культура выполняет задачу интеллектуального и психологического обеспечения этой активности и, в конечном счете, преследует ту же цель. Обоснование возможности концептуализации культуры в этом ключе было сделано мною ранее [7].

В масштабе социальной динамики культуры задачи, решаемые в разных модальностях культурного функционирования, обусловлены в первую очередь устойчивостью (неизменностью) запросов разных социальных групп общества к основным параметрам образа и качества жизни в какие-то более или менее протяженные исторические периоды. Разумеется, в древности подобные социальные запросы отличались высокой устойчивостью на протяжении длительных отрезков времени (счет шел на века, а то и на тысячелетия). Технические изобретения случались очень редко, и смена параметров образа и качества жизни была обусловлена в основном мировоззренческими метаморфозами. Но, чем ближе к современности, тем быстрее и чаще появляются разные технические изобретения, и соответственно меняются социальные интересы людей и их культурные запросы (счет уже идет на десятилетия). Еще четверть века назад мы жили без компьютера, Интернета, электронной почты, мобильного телефона, скайпа и т.п., а значит, удовлетворялись иными параметрами образа и качества жизни. Таким образом, мы видим, что длительность самостоятельных периодов социальной динамики культуры имеет тенденцию к сокращению.

Модальность культурной изменчивости в социальной динамике обеспечивает поддержание достигнутого образа и качества жизни в меняющихся внешних условиях бытия сообществ посредством адаптации культурных форм к вариативным изменениям этих условий. При этом основные изменения определяются политикой власти, международными отношениями и войнами, социальными процессами в самом обществе и т.п. До тех пор, пока эти события не инициируют серьезных сдвигов в социальных запросах людей на образ и качество жизни, культура адаптируется к этим изменениям посредством корректировки черт и значений отдельных форм (часто корректируя только их символику), без радикальной трансформации всей культурной системы. Естественно, масштаб таких корректирующих изменений бывает разным; от новой интерпретации старой формы до изменения внешних черт формы при сохранении ее содержания и функции. Культурная новационность не выходит за рамки непосредственной адаптации к повседневным вариациям жизненных обстоятельств и не имеет системообразующего характера.

А модальность культурного воспроизводства в рамках социальной динамики культуры обеспечивает решение задач непосредственного повторения форм образа и качества жизни в относительно устойчивых (неизменных) внешних условиях бытия сообществ. Конечно, эта устойчивость относительна; в реалиях социальной жизни постоянно что-то происходит. Но даже в подвижных условиях текущего существования изменение повседневных культурных форм образа жизни происходит не ежедневно. И между качественными модернизациями, происходившими до середины ХIХ века крайне редко, формы образа жизни и его разных составляющих воспроизводились в основном в соответствии с привычными образцами, хотя их вариативная интерпретация имела место постоянно. Такое устойчивое воспроизводство принятых культурных образцов, совершаемое осмысленно по идеологическим соображениям, называется «соблюдением традиций» [8]. В глубине истории непосредственное культурное воспроизводство поддерживалось таким социальным институтом, как обычай, допускавшим какие-либо новации в образе жизни и поведении людей только при крайней функциональной необходимости. В современных условиях постоянной технической модернизации параметров образа и качества жизни социальные функции культурного воспроизводства потеряли былую четкость и ясную вписанность в процессы жизнедеятельности социума, что уже плохо систематизируется в ходе непосредственных наблюдений и требует от ученых новой концептуализации этого явления.

В масштабе исторической динамики культуры разными модальностями обеспечивается функционирования культуры при серьезных изменениях запросов различных социальных групп к образу и качеству их жизни. Эти изменения связаны со структурным/системным усложнением самих сообществ и соответствующим развитием социальных интересов людей. Как правило, это обусловливается такими событиями как, например, перечисленные в начале статьи «культурные революции», хотя временами это стимулируется и более частными причинами. Понятно, что подобные радикальные изменения социальных интересов случаются не у всего населения одновременно, а у определенных общественных групп. И тут уже многое зависит от масштабов влияния и потенциала соответствующих групп. Иногда это приводит к социальным революциям, иногда дело ограничивается «реформами сверху». Но в любом случае имеет место более или менее радикальная трансформация образа и качества жизни и его культурного обеспечения в связи с изменившимися социальными запросами. Конечно, любое общество неоднородно, и наряду с сословиями, заинтересованными в радикальных переменах, в нем сохраняются и группы, предпочитающие традиционные культурные формы. Задача культуры в ситуации перемен заключается в том, чтобы сбалансировать культурную жизнь так, чтобы и интересы социальных аутсайдеров и фундаменталистов были как-то удовлетворены. Но, конечно же, главной является трансформация самой культуры и ее символики в соответствии с новыми запросами доминирующих социальных слоев к актуальному для них образу и качеству жизни.

Модальность культурной изменчивости на уровне исторической динамики обеспечивает именно качественную трансформацию культуры и развитие ее функциональных возможностей до уровня новых социальных запросов. Это очень сложный процесс, связанный с различными алгоритмами порождения и социальной реализации культурных новаций [9], а также совмещения этих новаций с сохраняющими свою социальную актуальность традициями. Задача культуры заключается в создании такой композиции нового и старого (а все сразу не может стать новым), чтобы это удовлетворяло социальный запрос на изменение параметров образа и качества жизни и вело к постепенной замене прежних культурных форм на новые. Как правило, такие масштабные культурные трансформации связаны с появлением новых технологий материально-технического обеспечения новых параметров практической жизни, новыми принципами социальной организации, взаимодействия и коммуникации, новыми приемами социального управления. Но, может быть, самой важной задачей, встающей перед культурой в этой ситуации, является разработка новых символов (семиозиса), наглядно отражающих новые параметры образа и качества жизни. После решения этой задачи и социального признания новой символики массами населения культурная жизнь сообщества возвращается к функционированию в границах социальной динамики.

А модальность культурного воспроизводства на историческом уровне динамики обеспечивает задачи сохранения локальной культурной специфики при изменившихся социальных запросах людей к образу и качеству жизни. Выше уже говорилось о социальной неоднородности всякого постпервобытного общества, и сохранении в нем при любой модернизации социальных групп, эту модернизацию не приемлющих. Конечно, и эти группы постепенно переходят на новые стандарты жизни, но это происходит очень медленно и нередко в экстравагантных формах. Еще медленней меняется идеология их социальных интересов. Помимо того в любом обществе сохраняется определенный слой любителей старины, большинство из которых уже ведет современный (для своего времени) образ жизни, но проявляет интерес к культурным традициям и раритетам в ролях исследователей, коллекционеров, культурных туристов и пр. Разумеется, нельзя сводить функцию культурного воспроизводства исключительно к «исторической памяти», но и недооценивать значимость этого было бы ошибкой. В наше время в каждом сообществе число людей, заинтересованных в сохранении старины (в виде исторических памятников, произведений искусства, обычаев и т.п.) достаточно велико. По существу задача обеспечения их социальных и культурных интересов и сохранения традиционных элементов образа и качества жизни решается модальностью культурного воспроизводства. В ситуации радикальных функциональных трансформаций культуры, которые имеют место в процессе ее исторической динамики, механическое исполнение традиций и старых обычаев в основном уже утрачивает свою актуальность. Поэтому люди, живущие в виртуальном мире «исторической памяти», сосредотачиваются на задачах сохранения локального культурного своеобразия, которое в ситуации изменения основных параметров образа и качества жизни подвергается опасности. Именно заботу о сохранении локальной культурной самобытности следует понимать как главную системообразующую функцию модальности культурного воспроизводства в масштабе исторической динамики культуры.

В этой связи возникает вопрос о нарастающих темпах культурной изменчивости в европейской и русской культуре в последние три века и наблюдаемом сокращении черт локальной культурной самобытности. Основную причину нарастания темпа протекания истории (а значит и культурной изменчивости) еще в конце XIX в. раскрыл Э. Дюркгейм, указав на ускорение динамики специализации в деятельности, дробление профессий на все более узкие профилизации [10]. Это ведет к возрастанию разнообразия социальных интересов и запросов людей, а соответственно и к ускорению культурной изменчивости. В этих условиях неизбежно снижается активность и эффективность функционирования модальности культурного воспроизводства и сокращается регенерация черт культурной самобытности, за которую «отвечает» эта модальность. Эта потеря заметной части национальной культурной самобытности при ускорении темпа социального развития наблюдается на многих исторических примерах: реформах Петра Великого в России, «революции Мэйдзи» в Японии, реформах Кемаля Ататюрка в Турции и др.

И хотя известны попытки искусственного стимулирования общественного интереса к национальной культурной самобытности (например, европейский и русский национальный романтизм второй половины XIX в.), его историческим достижением стал только европейский фашизм; ничего более конструктивного он породить не смог. Это было движение противостояния логике развития европейской христианской культуры, пришедшее к закономерному краху, хотя сами философы-романтики XIX в., конечно же, руководствовались вполне безобидными интенциями активизации «исторической памяти» и смакования темы своих этнографических языческих истоков. Но, увы! Любовью к национальной культурной самобытности вымощена дорога к Освенциму...

