А.Я. Флиер

Культура как «фабрика» по производству смыслов:
историческая динамика

Аннотация: В статье рассматривается историческая эволюция культуры как функциональной системы формирования новых актуальных смыслов человеческого Бытия. Анализ этого развития показывает, что специфичные для каждой эпохи смыслы культуры рождаются в процессе освоения общественным сознанием сложности мира и поиска объяснения этой сложности.

Ключевые слова: культурные смыслы, картины мира, сложность социальной реальности, объяснительные модели.

Тема «культура и смысл» как целостная проблема уже капитально разрабатывалась в науке [1], что избавляет меня от необходимости углубляться в общие рассуждения по этому вопросу, рассматривать генезис и сущность смыслопорождающей функции культуры. В настоящей статье исследуется историческая динамика функционирования культуры в качестве своеобразной «фабрики» по производству смыслов миропонимания, характерных для общественного сознания разных эпох.

Начать следует с того, что, по моему убеждению, культуры как объективного явления, существующего вне человеческого сознания, на свете нет, как нет и истории. «Культура» и «история» − это только слова, продукты нашего сознания, условные обозначения разных ракурсов понимания и интерпретации социальной реальности. А социальной реальностью является человеческая деятельность [2]. Вот она существует объективно, и вне этой деятельности не может быть ни культуры, ни истории. Просто мы договорились между собой наиболее устойчивые технологии и результаты этой деятельности называть словом «культура», а хронологическую последовательность наиболее значимых событий этой деятельности словом «история». На самом деле в обоих случаях речь идет об одном и том же объекте – человеческой деятельности (материальной, интеллектуальной, социальной, художественной и пр.), понимаемой и интерпретируемой в разных ракурсах.

Культура – это не живой организм, существующий в природе, функционирование которого связано с определенными биохимическими процессами, обменом веществ, со средой, какими-то жизненными циклами и т.п. Словом «культура» обозначается наш взгляд на человеческое общество с акцентом на наиболее устойчивых (повторяющихся) аспектах его жизнедеятельности. А при переносе акцента на другой аспект жизнедеятельности – динамику изменчивости – она именуется «историей». Человеческое общество – это системное образование, функционирование которого, аккумулирующее деятельность многих людей, происходит по определенным законам. А в формах культуры и в событиях истории эта системность лишь отражается. Понятия «культура» и «история» обозначают только наши интерпретации человеческой деятельности, наши обобщения разных аспектов ее осуществления. Это теоретические концепты, существующие лишь в наших головах, и вне подобного интеллектуального конструирования никакой культуры и истории на свете нет.

С этой точки зрения функции культуры как «фабрики» по производству смыслов социального Бытия представляют собой более или менее стихийную интеллектуальную деятельность людей по наделению наблюдаемых или представляемых явлений (что для общественного сознания равноценно) значениями, важными для освоения актуальной социальной ситуации (конъюнктуры) их жизнедеятельности. Это нужно для психологической адаптации людей в этой ситуации, их ориентации в социальном пространстве, конструирования объяснительных моделей сложности мира, выработки общего языка коммуницирования и т.п. Только при таком понимании можно говорить о культуре как о производственной системе, как о «фабрике», производящей смыслы.

Фактически речь идет о конкретных сферах социальной практики, оказывавших системообразующее воздействие на общественное сознание, которые в те или иные исторические эпохи порождали новые мировоззренческие смыслы и соответственно новые понятия и слова в языке, а также о главных объяснительных принципах, на основании которых воспринималась, осмысливалась и интерпретировалась сложность наблюдаемого мира. Представляется самоочевидным, что доминировавшая в общественном сознании система смыслов и понятий отражала наиболее актуальные представления, как об «устройстве мира» (и прежде всего о его социальной структуре, принципах организации, нормах социальной справедливости, социальном неравенстве и пр.), так и о допустимых возможностях (способах) социальной самореализации человека в этом мире. В целом подобная система смыслов отражала параметры господствующих в каждую эпоху культурных установок.

Даже самое общее представление об этих явлениях приводит к пониманию, что решение названных задач в разные исторические периоды было различным. В каждую эпоху доминировали особые сферы социальной практики, детерминировавшие общественное сознание, использовались разные модели понимания сложности мира и соответственно порождались разные системы культурных смыслов и понятий, отражающих это миропонимание.

Для того чтобы проследить как менялись смыслопорождающие системы в ходе истории и наглядно сравнить их между собой, необходимо выработать некоторые единые основания для их компаративного анализа. В данной статье предлагаются пять таких точек сопоставления:

• доминантная ориентированность социально-регулятивных функций культуры,

• социально значимые результаты практического опыта,

• основная направленность системы ценностных ориентаций,

• характер картины мира,

• доминирующие способы трансляции социально значимого знания.

Именно эти приоритеты, как представляется, формировали проблемные границы смыслового поля, которые были социально актуальны для людей разных исторических эпох, определяли характер общественного сознания. Проведем сопоставление доминирующих типов сознания разных эпох по этим критериям.

