Е.Э. Дробышева

 

О ценности культурфилософского дискурса

 

Аннотация: Являясь «дочерним проектом» философии, аксиология предлагает видение мира в ценностном измерении. Однако и сама философия может быть рассмотрена в аксиологическом дискурсе. По мнению автора, в условиях актуальной культуры необходимы процедуры «принуждения к метафизике», что возможно через расширение полномочий культурфилософской парадигмы, особенно в образовательном пространстве.

 

Ключевые слова: культурфилософская парадигма; аксиология; образовательное пространство современной культуры.

 

Почти сто лет назад Освальд Шпенглер в своем знаковом труде сравнивал величайших мыслителей прошлого и своих современников: «Становится стыдно, когда переводишь взгляд с людей такого калибра на сегодняшних философов. Какая ничтожность во всем личном! Какая заурядность политического и практического горизонта! Тщетно оглядываюсь я вокруг, ища среди них кого-то, кто составил бы себе имя хотя бы одним глубоким и опережающим суждением по какому-либо решающему злободневному вопросу. <…> Очевидно, упущен из виду последний смысл философской активности. Ее путают с проповедью, агитацией, фельетоном или специальной наукой. Ситуация упирается ни больше, ни меньше, как в вопрос: возможна ли вообще сегодня или завтра подлинная философия?» [1].

 

Гораздо раньше, в 1798 году, вышла работа Канта «Спор факультетов», посвященная проблеме роли и места философии в системе научного знания в целом и в системе университетского образования в частности [2]. Разумеется, философский факультет («в каждом университете должно быть такое отделение» [3]) того времени и нынешний сильно разнятся, и, прежде всего, составом. Кант так описывает его структуру: факультет «имеет два отделения: отделение исторического познания (к которому относятся история, география, языкознание, гуманистика со всем, что дает природоведение, опирающееся на эмпирическое знание) и отделение чистого познания разумом (чистой математики и чистой философии, метафизики природы и нравов); между обоими отделениями существует взаимная связь». И именно поэтому философский факультет «включает все части человеческого знания (стало быть, исторические и высшие факультеты), но делает все эти части (а именно специфические учения или предписания высших факультетов) не содержанием, а лишь предметом своего исследования и своей критики, имея целью пользу всех наук. Философский факультет может, следовательно, претендовать на то, чтобы быть испытателем истинности (курсив мой – Е.Д.) всех учений. Правительство не может наложить никакой запрет на философский факультет, не действуя вразрез со своими истинными, существенными целями».

 

Свобода исследований для философского факультета была особо утверждена в 1770 г. указом министра в предписании прусским университетам. Каждый студент при зачислении на философский факультет получал такие указания: «Кто в университетах изучает философию, должен, прежде всего, приобрести намерение возжелать всяческую готовность мыслить, поскольку она соответствует природе истинной философии; истинная философия и есть готовность мыслить самостоятельно, без предубеждений и предрасположенности к сектантскому образу мысли, и исследовать природу вещей. При этом он не должен рабски привязываться к системе своего учителя, но – читать лучших философов всех народов» [4].

 

Таким образом, вопрос о своевременности/несвоевременности философии – сам по себе как бы вне времени. К нему обращались и будут обращаться, невзирая на то, «какое, милые, столетье на дворе». Находясь в ряду базовых, можно сказать – онтологических, для социального бытия как системы, он, тем не менее, выводит нас и на уровень экзистенциальной, а также аксиологической составляющей проблемы. Попробуем здесь обозначить именно ценностные аспекты реализации этого вида знания.

 

Являясь «дочерним проектом» философии, аксиология в данном случае выполняет роль оптического инструмента, позволяющего разглядеть уникальность, ценность и уместность философского взгляда на реальность. Именно апелляция к истине как абсолютной ценности является центральным аргументом в «Споре факультетов». По мнению Канта, факультет философии «служит для того, чтобы контролировать три высших факультета и тем самым быть полезным им, ибо важнее всего истина (существенное и первое условие учености вообще); полезность же, которую обещают для целей правительства высшие факультеты, есть лишь второстепенный момент».

 

Нам бы хотелось добавить к означенной проблеме гораздо менее глобальный, но в данном контексте представляющий немалый интерес, вопрос о своевременности и ценности культурологического подхода, о составе и статусе которого также ведутся споры. Однако дабы избежать трактовки культурологии исключительно в историко-культурном ключе (как зачастую и происходит в вузовском образовательном процессе), подчеркнем, что видим ее в основном в философском пространстве, и здесь мы будем говорить о таком особом дискурсе, как культурфилософский.

 

«Не дай нам бог жить в эпоху перемен…». Эту древнюю китайскую мудрость ввиду серьезных потрясений и кризисов (экономических, политических, социальных), затрагивающих практически всю планету, вспоминают сейчас, наверное, чаще других афоризмов. И казалось бы – где же здесь, в этом напластовании самых различных кризисных эпифеноменов, место для философии вообще и для культурфилософской рефлексии в частности? Представляется, что таковое место есть, актуальности и ценности оно не только не утратило, но и приобрело, и суть этого феномена должна быть обозначена нами, представителями вузовской науки.

 

Один из культурно-просветительских журналов задал вопрос о месте философии в сегодняшнем мире участникам традиционных Дней петербургской философии [5]. Петербургский философ Ю.Н. Солонин с грустью констатировал: «Сегодня мы живем во времени без философии. Это мое ощущение: философия существует сама по себе, человек, если иметь в виду особенно русское общество, сам по себе. В критические моменты слышен голос: “Помогите нам, дайте нам определение, скажите нам самое существенное, фундаментальное: Кто мы? Какие цели нашей жизни? Какие наши надежды, ожидания?” А философия молчит, потому что она оказалась погруженной в свои собственные проблемы, у нее есть немало профессиональных проблем; как, что устроить, отточить детали, раздвинуть свои собственные границы… И наша философия отучилась отвечать на запросы жизни, и поэтому Дни петербургской философии – это попытка разрушить вот эту странную берлинскую стену отчуждения, которая отделяет ее от общества. И вот это – самая главная проблема. Философия никогда не дает прямые ответы, она заставляет человека самого думать, как только человек начинает думать, так он находит ответы. А мы, покамест, вот эту философскую составляющую в нашей культуре презрели, ее нет или она существует сама по себе, как горох, выкатившийся в поле и не дающий плод». Доктор технических наук Ш.Г. Алиев видит цель и роль современной философии «в выборе абсолютной ценности, в понимании того, что подлинные радости находятся не вовне нас, а внутри. Для этого необходимо попасть под волшебство классиков науки, культуры, поэзии и искусства. Тогда Вам не навяжут ценности ни улица, ни деньги, ни власти». Екатеринбургский философ А.В. Перцев говорит о том, что в условиях «бытового рационализма, который закатывает, захлестывает, мы должны вечно возвращать всему свой смысл».

 

То есть все, явно или неявно, ведут речь о главной ценностной составляющей философского дискурса – возможности говорить и приближаться к Истине, к Смыслу. Обретение смысла, как известно – важнейшая цель homo culturalis – человека культурного. Рефлексия по поводу этой центральной оси истинно человеческого существования воплощается во множестве культурных актов – от первого детского вопроса до величайших произведений искусств.

 

Петербургский культуролог В.В. Селиванов оценивает культуру как «шанс в спасении человечества от неминуемой гибели», а «заметное прибавление в весе культурологии» – как результат нарастания «потребности в самосознании, в восстановлении частично утраченных и частично деформированных моральных ценностей». Современность оценивается исследователем (в традиции А. Тойнби) как ситуация вызова, требующая ответа, причем сформулированного «внутри общества, поскольку внешних регуляторов человека нет и быть не может, и этими регуляторами может быть только культура». Исследователь обозначает четыре задачи современного специалиста-культуролога: «развитие ребенка; внимание к семье; внедрение культуры в жизнь любого сформировавшегося или созданного коллектива; широкое влияние на общество» [6].

 

В целом соглашаясь с беспокойством, высказанным В.В. Селивановым, отметим, что решение проблемы лежит не в области «культуры вообще» (в таком расширительном толковании сам концепт теряет свое значение, утопая в собственном безграничном семантическом поле), а именно в пространстве культурфилософского дискурса.

 

Идеи конца истории, постпосткультуры и прочие эсхатологические теории в современной социогуманитаристике занимают достаточно серьезное место. Процессы тотальной глобализации, технологизации, информатизации, «оцифровки» всех сфер общественной жизни задают оправданное беспокойство относительно ценностно-нормативного «каркаса» современного общества, его гуманитарной составляющей.

 

И дело не столько в том, что время «титанов» мысли, как писал О. Шпенглер, ушло, а и в том, насколько обществом востребованы сегодня разработки в этой весьма тонкой и наиболее уязвимой с точки зрения исторического контекста и господствующей идеологии сфере. Поэтому сегодня так важно говорить о роли культурфилософской рефлексии в формировании той системы ценностей, которая определяет актуальные социокультурные параметры личностного и общественного бытия.

 

Разговоры о «переоценке всех ценностей» ведутся, как известно, со времен Ницше. История последнего столетия изобилует примерами кардинальных подвижек в аксиосфере на всех ее уровнях. Разумеется, бороться с логикой истории и настаивать на незыблемости ценностно-нормативного поля социального бытия невозможно. Речь идет о возможности регулирования общественного интереса к тому или иному способу мышления, постижения и изменения окружающей реальности, к той или иной мировоззренческой парадигме. «Философская картина мира, – отмечает В.М. Межуев, – это всегда своеобразный портрет своего времени и живущего в нем человека» [7]. И если сама философия, по словам Гегеля, это – «эпоха, схваченная в мысли», то логично ценить именно этот ее потенциал сущностного мышления, который не заместить никакими самыми точными подсчетами и прогнозами.

 

Несмотря на очевидные достижения фундаментальной науки, многочисленные прорывы в области естественных и технических дисциплин, представляется, что задача формулирования «ответа» на актуальные «вызовы» истории под силу именно культурфилософской мысли как наиболее адекватному формату «исторического запроса». Философия культуры, культурология, философская антропология располагают тем потенциалом, который позволяет перезагрузить и переформатировать матрицу общественного сознания именно в ценностно-нормативном аспекте, то есть в той области, где и проявляется собственно человеческое.

 

В сфере культуры обнаруживаются ответы на знаменитые кантовские вопросы: «Что я могу знать? На что я могу надеяться? Что я должен делать?». Именно в совокупности усилий личности согласно этим трем векторам деятельности и формулируется ответ на его итоговый – и основной – вопрос: «Что такое человек?» Представляется, что истинно ценностная проблематика может и должна рассматриваться только в этой – антропологической – парадигме, в противном случае попытки экстраполяции ценностного дискурса на все пространство человеческой активности приведут нас к девальвации самого концепта ценности [8].

 

ХХ век стал веком триумфа физики, поскольку именно в этой области были осуществлены наиболее громкие проекты освоения человеком окружающего мира. Однако, сам С.П. Капица – выдающийся физик современности, признал, что такая переоценка роли данной науки была хоть и логичной в определенном историческом контексте, но при этом привела к перекосу в общественном сознании. Современный социум нуждается в «прививке» метафизики как такого способа мышления, который обладает потенциалом смыслообретения. Такая «прививка» должна быть произведена на всех уровнях и во всех сферах социальной жизни [9]. Прежде всего – в сфере образования и масс-медиа, то есть там, где и формируются ценностные установки, определяющие контуры дальнейшего исторического развития личности, субкультурной или этнической общности, человечества в целом.

 

Статус корпуса социально-гуманитарных наук должен быть закреплен всеми возможными способами. Прежде всего – внимание общества должно быть привлечено не к засоряющим сознание сюжетам, базирующимся на вечных низменных страстях, а к классическим образцам философской мысли, к идеям и разработкам современных специалистов в области социогуманитаристики. Речь идет не о запрете тем, волнующих массового зрителя, а о переключении интереса, о воспитании вкуса к другого рода информации.

 

Вопреки тенденции сокращения гуманитарной составляющей системы образования, следует всячески ее расширять и адаптировать к актуальным проблемам. Такие учебные дисциплины, как логика и риторика, этика и эстетика должны быть включены/возвращены в учебные программы всех специальностей как структурирующие мышление и задающие высокую планку его организации, формирующие ценностное сознание как фундамент культурной самоидентичности и чувство языка – Дома культуры, согласно оценке М. Хайдеггера. В средствах массовой информации необходимо постоянное освещение происходящего в гуманитарной сфере – исторических, культурологических, философских теорий, исследований, событий.

 

Оригинальная попытка разработки «новой программы философии» была предпринята в начале «нулевых» А. Дугиным [10]. Несмотря на неоднозначность предложенной концепции, построенной на «собирании затонувшего света, пробуждении нового огня, уничтожающего ветхую реальность», «остановке космических циклов» в целях «рождения Радикального Субъекта» и «начала Невозможной Реальности», следует согласиться с автором в части признания «катастрофичности современной онтологии и антропологии и утраты сегодняшним человеком всего, что он имел, в первую очередь смысла». Философ отмечает потерю холистичности человеком, «освободившимся от идентичности, навязываемой антропологией Традиции» (процесс, начавшийся в модерне и продолженный постмодернистской «игрой эфемерных мгновенных принципиально заменяемых идентичностей»).

 

Эта «расчлененность» проявляется и в стилистике культуры (самый яркий пример – зэппинг, мания хаотического переключения телевизионных каналов как особая форма созерцания), и в наркотизации общества, «погружающей человека в серию бессвязных импульсов без контекстуализации», и в процветающих извращениях, «актуализирующих фрагменты затонувших архетипов». По мнению А. Дугина, «наука о человеке – нечто слишком неопределенное. Наука начала с того, что перечеркнула антропологию Традиции, отменила душу». Сегодняшнюю антропологию автор расценивает как «доказательство дегенерации человечества и апокалиптичности Нового времени. Постмодерн в антропологии и перспектива клонирования доводят эту линию до логического предела. В этом нет ничего нового: вначале человек отвергает религию и отрицает душу, потом признает себя автоматом, потом начинает делать человекоподобных существ».

 

Проблема отчуждения результатов человеческой активности от самого человека была поставлена еще в просвещенческую эпоху, сегодня же она раскрывается новыми гранями. Ценностные аспекты внедрения в нашу жизнь результатов научно-технического прогресса и экспериментирования в сфере естественных наук занимают умы не только специалистов в этих областях, они становятся темой для дискуссий на всех этажах общества и не могут оставить равнодушным никого.

 

Очевидно, что бессмысленно отрицать влияние на картину мировосприятия современного человека, например, последствий открытия атомной энергии, химического и бактериологического оружия, результатов внедрения «мирной химии» в нашу жизнь. Сегодня мы все являемся не только благодарными потребителями, но и заложниками разработок в области физики, химии, фармакологии, космонавтики. С генетикой – этой сравнительно молодой наукой – всегда было связано немало споров и противоречий, но последние достижения генной инженерии открыли широкие перспективы развития биотехнологий и лечения различных заболеваний, сделали возможным изменение самой сущности человека, породив тем самым множество вопросов этического, и шире – философского характера.

 

Ответом на вызов времени стало появление такой научной дисциплины, как биоэтика. Биоэтику следует отличать от медицинской этики: проблемное поле первой формируют философы, юристы, социологи, вторая же находится в корпоративной компетенции медиков. Самые животрепещущие вопросы, стоящие сегодня перед биоэтикой – границы внедрения в нашу повседневность разработок генной инженерии, правомерность вмешательства в жизненные процессы (экстракорпоральное оплодотворение, трансплантация органов, аборт), этические аспекты клонирования и эвтаназии. Острота проблем биоэтики, особенно активно актуализировавшаяся в связи с открытием генома человека и экспериментами с клонированием, действительно сегодня является точкой пересечения естественных и гуманитарных областей науки, религиозного и идеологического дискурсов, а также обыденного общественного сознания. В связи с такой диспозицией именно культурфилософской рефлексии, на наш взгляд, отводится центральное место в этом (одном из многих) болевом социальном узле, поскольку область напряжения находится именно в ценностно-нормативной плоскости.

 

Важнейшей проблемой каждой культурно-исторической общности на любом этапе ее развития является поиск «формулы самоидентичности» и путей укрепления самосознания. В.М. Межуев полагает, что именно «философия культуры есть осознание человеком своей культурной идентичности, или его культурное самосознание» (в отличие от культурологии, которая «есть знание разных культур в их отличии друг от друга» и которая оперирует иным, нежели философия способом мышления – научным) [11]. Интересный и дискуссионный, на наш взгляд, вопрос о разграничении «полномочий» между философией культуры и культурологией сейчас не является предметом нашего исследования, в данном случае мы говорим о культурфилософской рефлексии в целом.

 

В отличие от В.М. Межуева, И.В. Кондаков, понимает «самосознание (или саморефлексию) культуры как культурологию, трактуемую в широком смысле». Философ подчеркивает, что «культура объединила в рамках одного, поистине безграничного дискурса – ценностно-смыслового мира человека – природу, общество и творческие индивидуальности, представленные в различных аспектах и срезах как разные конфигурации культурных значений и смыслов». Автор полагает, что по мере развития истории «сектор культуры» в мире человека последовательно и все более стремительно расширяется, вытесняя из сознания и деятельности людей природные и социальные явления и процессы, не опосредованные культурой. Поэтому в нынешние критические для всего человечества времена «моделирование различных ситуаций межкультурной коммуникации, воспроизводящих модель диалога культур – реальный и продуктивный путь организации ценностно-смыслового пространства как мультикультурного и в то же время целостного, единого». Важнейшее отличие культурологии от других гуманитарных дисциплин, по мнению И.В. Кондакова, возможность работать не столько с текстами, сколько с контекстами и с «теми смыслами, которые обретают различные тексты, будучи включенными в тот или иной ценностно-смысловой контекст» [12]. Для истории, наверное, по большому счету не так уж важно – в рамках философии культуры или культурологии – происходит осмысление нашей ответственности перед ней, главное – осознание ценностно-смыслового единства всех процессов, происходящих с человеком.

 

В области политики ценность культурфилософского мышления обусловлена потенциалом цельности и системности его подходов. Вспомним знаменитый диалог «Государство», в котором Платон предсказывал: «Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – их много – которые ныне порознь стремятся либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол» [13].

 

Когда-то О. Шпенглер призывал «новое поколение обратиться к технике вместо лирики, к военно-морской службе вместо живописи, к политике вместо критики познания» [14], однако, по меткому замечанию переводчика русского издания «Заката Европы» варианта 1993 года К.А. Свасьяна, «так поступил только сам Шпенглер, обратившийся под влиянием своей книги к политике, чтобы к концу жизни, разбитым и непоправимо разочарованным, вернуться к “презренной” метафизике» [15]. Видимо, для современного человека настал момент нового и пристального обращения к метафизической проблематике в целях обретения адекватных ценностных ориентиров и смыслообразующих контуров как личностного, так и общественного бытия. И весь арсенал социогуманитарных дисциплин: философии, философии культуры, философской антропологии, культурологии – может и должен быть задействован обществом в рамках «операции по принуждению к метафизике». И, следовательно, как писал Кант более двух столетий назад, «философский факультет не может складывать оружия ввиду опасности, грозящей истине, защита которой возложена на него» [16].

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

[1] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993. С. 178–179.

[2] Как известно, спор шел между тремя высшими факультетами и собственно философским. Высшими факультетами в традиционном университете считались медицинский, богословский и юридический. Философский вырос из подготовительного или «артистического», на котором преподавали т.н. семь свободных искусств: сначала тривиум – грамматику, риторику, диалектику, затем квадривиум – арифметику, геометрию, астрономию, музыку.

[3] Кант И. Спор факультетов [Электронный ресурс]. URL:  http://krotov.info/lib_sec/11_ k/kan/t_6_311.htm

[4] Цит. по: Bosse H.  Der geschaerfte Befehl zum Selbstdenken. Ein Erlass des Ministers v. Fuerst an die preussischen Universitaeten im Mai 1770 // F. A. Kittler/M. Schneider/S. Weber (Hrsg.), Diskursanalysen 2. Institution Universitaet, Opladen, 1990. S. 31-62.

[5] Зачем философия современному человеку? // Человек без границ [Электронный ресурс]. URL: http://www.manwb.ru/articles/philosophy/filosofy_and_life/phyl_today/

[6] Селиванов В.В. Культура как шанс в спасении человечества от неминуемой гибели // Материалы круглого стола «Философия культуры и культурологии: вызовы и ответы». Дни петербургской философии. 2005. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2006. С. 316–319.

[7] Межуев В.М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.: Прогресс-Традиция, 2006. С. 17.

[8] См. об этом: Дробышева Е.Э. Типология ценностей и познание современных социальных процессов в отечественной философии // Материалы международной научной конференции «Социогуманитарная ситуация в России в свете глобализационных процессов». Москва 2-4 октября 2008. М.: Изд-во МГУ, 2008. С. 125–128.

[9] См. об этом: Дробышева Е.Э. Операция по принуждению к метафизике // Человек как творец и творение культуры: Сборник статей. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. С. 122–130.

[10] Дугин А. Новая программа философии // Человек. 2004. № 1. С. 99–102.

[11] Межуев В.М. Указ. соч. С. 24.

[12] Кондаков И.В. Самосознание культуры на рубеже тысячелетий // Общественные науки и современность. 2001. № 4. С. 138–148.

[13] Платон. Государство // Платон. Собр. соч.: В 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 252.

[14] Шпенглер О. Указ. соч. С. 176.

[15] Свасьян К. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу // Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1. Гештальт и действительность. М.: Мысль, 1993. С. 638.

[16] Кант И. Указ. соч.

 

 

© Дробышева Е.Э. 2014

 

Статья поступила в редакцию 25 апреля 2014 г.

 

Дробышева Елена Эдуардовна,

доктор философских наук, профессор

Санкт-Петербургского государственного

экономического университета

e-mail: pestelena@yandex.ru