Мы еще далеки от системного понимания логики исторической динамики культуры и только фиксируем наблюдаемые устойчивые эффекты, возникающие в ходе истории. Один из них – баланс между социальным развитием сообщества и его национальной культурной самобытностью. Когда активизируется первое, сокращается второе. И наоборот, что мы видим на примере современной России. Другая закономерность – взаимообусловленность модальностей культурной изменчивости и воспроизводства. Любое воспроизводство традиции является отчасти и ее модернизацией, поскольку осуществляется в иных условиях, нежели создавался исходный образец, и адаптируется к новым условиям. Точно так же любая новация осуществляется не на пустом месте, а в определенной культурной среде, где, преодолевая устаревшую традицию, использует ее опыт по исполнению нужной социальной функции. Третья устойчивая особенность –обусловленность культуры внешними обстоятельствами ее существования, что связано с функцией культуры быть инструментом адаптации человека и общества во внешних условиях их жизнедеятельности и в каком-то смысле посредничать между человеком и природными и социальными условиями его жизни. Поэтому культура идеологически ангажирована (обслуживает господствующую политическую и религиозную идеологию), мировоззренчески структурирована (отражает структуру приоритетной картины мира), социально детерминирована (обусловлена актуальными социальными интересами людей) и т.п. Последнее, на мой взгляд, является наиболее значимым фактором, определяющим доминантные характеристики культуры.

Таким образом, мы видим, что основным стимулом и «приводным ремнем» культурной динамики являются социальные интересы людей. А культура – это только совокупный способ регулирования и нормирования их практической и интеллектуальной деятельности по удовлетворению этих интересов и в первую очередь деятельности по обеспечению предпочитаемого образа и качества жизни. Социальная и историческая динамика культуры лишь отражает социальную и историческую динамику человеческих интересов во всей их неоднозначности и полностью ею определяется.

Я полагаю, что разработка общей теории культурной динамики (с выделенными модальностями культурной изменчивости и культурного воспроизводства) как системы обеспечения устойчивости и совершенствования образа и качества жизни и дальнейшая концептуализация этого подхода – это магистральный путь развития культурологии. Как познавательная стратегия работа над такой теорией много более перспективна, нежели игра в художественные фантазии циклизма/цивилизационизма при всей их умозрительной стройности и красоте (что свойственно всем фантазиям).

В отличие от фантазий научных романтиков историческая реальность отнюдь не стройна и не красива, а, напротив, беспорядочна и противоречива, а ее системные компоненты с большим трудом поддаются рассудочному упорядочению. Если историю Вселенной можно выстроить как сценарий, обладающий внутренней логикой, то логика человеческой истории упорно ускользает от убедительной научной систематизации. Мы еще только учимся ее пониманию…
 

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ 15-03-00031 «Культурное регулирование социальной динамики».

[1] См. подробнее: Флиер А.Я. Культурная социодинамика: многообразие возможностей [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2016. № 1. URL: http://cult-cult.ru/sociodynamics-of-culture-a-variety-of-possibilities/. Дата обращения 5.01.2016.
[2] Там же.
[3] См.: Пелипенко А.А. Дуалистическая революция и смыслогенез в истории: Учебное пособие для вузов. М.: УРСС, 2010.
[4] См.: Пелипенко А.А. Культура и смысл // Пелипенко А.А. Избранные работы по теории культуры. М.: Согласие-Артём, 2014.
[5] См. об этом подробнее: Межуев В.М. Российская модернизация и культура // Философские науки. 2011. № 1.
[6] Флиер А.Я. Указ. соч.
[7] См.: Флиер А.Я. Общество как культурная система [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2015. № 3. URL: http://cult-cult.ru/society-as-a-cultural-system/. Дата обращения 3.07.2015.
[8] О научном понимании культурной традиции см., например: Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука: (логико-методологический анализ). М.: Мысль, 1983.
[9] См.: Флиер А.Я. Культурогенез. М.: РИК 1995; Флиер А.Я. Структура и динамика культурогенетических процессов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. М.: РИК, 1995.
[10] См.: Durkheim, Emile. De la division du travail social. Paris: Presses Universitaires de France, 1893 (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991).

© Флиер А.Я., 2016

 Статья поступила в редакцию 16 января 2016 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru