В.Г. Власов, Н.Ю. Лукина

Новые станцы. Дискуссия филолога и искусствоведа:
симптоматика гениальности

Аннотация. Статья продолжает дискуссию, начатую в № 2 и 3 за 2019 год журнала «Культура культуры». На этот раз предметом спора двух специалистов разных областей гуманитарного знания являются отношения художественности и нравственности, искусства и морали, красоты и уродства, творчества и общественного долга.

Ключевые слова: гений, гуманитарные ценности, искусство, красота, мораль, нравственность, психология личности, талант, эстетика.

Пора не только согласовать свое дыхание с окружающим воздухом, но и мысли со всеобъемлющим разумом.
Марк Аврелий Антонин («Размышления», кн. VIII, № 54)

О, эти художники! Вечные посетители кабаков, спутники развратных девок, подонки общества…а не добрые христиане!
Приписывается Папе римскому Клименту VII

Отыскать явлению, предмету, событию одну единственную форму… Это и есть муки творчества, о которых не подозревает обыватель. Они причиняют настоящую боль… Есть такая степень чувствительности, когда любое переживание превращается в муку.
Томас Манн («Бильзе и я», 1906)

Искусствовед: Вот мы начинаем третий диалог, ведь давно собирались поговорить о природе художественной одаренности в связи с вечной темой «гений и злодейство».

Филолог: Симптоматика гениальности… Неужели гениальность – это болезнь? А что такое симптом гения? Он выявлен? Кем? Ааа, Пушкиным! Конечно же, как я могла забыть набившую всем оскомину сентенцию Александра Сергеевича из «Моцарта и Сальери». Однако великий поэт неправ: злые деяния часто сопутствуют гению. Б. Челлини и Ф. Вийон – оба грабители и убийцы, П. Бомарше – дуэлянт и аферист, Микеланджело Буонарроти – мордобойщик и женоненавистник. Н. Паганини был азартным игроком, и по слухам – связан с темными силами. Ф. Ницше – физически и душевно больной человек, ненавидевший мир и презиравший людей. Р. Вагнер – самодовольный и меркантильный эгоист. Караваджо убил человека в пьяной драке. Ф. М. Достоевский – заговорщик и игрок. Я бы с удовольствием добавила имена людей, нравственные ориентиры которых облагорожены, а поведение в жизни не совпадает: Л. Н. Толстой – ханжа, лицемер и диктатор, А. И. Солженицын – демагог с психологией сельского учителя, возомнившего себя спасителем мира, В. В. Набоков, о котором мы уже говорили… Б. Л. Пастернак, который мировому признанию предпочел звериное существование в конуре, собственноручно отказавшись от нобелевской премии.

Искусствовед: Я бы напомнил имена особо одаренных и одновременно достойнейших в нравственном отношении людей: Герцена и Огарева, Белинского, Писарева, Чернышевского, Маяковского.

Филолог: Маяковский нравственный? Он сожительствовал с замужней дамой и ее мужем до самой своей смерти. И даже за пять минут до смерти крутил роман с другой замужней дамой, помоложе и покраше Бриковой жены. А еще Владимир Владимирович обыгрывал в карты людей до нитки, с удовольствием, в том числе и в поездах, которыми часто пользовался, например, по маршруту Москва-Ленинград. Герцен отбил жену у Огарева, чем вверг своего лучшего друга в беспробудное пьянство и нелепую смерть. Но перед тем как сделать Огарева абсолютно несчастным, посвятил ему «Былое и думы». Довольно цинично. Зло. Я бы и Чернышевского не назвала нравственным, а тем более – гением. Николай Гаврилович по складу психики был бунтарем. Всегда есть и будут такие люди – вечные бунтари, им надо вс е время быть в конфронтации с властью, они иначе не могут и не умеют жить. И неважно, какая власть: столоначальник или император – бунтарям все плохо и везде. Да, такие люди нужны обществу и всегда являются кстати, но только потому, что в них возникла общественная надобность. Как только надобность проходит – общество из них делает обыкновенных преступников, а не героев. Или предает забвению. К сожалению, так и случилось с потомком протоиереев и дьяконов Чернышевским.

Искусствовед: Я бы хотел перевести наш спор в серьезный научный историко-культурный контекст.

Филолог: А мы сейчас, по-твоему, в каком контексте? Фривольно-лингвистическом? Тогда я бы хотела остаться в этом контексте.

Искусствовед: Ладно, я приведу несколько примеров из истории русской живописи, тем более, что мы уже начали об этом разговор в предыдущих «станцах». И. Е. Репин с горечью писал в своих воспоминаниях, что в кругу передвижников часто можно было слышать: «Просто живопись – это праздная забава, недостойная истинного художника... Итальянцы и французы нам не пример...» [1]. Идейный лидер передвижников И. Н. Крамской в письме пейзажисту Ф. А. Васильеву утверждал: «Главное – мысль разрешить... если уже писать картину – то о самом важном, если пейзаж, то такой, чтобы, глядя на него, преступник отказался бы от черного замысла» [2]. Однако, декларируя «страшную ответственность» (слова из того же письма), Крамской создавал типично салонные произведения. Справедливо утверждение, что «литературные сценарии» картин Крамского «всегда превосходят своими художественными достоинствами сами композиции, и в письмах своих Крамской более художник, нежели с кистью в руке» [3]. Репин после посещения выставки в Париже заколебался и отвечал Крамскому в следующем письме: «Мы совершенно другой народ... наша задача — содержание» [4]. В. Г. Перов призывал художников «не ездить в Париж», поскольку учиться там нечему. Не поленюсь привести еще одну пространную цитату – высказывание Ф. М. Достоевского по поводу знаменитой в свое время картины Н. Н. Ге «Тайная вечеря» (1863): «Чтоб избегнуть мнимой ошибки он придумывает (случаи бывали) – смешать обе действительности – историческую и текущую; от этой неестественной смеси происходит ложь пуще всякой. По моему взгляду, эта пагубная ошибка замечается в некоторых картинах г. Ге. Из своей «Тайной вечери», например, наделавшей когда-то столько шуму, он сделал совершенный жанр. Всмотритесь внимательнее: это обыкновенная ссора весьма обыкновенных людей. Вот сидит Христос, – но разве это Христос? Это, может быть, и очень добрый молодой человек; очень огорченный ссорой с Иудой, который тут же стоит и одевается, чтобы идти доносить, но не тот Христос, которого мы знаем. К Учителю бросились его друзья утешать его; но спрашивается: где же и при чем тут последовавшие восемнадцать веков христианства? Как можно, чтобы из этой обыкновенной ссоры таких обыкновенных людей как у г. Ге, собравшихся поужинать, произошло нечто столь колоссальное» [5].

Филолог: Он картину Тинторетто не видел. Вообще упал бы в обморок. Да, Достоевский еще тот искусствовед… И моральный образец из него сомнительный. Так что, мнение Федора Михайловича для нас не истина в последней инстанции. Как частное мнение вечно виноватого перед всеми человека – возможно, интересно, да. А как мнение человека, создавшего образ Сони Мармеладовой, – нет, не интересно. Ибо по-настоящему нравственный человек никогда не пошлет юную девушку на панель зарабатывать деньги для прокорма. Даже в страшном сне, не то, что в большом романе. Нравственный человек и ответственный за судьбу девушки найдет ей работу няни или сиделки, вышивальщицы, кухарки, прачки, в конце концов, побиральщицей ее сделает, но не проституткой. Эта довольно грубая и опасная мысль: будто только через собственный порок и порочность других можно Бога познать. Думаю, по-всякому можно познать. А самое сомнительное познание, на мой взгляд, будет как раз через порок. Так и до маркиза де Сада можно докатиться. И картина Ге не так уж плоха. Во всяком случае, не хуже банного комплекса С. Дали на эту же тему. Иуда у Ге на глазах зрителей превращается в падшего ангела, с одним крылом, уходящего в мрачную тень – в адскую вечность…Отличный образ, и возможно, художнику это важнее было передать, чем прочее.

Искусствовед: За разъяснением тезиса об особом статусе гения также можно обратиться к одному из героев романа «Бесы» Достоевского: «Я объявляю, что Шекспир и Рафаэль — выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и, может быть, высший плод, какой только может быть! Форма красоты уже достигнутая, без достижения которой я, может, и жить-то не соглашусь…» [6].

Филолог: Да – слова, слова… Весьма темпераментно. Очень по-достоевски: выше всего человечества, но плод человечества. И химии за что-то досталось, и несчастным крестьянам, и наивной молод ежи. Какая-то синкретическая таблица выражения восторга получилась, как при ем – блестяще. А вот не было бы ни Шекспира, ни Рафаэля, если бы не пролитые слезинки детей, о которых он так пекся в другом произведении, в «Братьях Карамазовых». Федор Михайлович как автор полон противоречий, метаний, исканий, суеты. Так что давай не будем делать из художественного произведения – научное. Надо понимать, что романы Достоевского – это художественная литература. Весь пафос, все формулировки, словом, все во благо сюжета. И созданные талантом писателя моральные дилеммы в контексте одной художественной истории Достоевский решал великолепно, но по-своему. А мы, читатели, можем выбрать для решения предложенной моральной дилеммы другой путь. Или вовсе устранить дилемму. В этом гений Достоевского: в палитре предлагаемых миру дилемм.

Искусствовед: Да, Достоевскому досталось. Но ведь известны иные случаи, другие источники и симптомы гениальности. Художественный талант, к примеру, может вырасти из чувства мести. Классический пример: творчество Артемизии Джентилески, итальянской художницы XVII века. В 19-летнем возрасте Артемизия была изнасилована, и всю жизнь писала картины на тему мести мужчинам: «Юдифь, обезглавливающая Олоферна» (многократно), Иаиль, вбивающая кол в голову военачальника Сисары, смерть Клеопатры, самоубийство Лукреции, Сусанна и старцы, Самсон и Далила… Как оценить с точки зрения морали и эстетики этот факт?

Филолог: Тогда, видимо, живописец Н. М. Суетин, ученик и последователь Малевича, был изнасилован учебником геометрии, причем неоднократно, а Дж. Де Кирико – самим собой, ибо написал несколько десятков автопортретов, кстати, очень напоминающие кол Иаили. И ты несправедлив в оценке творчества Артемизии Джентилески. У не е немного картин типа Юдифи или Иаили, однако больше написано на вполне мирные сюжеты: Мадонна с Младенцем, Даная, Ангел, Сесилия, множество Вирсавий, Рождение Иоанна Крестителя, Портрет дамы и так далее. Хотя, конечно, любой художник проносит через жизнь все испытания, выпавшие на его долю, как и любой человек. Вообще жизнь формирует художника, несомненно. И не только печальные события его жизни, но и весьма радостные. Например, если бы Платон и Сократ меньше внимания обращали на мальчиков и больше общались бы с женщинами, то, уверена – их диалоги выглядели бы совсем иначе. Потому что это другие отношения, другая любовь. Потому что мальчики были немы или, в лучшем случае, безудержно восхваляли своих наставников, а с женщинами все было бы иначе. Там, в таких отношениях, надо было бы доказывать, бороться, страдать и так далее.

Искусствовед: Но только не в Древней Греции… Гении, независимо от происхождения, всегда были несчастными из-за своего дара. Вспомним слова К. Н. Батюшкова: «Нам Музы дорого таланты продают». В нищете, всеми забытые умерли Рембрандт, Ф. Б. Растрелли, К. Росси, П. Верлен, В. Ван Гог, от пьянства и непонимания Э. А. По. От пьянства также скончались – М. П. Мусоргский, А. де Тулуз-Лотрек и А. Модильяни, от ужаса одиночества, туберкулеза и истощения умер Ф. Кафка.

Филолог: Так жизнь вообще печальна. Миллиарды людей на земле умерли несчастными, в нищете, всеми забытые, от пьянства, истощения, одиночества. Но люди так устроены, что почему-то помнят и сочувствуют только знаменитым усопшим. Это странно. Например, миллион мужчин покончил с собой и до Хемингуэя, и после него. Но почему-то особенно жалеют именно его. Почему? Потому что он известный писатель, талантливый художник. Однако давно пора понять – так или иначе мы все умрем, независимо от способностей и талантов. Мне кажется, не надо отделять талант человека от течения его жизни. Будь то гений или простодушный пахарь – он является следствием своей жизни: семьи, генетики, наследственности, окружающей среды, общества и т.п. Вот и Хемингуэй застрелился не от невыносимой ноши своего талантливого бытия, нет, а от неудачной наследственности — его отец покончил с собой, его младший брат… А Челлини был одновременно воином, убийцей, бандитом и вором! При этом он создал шедевр – статую Персея, писал стихи, трактаты, участвовал в работе Флорентийской академии, написал автобиографию, которая стала украшением литературы XVI века. А еще он играл на флейте. Такой вот харизматичный парень получился. Гений, одним словом.

Искусствовед: Вот и повод заступиться за другого скульптора, ведь именно о нем вопрошает Сальери: «Гений и злодейство – две вещи несовместные»? Легенда о том, что Микеланджело Буонарроти убил натурщика, дабы как можно правдивее изобразить мертвое тело Христа на коленях Девы Марии – всего лишь, как сказано в «Моцарте и Сальери», «сказка тупой, бессмысленной толпы». Речь идет о скульптуре «Пьета» (1498-1499, ныне в соборе Св. Петра в Ватикане) – выдающемся произведении юного скульптора (ему тогда было всего 23 года). Контраст достоверно изображенного безжизненного тела Христа, распростертого на коленях юной Девы трогательной красоты, представляет собой трудно уловимую грань между натуральным и идеальным, искусством и жизнью. Этот нюанс способны ощутить лишь тонкие души, а грубая толпа, о которой писал Пушкин (ему эта тема долго не давала покоя), искала самое простое объяснение и нашла его в примитивной выдумке. Микеланджело был еще и строителем собора Св. Петра, поэтому он – «создатель Ватикана». В его скульптурных произведениях красота самым естественным образом возникает из пластики. Это еще одна иллюстрация к нашей предыдущей дискуссии о натурализме. Трагический случай 1972 г., когда фанатик набросился на скульптуру и сильно повредил ее ударами молотка, является свидетельством непонимания чуда искусства.

Филолог: Вандализм составляет отдельную главу в истории искусства. Можно вспомнить случай с картиной И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван», когда психически неуравновешенный человек в 1913 г. набросился на холст и изрезал его ножом. Существует версия, что это был политический демарш в связи с празднованием 300-летия дома Романовых.

Искусствовед: Эту картину, ее второе название «Иван Грозный убивает своего сына», написанную Репиным в 1883-1885 гг. в качестве реакции на кровавое покушение на жизнь императора Александра II в 1881 г. и последующий суд над преступниками, восхваляли «за достоверность» (хотя исторический факт не доказан) И. Н. Крамской и Л. Н. Толстой. Но А. Н. Бенуа, М. А. Волошин, И. Э. Грабарь и другие художники осуждали Репина за натуралистичное изображение крови в картине «нехудожественного свойства», которое может вызвать «адекватную реакцию». Так и случилось, о чем говорит еще одно, недавнее покушение на картину в мае 2018 г. Сила этого произведения огромна, но оно вызывает реакцию несвойственную воздействию, которое должен производить художественный образ. Происходит искажение образности и эстетики. Вторая ошибка Репина заключается в отсутствии исторической правды. И дело не в том, убивал царь своего сына или нет. На полотне Репина изображен не царь Иван Васильевич Грозный (кстати, историки скажут, что прозвание «грозный» в то время было одобрительным: в смысле «сильный, активный, деятельный»), на полотне мы видим просто сумасшедшего, жалкого, несчастного старика заурядной внешности. Он может быть кем угодно. Известно также, что для Грозного художнику позировал живописец Г. Г. Мясоедов, а сына царя Репин написал, используя ранее созданный им портрет писателя В. М. Гаршина. В этом проявилась безусловная ложность академического подхода к живописи, и, прежде всего, к созданию картин исторического жанра. Точно также Репин писал портрет (!) Иисуса Христа. Не получилось!

Вспомним другую картину: «Христос в пустыне» И. Н. Крамского (1872). При всей глубине мысли, заложенной в это произведение, Христос похож на задрапированного академического натурщика. Те же натурщики, на которых художники-передвижники учились в Академии, выглядят то бурлаками на Волге, то крестьянами курской губернии, то стрельцами на Красной площади, несмотря на то, что в каждом отдельном случае художники искали и выбирали «типажи из народа», писали подготовительные этюды. Ведь натурщики – это тоже типажи! Следовательно, дело не в объектах, а в методе. Для большой картины «Христос и грешница» (1888) В. Д. Поленов писал образ Христа с живописца Исаака Левитана, после чего Левитан жаловался А. П. Чехову: «О ужас, что делает Поленов!» [7, 8].

Филолог: Вернемся к теме «гений и злодейство». Ведь чудо искусства и заключается в единении иррационального вдохновения и «алгебры гармонии», как сказано у Пушкина. Я вообще думаю, что Моцарт и Сальери на самом деле один персонаж, если можно так сказать, в двух лицах. Гений Моцарта, якобы «безоблачный», шлифовался тяжелым многолетним трудом с младенческих лет. Постоянная работа над техникой, контрапунктом… Когда Сальери говорит:

Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию

Ведь это и о Моцарте тоже.

Искусствовед: Конечно. Добавлю, что в музыке Моцарта можно услышать и трагические ноты. Есть такая наука о сочетаемости несочетаемого: кентавристика. А если мы мысленно соединим кентавристику и праксиологию? Получится, что гениальность – это прежде всего сублимация половой силы и одновременно божественное чувство, стремление к физической, земной красоте и красоте небесной. Вот только нравственному чувству не достает категориальной пары. Т. Манн в статье, посвященной философии Ф. Ницше, заметил: «В конце концов могут быть только два мировосприятия, только две внутренние позиции: эстетическая и нравственная». Однако в каче¬стве смертельных врагов культуры и жизни в философии Ницше «высту¬пает сознание и познание, наука и, наконец, мораль, – мораль, которая будучи хранительницей истины, тем самым убивает в жизни все живое, ибо жизнь в значительной мере зиждется на видимости, искусстве, самообмане, надежде, иллюзии, и все, что живет, вызвано к жизни заблуждением» [9].

Филолог: Если это так, тогда каждый человек должен сделать выбор. Проблему соотношения добра и красоты, религиозного и художественного чувства мучительно переживал Н. В. Гоголь, в частности, в повести «Портрет». Его терзал вопрос, по точному определению В. В. Зеньковского, «эстетического внеморализма». Вспомним и восклицание В. В. Розанова: «Как невыносимо видеть сочетание гения и уродства» [10].

Искусствовед: Природа распределяет свои дары неравномерно. Это один из основных законов бытия. Неравномерность – двигатель развития. Поэтому гений забирает то, что могло бы принадлежать другим. У него свое право, отличное от усредненных прав обычного человека, принятых в юриспруденции. Отсюда недоверие, мрачные легенды, провокационные сплетни, тщеславие, зависть и ненависть в профессиональной среде. И в этом, безусловно, заключается злодейство гения, хоть и невольное.

Филолог: Так уж и невольное… Но не будем забывать о «гении чистой красоты». Есть такая китайская легенда: Поэт Ли Бо (VIII в.) утонул в реке, страстно целуя отражение Луны на поверхности воды. Каково?

Искусствовед: Красиво. Но вернемся к теневой стороне Луны. Еще одно следствие гениальности – естественная конкуренция в обыденной жизни и в творческой среде. В итоге – презрение гения к обычным людям, мизантропия, нетерпимость к человеческим слабостям, философичный сарказм. У гения всегда есть выбор: либо иронизировать и смеяться над самим собой и своей участью, либо ненавидеть себя и весь мир, стать Фаустом.

Филолог: Да, это по Шпенглеру: аполлоническая и фаустовская культура. Представители первой склонны к самовосхвалению, а второй – к скептицизму, и одновременно к подвижничеству и самоуничтожению.

Искусствовед: Скорее по Ницше: «человеческое, слишком человеческое». Может быть, это прозвучит скандально, но я убежден, что Ницше любил человека или, как минимум, сочувствовал ему. Ведь и в русской культуре ХIХ века по известному высказыванию В. В. Розанова «Ницше почтили потому, что он был немец, и при том – страдающий» [11]. Человек слаб и у него не всегда получается, то, что он мыслит. Поэтому примеров истинно гениальных произведений не так много, к тому же нет ясных критериев. Смысл в самом стремлении «преодолеть человеческое». Человечество в целом лениво. Обывателя (я использую это слово без уничижительного оттенка) притягивает простота, стандарт, легкость восприятия, радость узнаваемого. Отсюда и любовь к натурализму в искусстве, о которой мы говорили не раз. Весьма любопытно, что такая очевидная тенденция совпадает с теорией экономии энергии как основы эстетического восприятия, которую в свое время разрабатывала гештальтпсихология – классика искусствознания. Чем легче в энергетическом отношении протекает процесс восприятия, тем больше удовольствие. Правда эстетика этим не ограничивается, даже если речь идет о математической гармонии, «алгебре красоты», а уж сама красота – тем более. К тому же гармония и красота – не одно и то же. Я бы сказал, что именно на границе этих феноменов и возникает нравственное чувство и осознание общественного долга, как формулировали художники эпохи Возрождения, на границе Amore sacra e amore profanо (ит., «Любви святой и любви обыденной»). Поэтому нравственность в искусстве также не обыденна, она отличается от обычной, житейской. Художник имеет право нарушать запреты, принятые обществом, отвергать законы и каноны, необходимые остальным, слабым и безвольным (по Шопенгауэру и Ницше).

Филолог: А как быть с истиной?

Искусствовед: Истина подождет. В искусстве своя истина, не требующая обоснований.

Филолог: То есть, какой-нибудь парфюмер, допустим, по фамилии Зюскинд, имел право убивать невинных людей ради нескольких капель нужного ему аромата? И античный царь, который загнал десятки тысяч своих рабов и лошадей до смерти ради собственного величия и посмертной славы тоже оправдан историей? Но ведь все в этом мире бренно. Все ароматы, камни, граали, дворцы, скульптуры, целые города и страны в итоге кончают свое существование. Так ради чего все эти жертвы? Неужели ради того, что, если повезет, то какая-то кирпичная стена или мраморная колонна простоит тысячу лет, до наших дней? Что же такое тогда человек, зачем он нужен? Получается, мироздание абсолютно равнодушно к человеку. Космосу человек нужен точно так же, как и любой муравей или заяц, таракан или змея. Не более. И только человека интересует человек. Только человек губит человека, ненавидит человека или любит. То есть, ваше с Фридрихом любимое «человеческое, слишком человеческое» это, в сущности, о возне отдельной группы животных под названием люди. И эта возня порождает науку, искусство и таких ученых, которые отвергают эту же самую науку и искусство. А потом, вы – другие ученые, на них и ссылаетесь, защищая свою науку и искусство. Забавно. Но раз уж у тебя сегодня Ницше свет в конце туннеля, то не будем сходить с этой безумной тропы. Пойдем дальше. И как же любовь к обычному человеку? Ведь не все же способны к великим открытиям или созданию шедевров искусства. Многие просто живут честно и трудятся для других. Разве их жизнь не имеет смысла? По Шпенглеру, Шопенгауэру и Ницше получается, что не имеет. Ведь человека надо преодолеть!

Искусствовед: Да, безусловно. Это жестокая правда, а искусство как способ развития духа служит именно такой цели – воплощению метафизической идеи. Причем интересно, что такое стремление свойственно не только фаустовской культуре, но и русской. Пастернак, вспоминая споры своего отца и Скрябина, писал: «Скрябинские рассуждения о сверхчеловеке были исконной русской тягой к чрезвычайности…Все на свете должно превосходить себя, чтобы быть собою» [12].

Филолог: Если уж мы начали ссылаться на авторитеты, то вот строки из письма Чехова Суворину: «С таким философом, как Ницше, я хотел бы встретиться где-нибудь в вагоне или на пароходе и проговорить с ним целую ночь. Философию его, впрочем, я считаю недолговечной. Она не столь убедительна, сколь бравурна» [13]. И еще я бы добавила в этом же письме, «ведь в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли…». А какая у Ницше душа? Какие мысли? Именно, страшные. Лицо? О, оно очень говорящее, ибо он усы свои любил больше всего на свете. Какие усы! Всем усам усы. «А люди так себе, не очень, конечно… дураки, одним словом» – думал Фридрих, любуясь на себя в зеркало, перед тем, как окончательно сойти с ума. И прав Антон Павлович, как всегда. Только в закрытом безвыходном пространстве можно и поговорить с подобным человеком, там, откуда бежать некуда, то есть, принудительно.

Искусствовед: Существует и такое различие: талант специфичен, гений универсален [14]. Известна фраза, приписываемая черному гению, А. Гитлеру: «Гений не бывает бессмысленным» [15]. Образ гения трагичен из-за его несовместимости с условиями земного бытия. Вспомним образ демона у Лермонтова и Врубеля. Древние греки еще не знали латинского слова «гений», мятежную душу и прародителя рода именовали «даймон», т. е. демон. Лишь позднее это слово обрело темный смысл, скорее, по причине изначальной двойственности. Кстати, В. С. Соловьев считал Ницше «ближайшим преемником» Лермонтова, обуреваемого теми же «демонами гордости».

Филолог: Гений – выражение абсолютной свободы творящего духа. У А. С. Пушкина «дух отрицанья, дух сомненья» и «парадоксов друг». В поэме М. Ю. Лермонтова «Демон» (1829-1839):

Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей…

Сам образ падшего ангела, бунтаря и вечного скитальца, в литературе не нов: предшественниками лермонтовского героя были байроновский Люцифер («Каин»), гетевский Мефистофель («Фауст»), мильтоновский Сатана («Потерянный рай»). Однако вот замечательный комментарий от В. В. Маяковского:

«Я знаю — гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете!».
 («Облако в штанах», 1915)

Искусствовед: Меня всегда обескураживают твои примеры. Мне кажется, ты единственная женщина, которой одновременно могут нравиться Мик Джаггер, Лукас Кранах и немецкие овчарки. А если серьезно, я думаю, что на главный вопрос нашей беседы – что важнее гениальность или нравственность – не может быть единого ответа. Каждый решает эту задачу сам в контексте определенного типа культуры, времени и места рождения и обстоятельств собственной жизни. Вопрос таким образом переходит из сферы философии или теории культуры в область психологии личности.

Филолог: А как же в таком случае поступить Сальери? Отравить Моцарта или оставить его в живых?

Искусствовед: Если предположить, что это один персонаж в двух лицах, то и этот вопрос не имеет ответа.

Филолог: Имеет. Оставить в покое.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Репин И. Е. Далекое близкое. Л.: Художник РСФСР, 1986. С. 202-209.
[2] Переписка И.Н. Крамского: в 2 т. М.: Искусство, 1954. Т. 2. С. 13 (письмо Крамского пейзажисту Ф. А. Васильеву от 6 декабря 1871 г.).
[3] Даниэль С.М. Библейские сюжеты. СПб.: Художник России, 1994. С. 32.
[4] Переписка И. Н. Крамского. Т. 2. С. 261-303.
[5] Русские писатели об изобразительном искусстве. Л.: Искусство, 1976. С. 176-177.
[6] Достоевский Ф.М. Бесы. Часть 3, Глава первая // Собр.соч.: В 15 т. Л.: Наука, 1988-1996. Т.7. С. 453-454.
[7] Переписка И.Н. Крамского. Т. 2. С. 90-91.
[8] Прохоров Г. «Христос, величайший из атеистов...» // Вопросы искусствознания. М., 1993. № 4. С. 122-134.
[9] Манн Т. Философия Ницше в свете нашего опыта // Собр. Соч. М., 1960. Т.10. С. 384.
[10] Розанов В.В. Уединенное. Избранные работы. М.: Юрайт, 2018. С. 15.
[11] Там же. С. 35.
[12] Пастернак Б.Л. Я понял жизни цель. М.: Эксмо-Пресс, 2001. С. 3.
[13] Чехов А.П. Письмо Суворину А. С., 25 февраля 1895 г. Мелихово // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Письма: В 12 т. / АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М.: Наука, 1974—1983. Т. 6. Письма, Январь 1895 — май 1897. М.: Наука, 1978. С. 28.
[14] Вейнингер О. Пол и характер. М.: Терра,1992. С.178.
[15] Грюнберг К.А. Гитлер: Биография фюрера. М.: Республика, 1995. С. 7.

© Власов В.Г., Лукина Н.Ю., 2019

Статья поступила в редакцию 17 мая 2019 г.

Власов Виктор Георгиевич,
доктор искусствоведения, профессор
Санкт-Петербургского государственного университета.
e-mail: natlukina@list.ru

Лукина Наталия Юрьевна,
библиограф и литературный критик
e-mail: natlukina@list.ru