В.М. Розин

Жизнь как понимающее бытие

Аннотация. В статье обсуждается вопрос, каким образом в современной культуре можно помыслить жизнь. Он инициирован статьей автора о возможности помыслить смерть и откликом на эту статью Л.Г. Голубковой. Анализ показывает, что подобное вопрошание характерно, прежде всего, для личности, а также, что уже в античности возможность помыслить смерть была связана с концепцией «правильной жизни». В свою очередь последняя была понята как жизнь сознательная и неэгоистическая. Дальше автор рассматривает современные условия и ситуацию, которые требуют по-новому поставить вопрос о жизни человека. И, опираясь на свой опыт жизни, он этот вопрос ставит. В работе реализована следующая методология: постановка проблем, ситуационный анализ, культурно-исторические сопоставления, построение понятий и схем, подкрепление общих положений историческими примерами. В результате исследования удалось определить смысловые и социокультурные условия, позволяющие в рамках современности помыслить жизнь. Другой результат ‒ развернутый автором дискурс, в рамках которого шло размышление о столь сложной теме.

Ключевые слова. Смерть, жизнь, мысль, личность, индивид, культура, норма, реальность, проблема, решение.


Статью «Расколдовывание смерти в истории, модерне и в настоящее время» я показал своему соавтору Людмиле Голубковой. В ответ она, в частности, написала мне следующее.

• «Про смерть. Из вашей работы я выяснила, откуда мог появиться концепт загробной жизни. Оказалось, все функционально. У меня же сейчас другая проблема: как в современном мире помыслить жизнь».

А действительно, подумал я, как помыслить в нашей культуре не только смерть, над чем я давно ломаю голову, а современную жизнь, которая стала, возможно, даже более проблемной «материей», чем смерть. Задал Людмиле уточняющий один вопрос:

• «Меня зацепила твоя фраза «помыслить жизнь». Что ты имеешь в виду, какая у тебя здесь проблема?»

Она мне ответила так.

• «Проблема у меня стандартная для всех, кто активно вовлечен в современную повестку. Как оставаться собой в этом турбулентном мире? Активно исследую этот вопрос. Смерть полностью вытеснена из представлений сообщества, в котором я нахожусь. Даже следующий день не мыслится! Все течет, планирования нет. Люди плавают и плывут. Оестествленное сознание. Но не первобытное, где существует мифомышление. Связь с верхом полностью утрачена».

Я решил уточнить.

• «А что тебе мешает жить осмысленно, общаясь только с думающими людьми? Потом, ты, как и я, живешь в двух реальностях: в мире России со всеми ее особенностями, о которых ты пишешь, и которые часто, действительно, трудно выносить, и в мире подлинной реальности, где мировые проблемы, большие и значимые события, где жизнь наполнена смыслом. Разве бытие в этом втором мире не наполняет твою жизнь и не делает ее и интересной и красивой?

• «Я бы сказала так, ‒ ответила мне Людмила: ‒ все, что красиво ‒ не интересно. Все, что интересно, не красиво. Красота ‒ сложившееся. Интересное ‒ как Вы любите писать, становящееся. В России жизнь не менее реальна, чем в других местах. По крайней мере, у нас сейчас действительно наличествует свобода мысли. События происходят там, где я. «Там хорошо, где мы есть». Это моя жизненная позиция. Поэтому реальность у меня одна. Просто моя реальность более обширна, если можно так сказать, чем реальность других людей. Мне все время что-то мерещится за дверью, на которой нарисован очаг папы Карло. Слишком много возможностей».

Именно этот диалог заставил меня размышлять над темой, обозначенной в названии статьи. Сначала я решил понять, о какой жизни говорит моя коллега, мало ли как можно рассматривать жизнь. Можно, например, подразумевать биологическую жизнь человека или социальную (коллективную и массовую), но при чем здесь тогда вопрос ‒ «как остаться самим собой» или вполне правдоподобное убеждение, что у большинства россиян «связь с верхом потеряна» (кстати, о каком верхе Людмила говорит: Бог, в которого ни я, ни она не верит, или…?). Может «верх» ‒ это реальность, которая «мерещится за дверью, на которой нарисован очаг папы Карло». Интересно, что и я иногда ловлю себя на том, что мне, как во сне, привиделась подобная дверь, и вот-вот я пойму самое главное в моей жизни; однако, дверь так и не открывается; знать бы, что за ней скрывается, какая реальность?

Итак, речь, очевидно, идет не о биологической или социальной жизни. Стал думать, о какой жизни. Понял, что Людмила говорит о своей жизни и жизни других людей, осознавших проблему «как оставаться самим собой в этом турбулентном мире?». Но у всех ли людей в нашем мире, спросил я себя, такие проблемы? Вряд ли, большинство занято другими заботами: как сделать карьеру, заработать деньги, купить машину или дачу, разбогатеть, отщипнуть еще кусочек власти, свести концы с концами, развлечься ‒ короче, проблемы очень далекие от названной. Кого же по-настоящему беспокоит и мучает слабая связь с верхом или потеря себя?

Мои исследования показывают, что тех людей, которые, с одной стороны, являются личностями, а с другой ‒ не просто сочувствуют другим в их судьбе, но пытаются выстраивать свою жизнь таким образом, чтобы и самому правильно жить и по возможности хорошо было другим. Личность, по моим исследованиям, впервые складывается в античной культуре [1]. В отличие от социального индивида, который беспрекословно следует культурной традиции и подчиняется роду, личность действует самостоятельно и нередко против традиции. Как необходимое условие самостоятельного поведения личность вынуждена выстраивать самостоятельный мир и себя в этом мире.

Идея правильной жизни была разработана Платоном в рамках его концепции спасения. Она, как это видно из «Государства» и ряда других платоновских диалогов, предполагала своеобразную остановку жизни (ее нужно было положить как объект познания), продумывание жизни на предмет проблем и преимуществ, наконец, выбор правильного пути, что на современном языке можно понять как требование «сознательного построения жизни по определенным принципам». На излете античности в «Апологии, или Речи в защиту самого себя от обвинения в магии» Апулей именно так и формулирует кредо своей жизни: «Не на то надо смотреть, где человек родился, а по каким принципам решил он прожить свою жизнь» [2].

Представление о правильной жизни включало в себя и установку на идеальное и божественное, что, очевидно, можно поставить в соответствие идее «связи с верхом». Как писал Аристотель в «Метафизике». «Нет, не нужно следовать увещеваниям “человеку разуметь человеческое” и “смертному ‒ смертное”; напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит» [3].

Известно, что Платон или Аристотель, стали обсуждать, что такое благо, справедливость, истина, богатство, бедность и прочее, причем не только для себя, но и для других. В «Законах» Платон с горечью пишет следующее: «И теперь нам предстоит сражаться с двумя противниками: бедностью и богатством. Богатство развратило душу человека роскошью, бедность их вскормила страданием и довела до бесстыдства» [4]. Аристотель хотя и не отрицает ценность жизни отдельного человека, но ставит ее значительно ниже ценности общества. «Помимо всего прочего, ‒ пишет он, ‒ трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, но внедрено в нас природой… Желанно, разумеется, и благо одного человека, но прекраснее и божественнее благо народа и государства» [5]. «Государственным благом является справедливость, то есть то, что служит общей пользе» [6].

Другими словами, правильная жизнь уже в античной философии была понята как жизнь сознательная и неэгоистическая. Сознательная, поскольку она должна строиться на рациональных началах (продумываться, осмысляться, оцениваться, сценироваться и пр.), неэгоистическая ‒ как забота одновременно о себе и о других. И дальше мы видим, что в истории европейской философии и культуры эти две установки сохраняются, но понимаются применительно к своеобразию своего времени.

Однако помимо этих, так сказать, инвариантных характеристик, каждый философ и мыслитель задавал уникальные характеристики правильной жизни. Например, Платон мыслил правильную жизнь как спасение, включающее работу по припоминанию мира идей способом построения философии и математики; в правильную жизнь он включал также кардинальную перестройку обычной социальной жизни по небесному образцу мира идей. Для Аристотеля правильная жизнь предполагала деятельность, опирающуюся на познание сущности и построение наук.

Мы видим, что и сегодня думающие личности, стараясь жить правильно, реализуют установки на сознательную и неэгоистическую жизнь, но понимают эту работу в логике современности и сообразно ценностям своей личности. Например, стратегия жизненного пути известного философа античности Пьера Адо задается не конечной целью, а способом его жизни. Обычный ход присоединиться к какой-нибудь системе взглядов или построить свою, новую. Но Адо не примкнул ни к одной из известных философских школ, не он построил и собственную философскую систему. Адо вообще отрицает «порядок мира» и, следовательно, возможность понять, как мир устроен. «Эйнштейн, ‒ замечает Адо, ‒ приходил в восторг от законов природы, предполагающих трансцендентальный разум, и от порядка мира, соответствующего порядку мысли. Можно было бы сказать по этому поводу: непонятно то, что мир был бы понятен… вопрос провидения и порядок мира имеют мало значения. Эпикур в это не верил, и, кстати, взгляды стоиков в конце концов не очень сильно удалены от некоторых современных концепций» [7].

Действительно, приходится признать, что в настоящее время мы как-то живем, не зная не только, что такое порядок мира, но и что собой представляет прошлое, настоящее и будущее. Точнее, каждый знает в рамках той или иной версии, число которых не счесть. Правда, способ жизни Адо достаточно сложный: здесь и философская жизнь (отношение к другим философам, преобразование себя и своего видения людей, разворачивание философской речи, духовные упражнения и пр.), и работа по реализации гуманистических ценностей (помощь другим людям, стремление к благу, преодоление собственного эгоизма, культивирование космического, «океанического» сознания, позволяющего преодолевать свое повседневное «я»), и культивирование мудрости, как ее понимает Адо [8].

Анализ показывает, что указанная уникальность истолкования правильной жизни обусловлена, с одной стороны, тем обстоятельством, что разные философы и мыслители отвечали на разные вызовы своего времени, с другой ‒ ценностями и особенностями реализации личности самого философа, его уникальностью как личности.

Не должны ли мы и работу Людмилы Голубковой, да и свою поставить в этот же ряд мыслителей и задаться вопросами типа: в чем своеобразие нашего времени, как сам автор понимает, что такое правильная жизнь? При этом, хотя я невольно буду обобщать, мой ответ нужно понимать именно как ответ индивидуальный, обусловленный моей жизнью и размышлениями.

Начну, пожалуй, с проблемы существования думающей и понимающей личности в современной России. Не секрет, что из страны многие уезжают, естественно по разным причинам; по статистике в последние годы среднее число уехавших из России колеблется от 200 до 300 тысяч в год. Печально, что уезжают в основном образованные и социально активные россияне. Уезжают в частности потому, что, с одной стороны, в нашей стране ничего не происходит: нет экономического развития, не осуществляются политические реформы, нет конкуренции, не происходит ротация власти. С другой стороны, уезжают, поскольку власти разных уровней полностью контролируют бизнес («кормятся» по старой российской традиции его доходами), что приводит к искажению рыночных отношений и невозможности построить эффективное современное производство. Уезжают и потому, что на основе действия хорошо отлаженной пропагандистской машины, а также организованного сверху давления на граждан (государственные ТВ, послушные суды и Дума, силовые ведомства и пр.), в стране постоянно сокращается зона свободы и складывается удушливая атмосфера для жизни. Ну, а кто не уезжает, становятся пассивными в политическом отношении.

Мы живем в период двойного перехода: так сказать, регионального, и мирового (цивилизационного). Куда направлен мировой тренд пока неясно; процессы глобализации, волны миграции, перераспределение национального продукта государств в пользу неработающих и разных холявщиков, кризис либерально-демократических институтов и права ‒ это и многое другое позволяет говорить о будущем только в терминах неопределенности и хаоса. В нашем же отечестве идут вполне понятные процессы, которые можно пояснить двумя фрагментами выступлений на «Эхо Москвы», уважаемых мною комментаторов (главного редактора «Независимой» газеты Константина Ремчукова и психолога и журналиста Леонида Радзиховского).

Ремчуков. ‒ Тут надо же иметь в виду, мне кажется, еще одну важную вещь. Вот, государственно-монополистический капитализм, который построен в России, является государственно-монополистическим капитализмом бюрократического типа. После прихода к власти разновидность этого типа я называю «государственно-чекистский капитализм». Его особенностью является изменение структуры бюрократии, которая руководит государством… которая, собственно, этим монополистическим капитализмом рулит и в чьих интересах перераспределяется значительная часть произведенного продукта… Я очень люблю перечитывать интервью генерала КГБ, ФСБ Черкесова, которое он дал в свое время «Коммерсанту», в котором простодушно рассказал о том, что, когда чекисты пришли к власти с Путиным, они, типа, поклялись о том, что будут у власти как минимум 25 лет с тем, чтобы снять Россию с ржавого гвоздя. Этот орден меченосцев, самых преданных, чистых и честных людей решил, что они настрадались в 90-е годы от унижения России, и они снимут ее с ржавого гвоздя.

И вот эти аскетического вида люди с впавшими щеками и блистающим взором очень скоро оказались такими же, как все остальные люди – любят деньги, любят богатство, любят роскошь. И при этом их тип управления не предполагает открытости и гласности. [9].

Радзиховский. ‒ Все военные экспедиции Путина построены по одному принципу. Гибридная война, где как можно меньше физических усилий и как можно больше психологического шума, пиаровского шума. Значит, цель этой войны, этой постмодернистской войны XXI века, как мне кажется, состоит не в решении геополитических задач, которых нет (особенно в Сирии). Не в решении военных задач, которых тем более нет в Сирии, поскольку уж кто-кто, а Сирия нам ничем не угрожала. Цель пиара – пиар, увеличение своей как главы государства политической капитализации, развлечения широкой публики. Итак, это чисто пиаровская акция, реалити-шоу, «Дом-2». Совершенно не обязательный вход, совершенно не обязательный выход, совершенно не обязательный результат. А результата-то никакого нет. Но как новая методология пиаровской войны это очень ценный эксперимент, пожалуй, самый удачный из всех экспериментов.

Я думаю, что Путин в этом не оригинален, мы как всегда пытаемся подражать Западу. Ведь, такие вот войны, беспилотники, бомбежки сверху и так далее – это ж не Россия придумала, это мировая методология. Но, опять же, использовать, развить и пойти дальше.

Война без мотива. Ну, спасти рядового Асада. На кой черт его спасать? Зачем он России нужен? И не спасли его, кстати. [10].

Понятно, что в такой атмосфере невольно загрустишь, и не будешь знать, что делать и как жить. Однако нужно осмысленно жить и что-то делать. В свое время Мераб Мамардашвили писал, что жизнь не продолжается автоматически, человек не создан природой и эволюцией, он создается, непрерывно, снова и снова создается, создается в истории, с участием его самого, его индивидуальных усилий.

Я много сил затратил на изучение эзотерической культуры и, отчасти, вероятно, заразился этим мироощущением. Эзотерик, как я показываю в своих работах, ‒ это достаточно автономная личность [11]. Она идет в жизни своим путем, и я тоже. Часто говорят о провинциальности российской философии и науки, кивая на Запад как образец. К этому добавляются переживания по поводу социального бытия: состояния российской власти и элиты, снижения культуры, одичания, погружения в новое средневековье и прочее. Кажется, абсолютно безвыходная ситуация. Тем не менее, многие находят выход: одни уезжают, другие уходят во внутреннюю миграцию, третьи находят спасение в частной жизни и творчестве, четвертые, пятые, десятые…

Лично я сам вышел на такое решение. Как философ и методолог я, хотя и живу в России, но работаю на мировой процесс движения интеллектуальной жизни. Общаюсь с Платоном, Аристотелем, Кантом, Хайдеггером, Г.П. Щедровицким и т.д. Считаю, что никто не знает, где дышит дух, возможно, именно у нас. Как россиянин живу интересами страны, посильно поддерживаю своих, стараюсь честно выполнять свое назначение философа, методолога и педагога. Я понял: дом моего бытия и здесь в России и в интеллектуальном мире, неограниченном государственной территорией, я живу и проблемами философии (как мировой, так и отечественной) и проблемами моей страны. Я понимаю, что происходит, работаю, чтобы понимать, стараюсь действовать адекватно складывающейся реальности.

На такое решение вышел ваш покорный слуга. А другие выходят на свои решения. Важно, чтобы мы все могли находить свои решения. Чтобы мы их находили. Важно стимулировать поиск решений, даже в безвыходных ситуациях. «Дисциплинарии» (термин методолога Сергея Попова), попавшие в безвыходное положение, все же должны найти решение стоящих перед ними проблем. Причем именно они сами, а не кто-то за них. Нужно инициировать и поддерживать свободу и творчество в решении подобных проблем. Необходимо просчитывать риски и анализировать последствия намечаемых решений. Нужно ловить положительные решения, артикулировать их, создавать условия для их воспроизводства. Начинать нужно с себя. В прошлые столетия для своих проблем и вызовов решения были найдены, сегодня они, как правило, исчерпали себя. Перед нами стоит глобальный вызов: найти новые решения, отвечающие на современные вызовы времени, каждому на своем месте, но в общем мире, а нам в России [12].

Теперь как понимать «связь с верхом» и что такое «верх» сегодня, в XXI столетии. Опять же Платон первым сказал, что связь с верхом ‒ это не просто вера в богов, а, с одной стороны, правильная жизнь, точнее ее построение, ведь сама по себе, считал Платон, естественная жизнь человека неправильная, в том смысле, что она не благая, противоречивая, эгоистическая, с другой стороны, эта связь на земле может быть достигнута только в том случае, если люди перестроят свою жизнь по образцу мира идей, в котором нет места для противоречий и эгоизма и царствует благо. Если первое условие некоторым удалось реализовать, то второе, как известно, оказалось утопическим.

В средние века эта история повторилась, причем в большем масштабе: правильную жизнь в христианском варианте спасения удалось построить (во всяком случае, к концу средневековья большинство европейцев стали христианами), а вот построить на земле град Божий и приготовиться к Страшному Суду не получилось.

Новоевропейский проект Френсиса Бэкона ‒ построить «царство человека», сделать его могущественным и счастливым за счет овладения природой ‒ оказался, пожалуй, более удачным в плане реализации. Удалось не только создать естественные науки и опирающиеся на них инженерию и промышленное массовое производство, но и построить на земле общество и государство, в которых, при желании, можно было усмотреть многие принципы, сформулированные Платоном, Аристотелем и другими европейскими философами и учеными. При этом правильная жизнь в культуре Нового времени понималась уже не как религиозное спасение, а скорее по Канту: как следование разуму и законам природы, праву, морали и нравственности. Здесь «верх» стал терять ясные очертания, подобно тому, как в «Критике чистого разума» разум можно было помыслить по образу Бога, но достаточно условно. Когда же, по выражению Ницше, «Бог умер», концепция правильной жизни в платоновской и средневековой версии в значительной мере потеряла смысл.
        
Означает ли сказанное, вообще, невозможность правильной жизни и построения на земле справедливой и счастливой жизни? И да, и нет. Правильную жизнь строит личность, причем не всякая, а субъектами жизни на земле выступают определенные общества и государства. При благоприятных условиях, которые отчасти индивид сам и создает, личность может жить правильно. Трудно то же самое сказать относительно общества и государства.

Во-первых, в них входят не только индивиды, пекущиеся о благе и других, но и еще два более многочисленные класса ‒ люди, преследующие эгоистические цели, вплоть до прямых любителей зла, и просто живущие как заведено, т.е. бессознательно. Во-вторых, общество и государство представляют собой не только социальных субъектов, это своеобразные социальные организмы. Жизнь общества и государства подчиняется социальным законам, которые часто блокируют благие намерения личности. В-третьих, как пишет З. Бауман, «современные условия делают возможным появление “изобретательного” государства, способного заменить всю систему социального и экономического контроля на политическое управление и администрирование... Два самых известных и страшных случая современного геноцида (фашизм и коммунизм) не изменили духу современности... Они породили огромный и мощный арсенал технологий и организаторского искусства. Они произвели на свет институты, которые служат одной-единственной цели – смоделировать поведение человека до такой степени, что он будет продуктивно и энергично преследовать любую цель, причем независимо от того, получил ли он идеологическое обоснование или моральное одобрение со стороны тех, кто поставил перед ним эту цель. Эти мечты и усилия узаконивают монополию правителей на конечные результаты, а управляемым отводят роль средства. Они определяют большинство действий как средства, а средства должны подчиняться конечной цели – тем, кто ее поставил, высшей воле, высшему знанию» [13].

Не поставил ли здесь Бауман настоящую мегапроблему, имеющую отношение к неудачам социального реформирования? Каким образом воздействовать на социальные структуры, когда они в лице государства вменяют нам нужные для властной элиты убеждения? И не должны ли наши исследования быть реалистичными, в том отношении, чтобы учитывать реальную сложность социальных явлений, включающую, в том числе, готовность людей к реформам? Не являются ли поспешные реформы, основанные на упрощенных представлениях об обществе, деструктивными? Как вообще блокировать современное мастерство авторитарного или тоталитарного государства и властных элит, использующего реформы и наивных реформаторов для укрепления своей власти? Может быть, вообще, как предлагает Юлия Латынина, обойтись без государства, заменив его новыми горизонтальными сетевыми технологиями?

После Второй мировой войны и победы над нацизмом казалось, что восторжествовал разум и можно обеспечить развитие, которое бы привело к лучшей и более справедливой жизни на земле. Однако в конце прошлого века социальную жизнь часто справедливо квалифицировали как «этот безумный, безумный мир». А начало ХХI отмечено массовым терроризмом (чего стоит хотя бы 11 сентября, Аль-Каида или бойцы ИГИЛ, насилующие женщин и отрезающие перед объективами головы своих пленников), кровавыми революциями на Ближнем Востоке, общим падением культуры. К сожалению, не избежала последнего и наша страна. Чем, как не падением общей культуры и захватом власти людьми, привыкшими мыслить идеологическими и шпионскими клише, можно объяснить тренды развития нашей экономики и повальное воровство в форме коррупции и инноваций?

Ремчуков пишет на этот счет так: «Потому что каждого патриота поскреби из публичных и обязательно отскребешь государственное финансирование… И отсюда воровство. Мало того, что они получают прямым ходом деньги, при этом самые патриотические патриоты, это генералы спецслужб, вот самые крупные вещи Роскосмос. Ну, кто к Роскосмосу допущен. Это же все люди в погонах. Со спецдопуском. Чекистского толка. А все воруют… потому что усушки, утруски, откаты, специальная профессия появилась – бюджетовыделятели за откаты. Которые ходят, лоббируют, вот этот проект будем, вот этот нет» [14].

Кажется, что история пошла вспять, что почти во всем мире быстро побеждает варварство, насилие и лицемерие, что христианские и либерально-демократические ценности не просто переживают кризис, а вообще сходят со сцены истории. Западный мир еще держится, но долго ли сможет сопротивляться, учитывая с какой скоростью Европу завоевывают арабы, а США ‒ латиноамериканцы. И не самоубийственна ли политика российской власти, противопоставляющей нашей стране весь западный мир?

Вероятно, лишь те социальные преобразования успешны, которые, с одной стороны, подготовлены предыдущим развитием, с другой ‒ удается изобрести социальные технологии, позволяющие эти проекты реализовать, с третьей стороны, появляются сообщества и индивиды, которые формулируют такие проекты и готовы их реализовать. Хотя большинство социальных проектов недостижимы, а другие приводят к печальным последствиям, тем не менее, без социальных преобразований (здесь мой учитель Г.П. Щедровицкий был, действительно, прав) социальная жизнь не могла бы состояться. Но тогда приходится отвечать на такой вопрос: поскольку социальные преобразования успешны только в редких случаях, имеет ли место в истории прогресс, не технический (он, безусловно, идет), а культурный? Возрастает ли разумное поведение, становится ли жизнь более осмысленной, снижаются ли конфликты и войны, изменяются ли к лучшему взаимоотношения людей, увеличивается ли вес гуманистических и охранительных идей и пр.? Мне ответить на эти вопросы очень трудно, учитывая, что можно привести много весомых аргументов как «за», так и «против».

Все же мое мнение таково. Культурный прогресс все же происходит, он идет, хоть и очень медленно, за счет двух основных процессов. Во-первых, деятельности и творчества философов, ученых, художников, инженеров и других субъектов, которые озабочены этим прогрессом, т.е. работают на культуру и человека, противостоят разрушительным, нежизненным действиям других людей. Здесь можно спросить, а что я имею в виду, говоря «работают на культуру и человека», разве не существует на этот счет противоположных мнений? Существует, но в данном случае это ситуация нашего самоопределения. Кроме того, понятия блага, культуры, человека, правильной жизни и прочее, нужно каждый раз продумывать заново. В настоящее время мы имеет дело именно с таким случаем, требующим заново установиться в фундаментальных антропологических и социальных представлениях.

Во-вторых, культурный прогресс происходит за счет конкуренции социумов. Хотя нацизм и советский социализм какое-то время вполне успешно существовали, все же они проиграли соревнование с западными обществами. Оказалось, что хозяйство и способы жизни людей, построенные на основе соответствующих нацистских и коммунистических проектов и месседжей, все же несостоятельны. Например, что было характерным для становления и функционирования нацистского государства и общества в качестве социального организма? Для внутренней среды Третьего рейха ‒ создание согласованных социальных институтов, обеспечивающих решение поставленных Гитлером задач; для внешней – завоевание или уничтожение других народов. Но Гитлер не учел ни общей экономической мощи его противников, превосходящей немецкие возможности, ни быстро возрастающего сопротивления его армиям, ни слабости и античеловечности самих идей, предлагаемых нацистами миру. В результате ему не удалось реализовать свою программу, а Германия была разгромлена, т.е. нацистский социальный организм не смог выжить в борьбе с социальными организмами СССР и Запада. В одном случае социумы, основанные на антикультурных (антиантропологических) идеях, были просто уничтожены (как например, нацистская Германия), в других ‒ они перерождались и проигрывали (как СССР).

Получается, что указанные здесь процессы дополнительны. Если социум поддерживает культуросообразные идеи, концепции и формы жизни, то он в социальной конкуренции с социумами противоположной ориентации (назовем их условно «экстремальными») имеет больше шансов на выигрыш и выживание. Соответственно, если в социуме большой потенциал культуросообразных индивидов, такой социум более жизнеспособен. В исторической перспективе такая точка зрения вполне оптимистическая, но не для отдельных стран и индивидов. Как правило, цикл жизни экстремального социума может продолжаться несколько десятилетий и больше. А этот период соизмерим с жизнью отдельного человека или поколения. Безусловно, рано или поздно экстремальные социумы сходят со сцены истории, но отдельный человек или поколение часто вынуждены жить от рождения до смерти в экстремальных социальных условиях.

В связи с этим, вероятно, стоит различать два разных уровня социального действия – «личностный», относящийся к нашим собственным решениям, где мы можем в определенной степени контролировать свои действия и их результат, и «социальный», когда речь идет о действиях и отношениях, направленных на различные социальные образования, типа «социальные институты», «власть», «общество» и пр. Дело в том, что последние хотя и включают в себя наши собственные действия и действия других людей, кстати, не совпадающие с нашими, они, тем не менее, являются естественными образованиями, которые можно отнести к социальным формам жизни или социальным организмам. У них свои процессы, траектории и циклы. Может быть, нам и хотелось бы заставить развиваться их в желательном для нас направлении (например, чтобы уменьшался эгоизм правящих элит), однако, зависит ли это от нас, соизмеримы ли наши силы с силами и факторами, определяющими становление и развитие этих деиндивидуальных форм жизни и социальных организмов?

Выше я говорил о том, что неясно, куда все идет. В связи с этим можно высказать следующую гипотезу. Проект модерна ‒ овладение природой, Просвещение, построение общества благосостояния ‒ себя исчерпал и завершается. Складывается новая культура и социальность, для которых характерны, по меньшей мере, три основные момента. Во-первых, установление нового типа социальной справедливости на основе перераспределения национального продукта (от работающих к неработающим и пр., см. выше). Во-вторых, с трудом пробивающее себе дорогу понимание, что главная социальная задача ближайших двух-трех веков ‒ изучение и овладение нашей собственной активностью и деятельностью, прежде всего мыслительной и технической, которые быстро становятся основными источниками социальных и антропологических проблем, деструкций и катастроф. В-третьих, выстраивание и реализация новых сценариев и картин построения индивидуальной жизни, где в том числе должны найти свое разрешение и проблемы взаимоотношений личности, общества и государства.

Таким образом, личности, подвизающиеся в благе и справедливости, при определенных условиях вполне могут жить правильно, а вот построить на земле хорошую жизнь очень проблематично, особенно в период двойного перехода и смены цивилизации. И определение «верха» в этот период становится очень проблематичным. Тем не менее, я все же указал бы на два момента. Один ‒ работа, направленная на сохранение на земле самой жизни. Она включает в себя не только развитие экономики и других социальных институтов, но и понимание того, что Человечество, вероятно, ‒ венец, высшая и уникальная точка эволюции космоса, что жизнь на земле, как в природном, так и в социальном отношении не гарантирована (может оборваться в любой момент), что поэтому ее нужно ценить и сохранять, а не, пусть и невольно, разрушать.

В последние годы жизни в интервью Станислав Лем говорил, что человечество зря осваивает космос, распыляя свои силы и ресурсы, что, мол, сначала нужно решить многочисленные и неотложные проблемы на земле. Отчасти он прав, но только отчасти. Если наша жизнь в космосе не гарантирована, то у людей нет другого выхода, как развивать технику, чтобы хотя бы в отдаленной перспективе выйти на нужное решение. Например, построить гигантский ракетный флот и перенести на нем людей на другую планету с лучшими условиями жизни и более надежной перспективой.

Правда, здесь мыслим и другой, не инженерный, а демиургический сценарий. Когда-то человек вышел из природы. Теперь он переделывает ее. Правда, пока неумело, часто себе во вред. Но можно предположить, что научится, и будет изменять природу, учитывая, что человек органический ее элемент. В результате рано или поздно, пусть через тысячу лет, хотя, похоже, значительно скорее, человек полностью изменит облик и строение Земли. Рассуждая в том же ключе, можно предположить, что на этом человечество не остановится: оно начнет переделывать под себя сначала солнечную систему, затем галактику, наконец, наступит очередь Вселенной. Итогом этих титанических усилий, которые растянутся на миллионы и миллиарды лет, будет превращение Вселенной в живое существо – природу и человечество одновременно.

Этому фантастическому сценарию можно противопоставить другой ‒ гуманитарный и методологический. Трудно предположить, что человечество на таком большом пути (миллионы и миллиарды лет) сохранит свою цель, что оно не изменится кардинально, так что задача переделки Вселенной еще будет интересовать его. Кроме того, можно предположить, что еще много раз изменится наше представление о Вселенной. Например, мы, возможно, еще долго не сможем понять природу Вселенной. То есть перед нами нечто, какое-то образование, может быть, органическое, но не живое, может быть, это какая-то форма жизни, возможно, что-то еще, что нам пока просто не приходит в голову. В этом случае разумнее действовать осторожно, по принципу установления «контакта», что-то вроде того, как действовали герои «Соляриса». Но здесь случай гораздо сложнее. У Лема хотя бы ясно было целое, границы – планета и Океан-Солярис на ней. В случае же со Вселенной все неясно: где целое, одно ли оно, где границы, что они собой могут представлять, и прочее. Все это нужно иметь в виду и соответственно действовать: стараться всеми возможными способами выслушать Вселенную, обращаться к ней, рассказывать о себе, быть готовым к любому ответу, самому неожиданному, все время изучать и думать, стараясь не упустить из вида всю неопределенность и ограниченность наших знаний о Вселенной.

Теперь второй момент. Турбулентность (скорость изменений, неопределенность реальности, кризис большинства социальных норм), о которой говорит Людмила Голубкова, приводит к периодическому своеобразному краху личности, она распадается и вынуждена заново себя собирать. Отсюда два следствия: творческая работа по возобновлению себя (о чем писал Мамардашвили) и поиск критериев подобного возобновления. Оба критерия я указал выше ‒ это сознательное, осмысленное построение своей жизни и установка на неэгоистическую жизнь. Но думаю, в современных условиях и то, и другое необходимо продумывать заново. Например, если человек признает конечность своего бытия (хотя пока мы живем как будто бессмертные боги), то, каким образом, спрашивается, жизнь отдельного человека нужно строить и завершать? [15] Если наша жизнь не только непрерывна, но и дискретна, самоорганизуясь в относительно автономные «культуры жизни» (детство, юность, зрелый возраст, пожилой, старость [16]), то не должны ли мы при сменах этих культур себя перестраивать, рождаясь, как говорил С. Кьеркегор, «вторым рождением»? Или что сегодня есть благо и для кого? И не оборачивается ли часто неэгоистическое поведение еще большим эгоизмом?
    
Перестану множить вопросы, думаю, мои представления понятны. В настоящее время помыслить жизнь, действительно, трудно, но не невозможно. Живя в двойном переходе (региональном и общецивилизационном), мы вынуждены пересматривать многие фундаментальные представления о жизни и смерти, и начать строительство нового мира и себя в нем.     
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Розин В.М. Личность и ее изучение. М.: Либроком, 2012. 232 с.
[2] Апулей. Метаморфозы в XI книгах. М: Изд. Академии наук, 1960. C. 28.
[3] Аристотель Метафизика. М.-Л.: Государственное социально-экономическое издательство. С. 1177.
[4] Платон. Законы. Соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1994. С. 381.
[5] Аристотель Политика. Собр. соч.: в 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983. С. 410.
[6] Там же. С. 467.
[7] Адо П. Философия как способ жить: Беседы с Жанни Карлие и Арнольдом И. Дэвидсоном. М.-СПб.: Изд. «Степной Ветер», 2005. С. 240.
[8] Там же. С. 139, 212, 254; Розин В.М. Личность и ее изучение. М.: Либроком, 2012. 232 с.
[9] Ремчуков К. Особое мнение на «Эхо Москвы» от 4 апреля 2016.
[10] Радзиховский Л. Особое мнение на «Эхо Москвы» от 18 марта 2016.
[11] Розин В.М. Эзотерический мир. Семантика сакрального текста. М.: URSS, 2002. 320 с.
[12] Розин В.М. Возобновление методологии. Открытые письма, адресованные последователям Московского методологического кружка. М.: ЛЕНАНД, 2017. С. 87-115.
[13] Бауман З. Актуальность холокоста. М.: Европа, 2010. С. 10, 117, 140.
[14] Ремчуков К. Особое мнение на «Эхо Москвы» от 11 мая 2015.
[15] Розин В.М. Каким образом в современной культуре можно помыслить смерть? // Культура и искусство. 2018. № 5. С.25-33.
[16] Розин В.М. Культуры детства и старости: становление индивидуальной жизни и ее завершение // Культура и искусство. 2014. № 3. С. 263-275.

© Розин В.М., 2019

Статья поступила в редакцию 4 июня 2018 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
ведущий научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com