1. Мифологическое сознание первобытной эпохи. Определение границ этого периода остается дискуссионным. И если начальная точка отсчета – сложение вида Homo sapiens – не вызывает особых разногласий, то условная граница завершения этой эпохи весьма спорна. Здесь возможны три подхода. По экономическому критерию первобытность завершилась «неолитической революцией» (10 тыс. до н.э.), когда сложились производящие формы сельского хозяйства и возникло ремесло, которые фактически не менялись до научно-технической революции XIX-ХХ в. По политическому критерию конец первобытности – это появление городов-государств и политической формы организации сообществ (4-3 тыс. до н.э.). По культурному критерию – это «осевое время» (начало – середина 1 тыс. до н.э.) [3], когда сложились первые системные религии и начался закат мифологического сознания, характерного для первобытности. Хотя каждый из этих подходов имеет свои сильные и слабые стороны, но наиболее аргументированным (с точки зрения комплексного осмысления исторического процесса) представляется рассмотрение первобытной эпохи в границах от становления вида Homo sapiens до появления городов и государств. Это обусловлено тем, что с появлением городов основное развитие социальной и культурной жизни сосредоточилось именно в них и именно здесь началось вызревание черт, характерных для культуры аграрных обществ. При этом, безусловно, этап от «неолитической революции» до «осевого времени» (период варварства – по Моргану [4]) может быть определен как переходный, в котором причудливо переплетались черты как первобытной, так и аграрной культур и к которому рассматриваемые ниже характеристики относились частично.

В целом наиболее общие характеристики культуры первобытной эпохи можно изложить следующим образом:

• Социальные функции культурных норм и стандартов ориентированы главным образом на физиологическое выживание коллективов людей путем их непосредственной адаптации к природным условиям существования и посредством расширенного биологического воспроизводства собственной общины.

• Практический опыт первобытного Бытия определял наибольшие шансы на выживание наиболее сплоченным коллективам с максимально жесткой дисциплиной и организованностью групповой жизнедеятельности. Содержательно – это опыт взаимоотношений преимущественно с природой и лишь в очень небольшой мере с другими коллективами (судя по совершенно незначительной диффузии культурных форм).

• В системе ценностных ориентаций этих сообществ доминировали главным образом популяционные интересы. Это, прежде всего, сохранение рода и обусловленный этим особый культ брачных отношений и детородной тематики [5]. С этим были связаны вопросы происхождения рода и его предков, локальных норм и стандартов его жизнедеятельности как единственно «правильных» форм жизни и т.п., на стимулирование которых была в той или иной мере направлена вся мифоритуальная практика сообществ. Эту систему в целом можно обозначить как генетико-родовую, где «правильно» все, что ведет свой генезис от данного рода, способствует его биологическому самосохранению и воспроизводству [6].

• Картины мира в основном детерминировалась описанной системой ценностных ориентаций и ее мифоритуальным обеспечением, занимавшим чрезвычайно большое место в структуре жизнедеятельности древних сообществ. Суждения о Бытии ограничивались зоной обитания собственного коллектива и его непосредственными витальными интересами [7]. Аксиологические представления строились на антитезе «наше – чужое» [8]. Миропредставления в целом были синкретичные, где рациональное и иррациональное почти не различалось (в этом заключалась главная специфика мифологического сознания). Вместе с тем, эмпирические рациональные знания членов этих сообществ был довольно обширны, но тенденции к их теоретическому обобщению и абстрактной категоризации минимальны. Религиозные представления были замкнуты по преимуществу на тематике богов-прародителей и регламентации брачных отношений, т.е. на проблемы происхождения и продолжения рода. Представлений о будущем фактически не было, а прошлое, в большой мере сакрализованное, было мало актуально и редко упоминалось [9]. Пространственное самоопределение в основном было ограничено зоной кормления, временное – мистическим преодолением феномена смерти, попытками выразить линейное время в качестве наблюдаемого отрезка циклического времени [10].

• Трансляция знания была непосредственная, основанная на устном рассказе и в особенности на демонстрации личного примера. Большую роль в обучении технологиям деятельности играли разнообразные ритуалы, имевшие игровой и отчасти «репетиционный» характер. Накопление знаний осуществлялось главным образом в устно пересказываемых мифах [11].

Конечно, в наиболее полном виде эти характеристики относятся к культуре сообществ верхнепалеолитических охотников и неолитических земледельцев. Но и в культурах древних Ближневосточных цивилизаций и даже архаической Греции некоторые описанные черты оставались еще вполне актуальными. Переход от первобытности к культуре аграрных сообществ был очень долгим и постепенным.

Таким образом, можно заключить, что в первобытную эпоху основной «фабрикой» по производству смыслов, несомненно, была мифоритуальная практика. Именно она обеспечивала социальную жизнедеятельность архаических сообществ основными смыслами понимания и интерпретации мира как целостности. К мифоритуальному типу относились и религиозные системы ранних государств – Древнего Египта, государств Месопотамии, Греции, Рима, а также ранний индуизм, синтоизм (сложившиеся до «осевого времени»), хотя в социально-экономическом и политическом отношении эти общества, безусловно, были уже аграрными. Общественное сознание первобытной эпохи можно назвать мифоцентрическим.

Главным способом объяснения сложности мира было уподобление сложного и непостижимого простому и непосредственно наблюдаемому. Так мотивация действий и решений богов уподоблялась мотивации социальной активности человека, структура Космоса уподоблялась устройству социума, социальная история уподоблялась циклическому ритму смены времен года и т.п. [12]. Благодаря этому, общее мироустройство было понятным по своей природе и эмоционально освоенным, природненным любому человеку, независимо от его социального статуса.

Мифоритуальное сознание как основная система порождения смыслов культуры в первобытную эпоху было практически безальтернативным. Другого систематизированного представления о мире у людей того времени не могло сложиться в силу предельной ограниченности информационного поля их жизнедеятельности. Нужно сказать, что мифоритуальная система продержалась в социальном сознании архаических сообществ очень долго, а у сельского населения многие ее формы и черты оставались актуальными и востребованными даже на индустриальной стадии развития городских культур.

2. Религиозное сознание аграрной эпохи. Определение временных границ этой эпохи также спорно. Здесь, как и в случае с первобытностью, возможны экономический, политический и культурный критерии локализации. В данной статье эта эпоха выделяется по культурному признаку, который выражался в господстве определенного типа общественного сознания, основанного на абсолютном авторитете «системных религий» [13]. Этот тип сознания начал формироваться с появлением первых городов и государств (4-3 тыс. до н.э.), но социально возобладал с «осевого времени» (начало – середина 1 тыс. до н.э.). Условным завершением аграрной эпохи принято считать Великие географические открытия (конец XV – начало XVI вв.). Эта дата наиболее распространена в исторической науке как конец европейского Средневековья, хотя XVI и XVII века еще могут рассматриваться как переходный период сосуществования и смешения в культуре средневековых и нововременных черт.

Обобщающие характеристики культурных систем аграрной эпохи можно свести к становлению комплекса следующих параметров:

• Социальные цели культуры в обществе выраженно стратифицированы. Для правящих сословий наиболее актуальной являлась адаптация к историческим условиям существования, главным образом политическим, и воспроизводство господствующего общественного сознания, выражаемого в форме религиозной или политической идеологии [14]. Низовые слои населения, напротив, по своим социальным целям были ориентированы на экономическое выживание (нередко тождественное биологическому). В сельской местности в основном сохранялась жесткая зависимость жизни людей от природно-климатических условий, но и там постепенно нарастало влияние тенденций, детерминированных экономическими и иными отношениями между различными сословиями, политическими событиями, религиозными установлениями и т.п. [15].

• Исторический опыт выделения социальных страт и перманентного соперничества сообществ за территории, политическое доминирование, приоритет тех или иных религий и т.п. обусловливал абсолютизацию принципов идеологически обоснованного насилия, вооруженной экспансии, силового принуждения к труду, к исповеданию «правильной» религиозной и политической идеологии, к социальному и национальному подчинению и пр. Это являлось наиболее эффективным методом достижения социальных целей, преследуемых господствующими слоями общества [16]. Значительное место в культуре занимали универсалистские идеи, религиозный и политический прозелитизм, мессианство, утопии мировых универсальных конфессий и империй [17]. Решение социально-экономических проблем было в большой мере подчинено политико-идеологическим установкам.

• Система ценностных ориентаций, характерных для правящих слоев, была построена на сакрализации политической идеологии и, в особенности, на «священных текстах» исповедуемых религий. Авторитет религии в эту эпоху был абсолютен, хотя мог выражаться в разных формах, иногда не очень заметных стороннему наблюдателю (как, например, в европейской Античности). Основа системы ценностей – воспроизводство традиционных сакрализованных норм и обычаев как феноменов в первую очередь идеологических и нравственных при жестко канонизированных границах их допустимых интерпретаций. Критерием «правильности» и допустимости любых актов социальной и даже индивидуальной приватной активности человека были идеи и принципы, заложенные в «священных текстах», рассматриваемых по ситуации и как общие правила, регулирующие поступки и суждения людей, и как образцы для непосредственного подражания [18].

• Картины мира, представленные в наиболее показательных культурных текстах, были предельно идеологизированными, базировались по преимуществу на наивно-утилитарной интерпретации идейных постулатов «священных текстов» [19]. Религиозные и политические начала почти не разделялись, составляя синкретическую основу социально одобряемого мировоззренческого комплекса с доминантой на иерархизации Бытия. Рациональные знания накапливались в основном автономно от религиозных воззрений, хотя их интерпретация, как правило, осуществлялась в религиозном ключе. Символическое самоопределение в пространстве и времени также было построено на представлениях об иерархизированности мира, сочетало в себе элементы рациональных и мистических представлений [20]. Проблемы «посмертного Бытия» человека, действий «потусторонних сил» и поиска «священных земель» были весьма актуальными. Пространство воспринималось в первую очередь политически как территория распространения и осуществления власти. Наряду с описываемой картиной мира, свойственной носителям городской культуры, в среде сельских жителей элементы этой картины мира сочетались с массой атавизмов культуры позднепервобытного типа [21].

• Трансляция знания в значительной мере продолжала базироваться на непосредственном устном общении. Появление письменности в начале стадии и печатного станка в ее конце позволяло фиксировать и транслировать знание в пространстве и времени в безличной форме, однако незначительный уровень грамотности в сообществах этого времени не давал подобной форме трансляции знания обрести сколь-либо массовые масштабы. Наиболее существенную роль в трансляции общественно-значимых смыслов культуры играла религия и просветительская деятельность священнослужителей; в гораздо меньшей мере искусство и очень медленно развивающаяся система среднего и высшего образования.

Религиозное сознание в аграрную эпоху, безусловно, доминировало в качестве официально разрешенного «образа мыслей», хотя нельзя не замечать и актов профанирования его в народных сатурналиях и карнавалах, сочинениях вольнодумцев, в светской литературе, в какой-то мере имевших распространение. Но редкие исключения только подтверждали абсолютное господство и массовое использование правил, рекомендуемых, а порой и жестко насаждаемых норм мировосприятия.

Показательно то, что ни за какие уголовные и даже политические преступления не наказывали столь жестко, как за малейшие отступления от канонизированных форм религиозности. Именно нежелательные религии и религиозные течения (ереси) преследовались в это время с наибольшей последовательностью. История с распятием Христа и гонениями на ранних христиан достаточно типична для политической практики аграрной эпохи, и исторической науке известно множество аналогов этой коллизии, как в предшествовавшее, так и в последующее время.

Таким образом, в аграрную эпоху функции «фабрики» по производству смыслов перешли к системным религиям (светская философия европейской Античности в этом смысле была исключением из общемировой тенденции [22]). Именно религией в аграрную эпоху формировался понятийный корпус представлений о социальном Бытии. Общественное сознание аграрной эпохи можно назвать религиоцентрическим [23].

Основным объяснительным принципом сложности, как социального универсума, так и Вселенной была концепция двуединства мира, в котором ведется бескомпромиссная борьба божественного «мирового Добра» с сатанинским «мировым Злом». Подобный дуализм миропредставлений, в той или иной мере выраженный, а порой формально отрицаемый, но фактически имевший место, пронизывал практически все значимые религии аграрной эпохи (как ранние – индуизм, буддизм, даосизм, иудаизм, зороастризм, так и более поздние – христианство, ислам) и вполне успешно объяснял все несправедливости социального мироустройства [24]. Вопрос об извечной борьбе двух начал мироздания (Бога и Сатаны, инь и ян, порядка и хаоса, правоверия и инаковерия и пр.) лежал в основе миропонимания и был теоретическим основанием любых интеллектуальных конструкций.

3. Рациональное сознание индустриальной эпохи. Границы этой эпохи определяются между началом XVI века и 60-70-ми годами ХХ века. Основным критерием для выделения этого исторического периода в данной статье является постепенное отступление религиозного начала в общественном сознании и возрастание рационального, которое началось с Ренессанса, прошло этапы Реформации и первых буржуазных революций и в XVIII веке приняло уже оформившийся вид в идеологии Просвещения. Культурное сознание, возобладавшее в Европе и Америке со времен Просвещения, было названо Ю. Хабермасом «эпохой модерна» [25], что может быть определено как «зрелый» этап индустриального мироощущения.

Среди основных стадиальных признаков культуры индустриальной эпохи можно перечислить следующие:

• Социальные цели тех общественных слоев, которые определяли направленность динамики социокультурной жизни, были обусловлены непрерывно нарастающим темпом экономического и научно-технического прогресса, превратившегося в доминирующий фактор жизни наиболее развитых сообществ. Существование людей в этом самодовлеющем процессе экономического развития вело к разраставшемуся потреблению социальных благ (материальных, социальных, духовных), расширенное воспроизводство которых определяло официальную идеологию в большинстве развитых и развивающихся сообществ и манифестировалось как самоцель их существования [26].

• Исторический опыт нескольких веков развития социальной практики индустриального типа свидетельствовал о наибольшей эффективности осуществления социокультурных изменений на основе принципа свободного предпринимательства [27]. Отсюда – в идеологии – абсолютизация идей личной заинтересованности и ответственности каждого за успех своей деятельности, максимальной свободы индивида в выборе пути самореализации, ограниченной лишь принципом «не навреди другому». Отдавалось предпочтение конвенциональному решению проблем, а не силовому и в связи с этим предпочитались представительные формы правления авторитарным [28]. Разумеется, речь идет об основных идейных принципах жизнедеятельности индустриальных сообществ. На практике эпоха началась и сопровождалась крупномасштабными и локальными проявлениями агрессии и насилия (континентальные и мировые войны, революции, колониальная экспансия и т.п.), что свидетельствовало о крайне сложном процессе выработки новых парадигм социального существования [29].

Стремление к преодолению кризиса экстенсивных форм деятельности осуществлялось не только в поиске новых технологий и принципов производства, но и посредством механической интенсификации форм деятельности, характерных для предшествовавшей эпохи, в частности акциями репрессивного стимулирования повышения производительности труда (социализм, нацизм). Но объективные процессы экономического развития, постепенно превратившегося в основное содержание общественного Бытия, шаг за шагом диктовали необходимость модернизационных изменений во всех областях производства и культуры. В течение  XVIII – первой половины XIX вв. эта необходимость подверглась обстоятельной теоретической рефлексии, а с середины XIX в. постепенно начала реализовываться и на практике.

• Ценностные ориентации доминирующих социальных групп этой стадии исторического развития отличались в своей динамике непоследовательностью, частыми рецидивами воспроизводства различных архаичных мифологических конструктов, парадоксально переплетавшихся с парадигмами антропоцентризма, гражданского общества, «общественного договора», космополитизма, социальной модернизации и пр. Одновременно нарастали в своем влиянии идеи самодостаточности человеческой личности, ее права на любые формы социальной самореализации, что входило в противоречие с фундаментальными принципами культуры как механизма согласования и регулирования форм коллективной жизни. Поиск выхода из этого противоречия вел к формированию и изменению технологий социальных действий и взаимодействия.

На смену доминировавшей ранее аксиологии традиционализма, пришли новые ценностные установки либерализма (воплощенного в правовой системе индивидуализма), конвенционализма (принятия решений на основе компромисса), профессионализма (индивидуальной квалификации как главного критерия конкурентоспособности) и прогрессизма (перманентной модернизации в любых областях жизни). Они воплощались в практике расширенного воспроизводства социальных благ и стремлении к удовлетворению любых социальных интересов и потребностей каждой личности как основной целевой установки общественной жизни [30].

• Картина мира в рамках этой культурной парадигмы строилась на рациональном (научно-объяснительном и художественно-описательном) знании о природе самого человека и окружающем его мире. В отличие от высоко стабильных картин мира предшествовавших эпох, на индустриальной стадии развития мировоззрение менялось по мере изменений в научном знании и политической конъюнктуре. Доминирующую роль в формировании картин мира играли образование и в особенности художественная литература. Эти каналы трансляции социально значимого опыта успешно конкурировали с процессами домашнего воспитания и религией. Главным средоточием социального опыта стала художественная литература, более всех иных составляющих культуры воздействовавшая на сознание населения и обучавшая людей адекватной реакции на многообразие жизненных коллизий. Это стало возможным, благодаря радикально возросшему уровню образованности населения, что в развитых странах стало общенациональным явлением. Конечно, социальное влияние науки и философии также заметно выросло особенно в обобщении интерпретации коллективных поведенческих мотиваций, но все-таки основным агентом влияния на сознание общества оставалась литература (в ХХ в. также и кинематограф).

• Методы трансляции и накопления знания в значительной мере зависели от уровня его специализации. Наименее специализированное знание транслировалось традиционным путем – устного (непосредственного или через телекоммуникации) или печатного слова на обыденном разговорном языке; более специализированное знание передавались на специальных профессиональных языках, с использованием всех форм коммуникации. Способы записи, обработки и хранения информации непрерывно совершенствовались, обретая все более технически изощренный характер. Заметно возросла роль художественных языков как средства образного выражения и массового тиражирования социально значимого знания, передаваемого потребителю в эмоционально окрашенном и психологически организованном виде (способствующем наиболее эффективному его усвоению). Системы общего и специального образования (разных уровней) охватывали подавляющую часть населения, приобщая его в первую очередь к активному пользованию средствами массовой информации и шире – ко всей массовой культуре, особенно развившейся в течение ХХ века.

Общественное сознание, формируемое в первую очередь литературой, было характерно своей ориентированностью на будущее, отличалось известным оптимизмом и уверенностью в том, что научно-техническому прогрессу нет пределов, и что с его помощью можно будет решить все социальные проблемы. В разных идеологиях эта идея получала разную интерпретацию, но по существу и либеральная, и коммунистическая, и даже нацистская программы были нацелены на созидание нового мироустройства с новой моделью социальной справедливости. Стремление к выработке новой социальной справедливости было, наверное, наиболее характерной чертой общественного сознания индустриальной стадии развития.

Особая значимость влияния литературы на общественное сознание индустриальных сообществ подтверждалась и распространенной практикой запретов на нежелательные книги, их конфискации, уничтожения, гонений на авторов. Писатели рассматривались как важные агенты влияния на общественное сознание, и контроль над ними и их лояльностью был постоянным.

Таким образом, в индустриальную эпоху с ее нарастающей всеобщей грамотностью основной «фабрикой» по производству смыслов культуры стала художественная литература. Конечно, наука и философия, искусство и политическая идеология также играли важную роль в производстве социально значимых смыслов, и эта их функция существенно возросла с середины XIX века. Но в целом общественное сознание индустриальной эпохи можно назвать «литературоцентрическим» [31].

Основной объяснительный принцип понимания сложности мира был обращен к интерпретации социальной реальности как пространства соперничества социально-экономических, национально-политических, личностно-эмоциональных и иных интересов людей. Под воздействием внешних обстоятельств такие интересы могли совпадать у многих людей, что объединяло их в национальные движения и инициировало социальные революции (исследованием которых занималась философия). Но в основном эти интересы имели характер индивидуальной борьбы «за место под солнцем» отдельных людей (что описывалось художественной литературой в сотнях сюжетных коллизий). На этой основе создавались концепции, как групповой национальной/классовой борьбы, так и психологической мотивации индивидуальной активности [32].

4. Ситуативно-контекстуальное сознание постиндустриальной эпохи. Эта эпоха только началась. Ее рождение отсчитывают от 1960-1970-х годов – начала «информационной революции» и обусловленных ею социокультурных изменений, хотя по существу речь идет о более масштабных переменах, о переходе на новую парадигму деятельности в целом. Сложение основных параметров культуры постиндустриальной эпохи пока можно описывать и интерпретировать лишь фрагментарно, преимущественно как наблюдаемые тенденции, а не в качестве уже сложившихся характеристик.

Основные черты постиндустриальной культуры, ставшие очевидными к настоящему времени, можно описать следующим образом:

• Доминантная ориентированность социально-регулятивных функций культуры в ряде ключевых вопросов переменилась, утратив установку индустриальной культуры на безостановочный прогресс. Здесь наблюдаются две тенденции. Во-первых, заметно снижение пафоса ожидаемых достижений научно-технического и социально-экономического развития. Напротив, акцент прогнозирования все больше смещается к постановке и решению задач поддержания устойчивости достигнутой эффективности в разных отраслях жизнедеятельности [33]. Возрастает внимание к качеству сегодняшней жизни, а не к перспективам ее завтрашнего совершенствования. Во-вторых, все более активно рефлексируется проблема разумных пределов развития, поднятая в свое время Римским клубом [34]. Практическим выражением этой тенденции является возрастающее внимание к охране экологии Земли; множится число международных договоров по защите определенных экосистем, снижению вредных выбросов в атмосферу и пр. Наметилась тенденция закрытия атомных электростанций как недопустимо опасных для экологии, снижения активности космических исследований как малоэффективных для решения земных проблем. Прогнозировавшаяся теоретиками постиндустриализма «экономика знания» [35], безусловно, развивается, но далеко не такими высокими темпами, как представлялось полвека назад.

• Социально значимые результаты практического опыта пока еще связаны в основном с осмыслением ошибок индустриального этапа развития. Прежде всего наблюдается ревизия доктрин построения «светлого будущего» и достижения новой социальной и национальной справедливости. Это отказ от идей революционного переустройства социальной жизни, которые сохранили актуальность только в слаборазвитых странах (хотя марксизм как объяснительная теория остается высокоавторитетным в мировой науке). Это отказ развитых стран от претензий на силовой передел мира и безграничное расширение пространства власти. Это пересмотр идей национального и культурного неравенства народов, а также ряда иных доктрин, характерных для индустриального этапа развития. Вместе с тем, какие-либо яркие альтернативные проекты упорядочения жизни на планете пока еще не родились.

• Ценностные ориентации постиндустриальной эпохи отличаются значительной диверсифицированностью. В наше время уже невозможно представить себе постиндустриальную нацию, сплоченную одной идеей и готовую идти за харизматическим лидером. Нации как социально-ценностные образования превратились во фрагментированные структуры, разные социальные составляющие которых отстаивают свои ценностные предпочтения во всем идейном диапазоне от религиозного фундаментализма до постмодернизма. По всему миру обострился ценностный конфликт между апологетами традиционных и модернизированных культур, наиболее острым проявлением которого стал исламский терроризм как форма сопротивления модернизации.

Вместе с тем, в системе ценностных ориентаций существенно возросла потребность людей в индивидуальном культурном самовыражении, самоопределении, манифестации своих личностных физиологических и культурных особенностей. Этому способствует открытость Интернета, блогосфера и пр. Социальное пространство во все в большей мере трактуется как площадка для социокультурной самоидентификации человека, его самоопределения как оригинальной личности в той или иной форме или манифестации. Реакцией на это стали политика мультикультурализма, политкорректность и др.

• Картина мира у людей, живущих в обществах постиндустриальной стадии развития, постепенно определяется в своей специфике. Уже сейчас можно отметить некоторые принципиальные ее отличия от картины мира, характерной для общественного сознания индустриальной эпохи. Прежде всего, выделяется значительная деидеологизированность этой картины мира и ее гетерогенность. Новая картина мира формируется из причудливо сплетенных фрагментов мироощущения, знаний, представлений, обобщений, взятых как из материализма, так и из идеализма, как рациональных, так и мистических, как социально, так и религиозно ориентированных, и т.п. Это обусловлено тем, что картина мира определяется уже не господствующей идеологией, выраженной в религии, в литературе или в потоке политической пропаганды, а системой средств массовой информации (системой медиа) и отражает информационную фрагментированность ленты новостей [36]. Именно это представляется наиболее важной новацией в порядке сложения картин мира в постиндустриальных сообществах. Это миропонимание базируется на иных основаниях, менее системных и идеологически ангажированных, но более открытых для свободного выбора свободного человека, нежели общественное сознание индустриальной эпохи.

• Способы трансляции знания в постиндустриальную эпоху существенно развились технически, хотя мало переменились по существу. Главной новацией, конечно, стал Интернет, который синтезировал в себе многие функции – средства массовой информации, почты, телефона, библиотеки, архива и ряд иных. Пожалуй, именно эта комплексность и многофункциональность отражают главную современную тенденцию развития способов трансляции знания.

Вместе с тем, нельзя не отметить и процесс постепенного перехода от бумажной книги к тексту на экране компьютера или планшета и – шире – от книжной культуры к экранной. Процесс подобного перехода только начался, и судить о его социальных последствиях еще рано, но он, несомненно, несет в себе целый ряд опасностей для воспроизводства культуры традиционных типов, особенно литературной культуры с ее огромным просветительским потенциалом.

В общественном сознании постиндустриальной эпохи наблюдается очевидная тенденция постепенного отхода от жесткого рационализма и прагматизма сознания индустриальной эпохи и повышение внимания к духовно-ценностной составляющей социальной жизни, но насколько устойчивой окажется эта тенденция, сказать трудно. Вместе с тем, характер мировосприятия утратил идейную четкость прежних эпох и обрел то, что можно назвать ситуативно-контекстуальным измерением, ориентированным не на умозрительные идеи тех или иных учений, а на конкретную жизненную ситуацию и ее внешний контекст.

В постиндустриальную эпоху основной «фабрикой» по производству смыслов становится система медиа, совокупность средств массовой информации (СМИ) во всем их нарастающем многообразии, помогающая человеку ориентироваться в социальных реалиях сегодняшнего дня. Медиа активно включились в процесс формирования общественного сознания и значимость их, в том числе, подтверждается стремлением политической власти поставить их под контроль, перекупкой СМИ, практикой закрытия неугодных журналов и газет, радио- и телепрограмм, сайтов Интернета. Медиа недаром называют «четвертой властью», поскольку именно они направляют электоральное поведение людей, радикально влияют на их политическую лояльность. Общественное сознание современной эпохи – это в первую очередь «медиацентрическое» сознание [37].

Объяснительный принцип понимания сложности современного мира еще находится в стадии созревания. Пока эта сложность объясняется в основном апелляцией к огромному многообразию культур, одновременно существующих на Земле и вступающих в различные взаимодействия между собой. При этом все более усложняется система индивидуальных идентичностей, совокупность оснований и форм самоопределения человека в многообразии жизненных ситуаций [38]. Политика мультикультурализма, ведущая к тому, что в одной точке проживания соседствуют представители многих народов, принадлежащие к различным культурным традициям, создает совершенно новую социальную ситуацию. Она характерна отсутствием той социальной саморегуляции, которая в традиционном монокультурном обществе обеспечивалась общими обычаями. А внешняя регуляция этой ситуации со стороны политической власти еще очень далека от какой-либо определенной системности.

Таковы основные тенденции развития культуры постиндустриального общества, которые проявились за первые десятилетия его становления.

*     *     *

Таким образом, мы видим, что в ходе истории неоднократно менялась доминирующие интерпретации сущности социальной реальности и ее основных смысловых значений. Для трактовок этой реальности были характерны такие установки:

• Первобытное мифологическое сознание трактовало социальную реальность как часть природы, уподобленную в своих характеристиках природным формам и процессам.

• Аграрное религиозное сознание трактовало социальную реальность как пространство борьбы божественного «мирового Добра» с сатанинским «мировым Злом».

• Индустриальное рациональное сознание трактовало социальную реальность как пространство соперничества людей, реализующих свои утилитарные интересы.

• Постиндустриальное ситуативно-контекстуальное сознание трактует социальную реальность как пространство взаимодействия людей, реализующих свои культурно-идентификационные потребности.

От эпохи к эпохе общество последовательно стремилось удовлетворить свои социальные интересы и потребности. В первобытную эпоху наиболее актуальной была потребность в расширенном биологическом воспроизводстве, в аграрную – потребность в сплачивающей религиозной вере, в индустриальную – потребность в новой социальной справедливости, в постиндустриальную – потребность в индивидуализирующем и идентифицирующем личностном самоопределении. В функциональном смысле первобытность можно назвать эпохой заселения и освоения территорий, аграрный период – эпохой сплочения сообществ на основе общих ценностей, индустриальный период – эпохой социально-организационных трансформаций сообществ, а постиндустриальный период – судя по всему, эпохой раскрытия психологических возможностей человека. Это можно представить и в виде определенной последовательности пониманий сущности человеческого Бытия: человек живет во власти природы (мифологическая первобытная трактовка), над человеком властвуют боги (религиозная аграрная трактовка), человек находится во власти политико-экономической системы и своих социальных интересов (рациональная индустриальная трактовка), человек пребывает во власти своих культурных стереотипов (ситуативно-контекстуальная постиндустриальная трактовка). В полном соответствии с этими интерпретациями и запросами культура на каждом историческом этапе вырабатывала и смыслы социального Бытия, понятия и категории культуры, актуальные для своего времени.

В этой последовательности усматривается определенная логика. Если на ранних этапах истории человек ощущал себя исполнителем воли каких-то внешних по отношению к нему сил (природы, богов), то в ходе истории он начал осознавать свою зависимость от собственной психологии (социальных интересов и культурных стереотипов).

Это не новое открытие. Проблему освобождения человека от рабства у разного рода инфернальных инстанций уже несколько веков обсуждают философы. Но эту динамику смены исторических моделей мироощущения необходимо было рассмотреть с позиций теории культуры, осмыслить системообразующее значение этой последовательности для развития культурных картин мира. Это позволяет понять и системно смоделировать взаимозависимость картины мира, доминирующей в общественном сознании в ту или иную эпоху, и комплекса культурных смыслов социального Бытия; обусловленность понятийно-категориального аппарата культуры каждого исторического этапа господствующими представлениями о сущности социальной реальности.

В конечном счете, это дает возможность понять смысловую систему культуры в качестве результата психологической адаптации общества к условиям своего существования, определить доминантные для каждой эпохи смыслы культуры как продукты освоения сознанием людей сложности социальной реальности.

Впрочем, нужно помнить, что культура – это не самостоятельная сущность, а лишь условное обозначение совокупности разных форм и результатов нашей интеллектуальной и художественно-символической деятельности по освоению пространства социального Бытия. Эту деятельность можно наблюдать и описывать, систематизировать и рефлексировать в ее основных технологиях и результатах и даже проектировать ее грядущее развитие. При желании ее можно называть «культурой»…

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См., например: Пелипенко А.А. Постижение культуры. Часть 1. Культура и смысл. М.: РОССПЭН, 2012.
[2] См. об этом: Каган М.С. Человеческая деятельность. М.: Политиздат, 1974.
[3] Об «осевом времени» см.: Jaspers, Karl. The Origin and Goal of History. New Haven, CT: Yale University Press, 1953 (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991), а также Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии. М.: УРСС, 2008.
[4] См. об этом: Morgan, Lewis-Henri. Ancient society or researches in the lines of human progress from savagery, through barbarism to civilization. N.Y.: Published by Henry Holt and Company, 1877 (Морган Л.Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. Л.: Издательство института народов Севера, 1933).
[5] Malinowski, Bronisław Kasper. The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia: An Ethnographic Account of Courtship, Marriage and Family Life Among the Natives of the Trobriand Islands, British New Guinea. With a Preface by Havelock Ellis. London: George Routledge, 1929 (Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М.: РОССПЭН, 2004).
[6] Mansuelli, Guido. La civilisations de l’Europe ancienne (avec la collaboration de Raymond Bloch). Paris: Arthaud, 1967 (Мансуэлли Г. Цивилизации древней Европы / в соавторстве с Р. Блоком. Екатеринбург: У-Фактория, 2007).
[7] Leroi-Gourhan, André. Le géste et la parole, 2 vols. Paris: Albin Michel, 1964-1965.
[8] Lévi-Strauss, Сlaude. Mythologiques T. III. L'Origine des manières de table. Paris: Plon, 1968 (Леви-Стросс К. Мифологики. Т. 3. Происхождение застольных обычаев. М.-СПб.: Университетская книга, 1999).
[9] Токарев С.А. Формы общественного сознания. Религия, мифология и первобытный синкретизм // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М.: Наука, 1986; Флиер А.Я. Теория культуры как философия истории [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2014. № 1. URL.: http://cult-cult.ru/teoriya-kulitury-kak-filosofiya-istorii/. Дата обращения: 15.02.2014.
[10] Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Мифология // Мифы народов мира. Энциклопедия в двух томах. Т. 2. М.: Наука, 1988.
[11] Токарев С.А., Мелетинский Е.М. Указ. соч.
[12] Frankfort, Henri, Frankfort, Henrichte A., Wilson, John A., Jacobsen, Thorkild. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man. Baltimore: Penguin Books, 1946 (Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. М.: Прогресс, 1984); Eliade, Mirchea. Le mythe de l'éterel retour. Arhétypes et répétitio. Paris: Gallimard, 1949 (Элиаде М. Миф о вечном возвращении. СПб.: Алетейя, 1998).
[13] Принципиальное отличие мировоззрения системных религий «послеосевого» времени от мифологической картины мира было предметом моего специального рассмотрения. См.: Флиер А.Я. Очерки теории исторической динамики культуры. М.: Согласие, 2012. С. 56-58.
[14] См. об этом: Weber, Max. Die Wirtschaftsethik der Weltreligionen. Vergleichende religionssoziologie Versuche, Einleitung // Weber M. Gessamelte Aufsatze zur Religionssoziologie. Bd. 1. Tubingen: Mohr Siebeck, 1920 (Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий // Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994).
[15] См. об этом: Чистов К.В. Народные традиции и фольклор. Очерки теории. М.: Наука, 1986.
[16] См. об этом: Le Goff, Jacques. Pour un autre Moyen Âge. Temps, travail et culture en Occident. Paris: Gallimard, 1977 (Ле Гофф Ж. Другое средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2002); Le Goff, Jacques. La civilization de l’occident medieval. Paris: Arthaud, 1984 (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Прогресс, 1992) и др.
[17] Goldsworthy, Adrian. In the Name of Rome. The Men, who won the Roman Empire. London: Eidenfeld and Nicolson, 2003 (Голдсуорти А. Во имя Рима. Люди, которые создали империю. М.: АСТ, 2006).
[18] См.: Frankfort H., Frankfort H.A., Wilson J. A., Jacobsen T. Op. cit.
[19] Duby, Geoges. Le temps des cathédrales. L’art et la société 980-1420. Paris: Gallimard, 1976 (Дюби Ж. Время соборов: Искусство и общество 980-1420 годов. М.: Ладомир, 2002).
[20] Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984.
[21] Виппер Р.Ю. Лекции по истории Греции. Очерки истории Римской империи (начало). Ростов-на-Дону: Феникс, 1995; Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М.: Искусство, 1981; Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. Очерки демографической истории Франции. М.: Наука, 1991.  
[22] Дьяконов И.М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. М.: Наука, Восточная литература, 1994.
[23] Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М.: Политиздат, 1986.
[24] Пелипенко А.А. Дуалистическая революция и смыслогенез в истории. М. УРСС. 2010.
[25] Habermas, Jürgen. Der philosophische Diskurs der Moderne. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1985 (Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Весь мир, 2003).
[26] См.: Popper, Karl. The Open Society and Its Enemies. London: Rutledge, 1945 (Поппер К. Открытое общество и его враги: В 2 т. М.: Феникс, Международный фонд «Культурная инициатива», 1992).
[27] См.: Weber M. Op. cit.
[28] См. об этом: Galbraith, John Kenneth. The New Industrial State. Boston: Houghton Mifflin,  1967 (Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М.: Прогресс, 1969).
[29] См. об этом: Hobsbaum, Eric. Age of Extremes. The Short Twentieth Century, 1914-1991. London: Michael Joseph, 1994 (Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914-1991). М.: Издательство «Независимая Газета», 2004).
[30] См. об этом: Hayek, Friedrich A. von. The Constitution of Liberty. London: Routledge & Chicago: University of Chicago, 1960.
[31] Об этом см., например: Ревякин А.И. Проблема типического в художественной литературе. М.: Учпедгиз, 1959; Каган М.С. Философия культуры. СПб.: Петрополис, 1996; Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: Александра, 1992. Т. 3.
[32] См. об этом также: Дьяконов И.М. Указ. соч.
[33] См., например: Galbraith, J.K. Op.cit.
[34] Meadows, Donella H., Meadows, Dennis L., Randers, Jørgen, Behrens, William W. III. Limits to Growth: A Report for the Club of Rome's Project on the Predicament of Mankind. N.Y.: Universe Books, 1972 (Медоуз Д.Х., Медоуз Д.Л., Рандерс Й., Беренс III У. Пределы роста: Доклад по проекту Римского клуба «Сложное положение человечества». М.: Изд-во МГУ, 1991).
[35] Touraine, Alain. La Societé post-industrielle. Naissance d’une société. Paris: Denoël Gonthier. 1969; Brzeziński, Zbigniew Kazimierz. Between Two Ages: America's Role in the Technetronic Era. N.Y.: Viking Press, 1970; Bell, Daniel. The Coming of Post-industrial Society: A Venture of Social Forecasting. N.Y.: Basic Books, 1973; Fourastie, Jean. Prévision, futurologie, prospective: Cours de l'Institut d'Études Politiques de Paris. Paris: Beauchesne, 1974.    
[36] Это предсказывалось еще полвека назад. См.: McLouhan, Marshall. Understanding Media: The Extensions of man. N.Y.: McGraw Hill, 1964 (Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2003).
[37] McLouhan M. Op. cit.
[38] См. об этом, например: Benhabib, Seyla. The Clams of Culture: Equality and Diversity in the Global Era. Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2002 (Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М.: Логос, 2003); Малыгина И.В. В лабиринтах самоопределения: опыт рефлексии на тему этнокультурной идентичности. М.: МГУКИ, 2002; Сурова Е.Э. Идентичность. Идентификация. Образ. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011.

© Флиер А.Я., 2014

Статья поступила в редакцию 23 марта 2014 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru