М.Я. Сараф

 

Философия – неотъемлемая часть цивилизационной культуры

 

Аннотация: В истории философии ее конец объявлялся неоднократно. В этом есть свой резон, поскольку всякая мировоззренческая система рано или поздно впадает в кризисное состояние. В основе нынешней критики философии лежит утилитаризм «общества массового потребления» и разрушение общественного идеала будущего. Но философия – неотъемлемая часть цивилизационной культуры, ее теоретически построенное самосознание. Поэтому она постоянно возрождается, как потребность людей отвечать на вопросы о предельных смыслах и целях Бытия, то есть потребность в его рефлексии.  

 

Ключевые слова: «конец философии», философия как игра, формы социального опыта, формы самосознания культуры.

 

Снова «конец философии»?

 

Как известно, о конце философии объявлялось едва ли не столь же часто, как и о конце света. Отчасти в этих эсхатологиях повинна сама философия, не выполнившая своих прогнозов и обещаний, отчасти ее интерпретаторы, но более всего – объективное развитие культурно-исторического процесса, время от времени обнаруживающее несовпадение реальности своего бытия с его рефлексивными моделями.

 

Все же «концы» философии действительно случаются. Иногда это происходит вследствие «естественной» смерти философской системы, доведенной до пределов логической завершенности, что обнаруживает противоположность научного метода и объективности содержания, как это было в случае с гегелевской философией. Иногда это происходит насильственно – разрушением философии внешними обстоятельствами, как это было с неокантиантством в Германии. Иногда это происходит вследствие творческой немощи философии, пораженной догматизмом, как это случилось с официальным «диалектическим материализмом» [1]. Однако на, казалось бы, уже совершенно вытоптанной, выбитой и даже посоленной, как в Карфагене, почве снова и снова вырастает это странное образование – философия, а порой ей удаётся расцвести и даже дать плоды.

 

Поскольку философия возникает как рефлексия над культурой, а значит и как часть культуры, то «конец» философии возможен только как конец культуры, или, что то же самое, конец истории. О конце культуры было заявлено еще в начале прошлого века несколькими цивилизационными типологиями (О. Шпенглер, Д. Тойнби, Х. Ортега-и-Гассет). Конец истории объявлен на исходе века известной работой Ф. Фукуямы [2].

 

То, что в культуре возникают и развиваются не безопасные для ее собственного существования тенденции и процессы, замечала не только философия, но, может быть, в еще более острой форме, искусство. Не из-за красного же словца в последние два-три десятилетия ставится и обсуждается вопрос о смерти искусства. И хоть искусство живо, беспокойство не безосновательно. Если подобные вопросы ставятся – значит, в самой действительности возникают обстоятельства, делающие необязательными или вовсе ненужными такие феномены культуры, как философия и искусство.

 

Тревожность ситуации с искусством состоит в том, что в условиях массового производства и потребления неизбежно и массовое тиражирование. Художественное же произведение – всегда только оригинал.

 

И поскольку с оригиналом массы потребителей чаще всего не имеют дела, поскольку вполне довольствуются копиями, предметами, имеющими слабое отношение к искусству, встает и вопрос, а нужно ли искусство вообще, если оно так легко заменяется своими суррогатами. Реакция искусства на свою ненужность – самоликвидация, самоубийство.

 

В области производства сознания дело обстоит примерно таким же образом. Высшие достижения философской мысли тиражируются в виде образовательных переложений, адаптаций и дайджестов, в виде просветительских и пропагандистских интерпретаций. Они доходят до, скажем, читателя или слушателя в препарированном, удобном для нетрудного потребления виде. Естественно, что такой пережеванный продукт, преподносимый под именем философии, вызывает некоторое, мягко скажем, отторжение. 

 

К тому же массовый утилитаризм, характерный для современной цивилизации евро-американского типа, не видит в философии непосредственной потребительской стоимости. Она, что называется, малоликвидный товар, даже по сравнению со своими родственными отраслями – социологией и политологией, которые способны создавать технологии, например, технологии маркетинговые, технологии выборные, PR-технологии и т.п. Поле практической применимости философии остается разве что в системе образования, да и то, как мы заметили, в весьма своеобразном содержании.

 

Утилитаристское отношение к науке вызвало в самой науке существенное усиление позитивистских настроений, мало способствующих интересу к философии как высшей форме рефлексивного творчества. Да, собственно, у науки не остается и времени для такого интереса, поскольку от нее требуют все новых и новых техник и технологий, все новых результатов, способных давать быстрый коммерческий успех. И опасность состоит в том, что в некоторый момент теория уже не сможет вырабатывать для вплотную приблизившейся практики необходимое ей методологическое обеспечение. Это ситуация глубокого кризиса, и не только в сфере познания. А одной из существенных его предпосылок как раз и является пренебрежение к философии, которая во все времена занималась производством новых методологий – универсальных методологий мышления и деятельности.

 

То же самое можно сказать о сфере социального знания. Ведь именно социально-политические идеи Локка и Монтескье стали основой для практического воплощения демократии. Именно идеи Просвещения о естественных правах человека легли в основу классических демократических конституций. То есть когда у социальной практики возникала нужда в научно-теоретических обоснованиях, у социальной философии они уже были готовы. На исходе века такое опережение уже почти исчезло. И вот итальянский философ и член Европарламента В. Ваттимо на XXIII Всемирном философском Конгрессе (Стамбул, 2003), выступая с докладом «Конец философии в век демократии», приходит к выводу, что в современной демократии власть как бы распределена в разных структурах, и поскольку нет суверенов, не нужна и философия как суверенная функция мудрецов в правительстве. 

 

Когда философия, говоря идеологизированным языком прошлого, была «служанкой теологии», то теология, не давая воли служанке, все же заботилась о ней, поскольку и обходиться без нее не могла. Философия была нужна при книжных занятиях, она присутствовала в интеллектуальном напряжении богословской мысли, была непременной участницей научно-богословских диспутов, и, в конце концов, выступала высшим арбитром в делах науки.

 

Когда в условиях постиндустриального общества коммерческий и потребительский интерес стал доминирующим мотивом деятельности широких социальных контингентов, когда этому интересу оказалась подчинена и значительная часть духовной сферы общества, в том числе и религия, и искусство, философия, по мере того как утрачивала в глазах этих контингентов свою практическую применимость, стала делом несколько маргинальным. Утилитаризированная практика перестала нуждаться в самоосмыслении. Или, может быть, она стала даже бояться самоосмысления, тем более критичного.

 

Пользуясь аллюзией c «Пикником на обочине» Стругацких, я бы представил ситуацию таким образом, что некогда великие культуры и великие деятели этих культур создали поразительные артефакты, оставшиеся после их ухода, но уже малопонятные или вовсе непонятные, о которых мы не знаем, для чего они и что с ними делать. Современная философия отыскивает в «зоне» своего прошлого величия идеи и смыслы, подновляет их, придает им некоторую актуальность, но, в отличие от добычи сталкеров, ее «зуделки» и «пустышки» пользуются вялым спросом. 

 

И.Т. Касавин однажды предложил понимать современную философию как своеобразную «игру в бисер», как интеллектуальную элитарную забаву, которой человек может предаваться на определенном уровне интеллектуального и общего развития. В качестве подтверждения этой мысли он со знанием дела говорит о существенном изменении мотива, приводящего молодых людей  на философские факультеты: они приходят играть в культуру, играть в культурные смыслы, потому что все другое у них есть. В этом смысле философия выступает как своеобразная высокая аналогия низкому карнавальному бытию, или своего рода «карнавал духа». Но И.Т. Касавин видит в нем один из способов защиты теоретического рационализма в мире, где рациональность теряется [3]. 

 

Сходные оценки роли философии в сегодняшнем мире нередки. И для них есть объективные основания: игры, действительно, заняли значительную часть того пространства, что считается культурой. И сами игры  как деятельность, и результаты игр становятся одним из самых востребованных продуктов. Игры биржевые, игры политические, игры этнические, игры исторические и проч., и проч. Компьютерные игровые программы приносят бешеные доходы, хотя и чреваты общей дебилизацией потребителей. В этом отношении с ними соперничают телевизионные игры самых различных жанров. В этом «играющем мире» и философия волей-неволей принимает вид интеллектуальной игры, которая привлекает к себе некоторой элитарностью и сложностью. Эта игра ничуть не хуже других, ибо тоже приносит доход, и так же как в других играх здесь главным является интрига, закручивание которой обеспечивает интерес и популярность, а следовательно, престиж и сопутствующие им блага. Как и в современном искусстве, наиболее эффективным способом является эпатаж, который, конечно, требует определенного профессионального мастерства или артистизма. Но разыгрываются эти игры в довольно тонком слое общества – в профессиональной и околопрофессиональной среде и некоторой части образованной публики, склонной к интеллектуальному чтению. В свое время Хайдеггер точно заметил, что одно дело констатировать и описывать мнения философов, и совсем другое – говорить с ними о том, что они традиционно обсуждают.

 

Есть еще один аспект представления современной философии как игры, он выражает ее состояние в плане профессиональной деятельности. Значительная часть тех, кто выступает под именем философов, занимается не производством новых творческих идей, концептуальных решений и методологий, а созданием якобы философских текстов посредством комментирования и компиляций. Результатом являются, по выражению С.В. Дамберга, закрытые спекуляции, некая игра в термины, голая интертекстуальность [4]. Громадное количество работ, выходящих в рубрике «философия», не дают эффекта кумулятивности, не приводят к принципиальному прорыву в сфере философского знания. Громадное количество людей, в качестве специалистов по философии, не создают единого поля обсуждаемых проблем, требующих решения. То есть каждый говорит свое по тому или иному предмету, но, во-первых, предметность не совпадает, а во-вторых, что самое главное, не совпадает язык, на котором говорят участники дискурса. Это многообразие без единства. Это ситуация кажимости наличия философии и даже как бы ее оживленности. 

 

Но и кажимость есть проявление сущности. Даже в таком превращенном своем виде философия выражает время и состояние общества. То, что происходит с ним в последние несколько десятилетий, нельзя назвать иначе, чем гниение, каким бы идеологическим клише это не казалось. Проявляет себя этот процесс в распаде социальной материи: в ослаблении воспроизводственных функций, в ослаблении воли к социальным изменениям, в ослаблении личностного творческого начала в наиболее важных областях социальной и культурной деятельности, в потребительской расслабленности, в сниженности индивидуальной гражданской, политической и хозяйственной инициативы, в отсутствии авангардных социальных групп, в беспредельном плюрализме, выдаваемом за либерализм и толерантность, но являющимся, скорее, беспринципностью и уклонением от ответственности. 

 

Процесс социального гниения проявляет себя и в некоторой расслабленности мышления, в отсутствии воли к интеллектуальному напряжению, если не сказать, к подвигу. Здесь тоже привлекательны приятность, остроумие, оригинальность, эрудированность, толерантность и другие необходимые элементы интеллектуальной комфортности. 

 

Этот процесс может продолжаться и несколько лет, как, например, крушение самодержавия в России, и столетия, как, например, распад и гибель Римской империи. Но еще важно заметить, что гниение с химической точки зрения – это процесс, идущий с большим выделением тепла. Так что в условиях социального гниения возникают условия вполне комфортного существования определенных и подчас весьма значительных социальных контингентов. На этой почве способны расцветать искусства, распространяться просветительство и образование, формироваться тонкие вкусы и изысканность быта и манер. Естественно, что столь благополучное существование желает быть продолженным и решительно не осознает себя как гниение. До тех пор, пока язвы не выйдут наружу, и тело не начнет разрушаться. 

 

Философия такого времени и выражает его в соответствующих формах. Обостряется сознание того, что никакие достижения культуры ни в прошлом, ни в настоящем не являются сколько-нибудь надежными опорами, что они ничто не обеспечивают и ничего не гарантируют и, следовательно, ничему нельзя придавать чересчур серьезной цены. Это касается и самой философии как части культуры такого времени: с презрением она относится к «анахронизмам», к системам прошлого, требовавшим цельности, последовательности и определенности позиций, но полна пиетета перед мистикой, эзотерикой, оккультизмом, философско-художественной эклектикой. Причины тому разные – и уважаемые и не очень: историческая усталость и мировоззренческий пессимизм, снижение общего уровня духовных потребностей, и, уж совсем презренная, грубая идеологическая или рыночная конъюнктура. 

 

 

Интеграция философии в формы социального опыта и

научного познания

 

Картина получилась какая-то грустно-пессимистическая, хотя я взял далеко не все краски из этой палитры. Но философия не только отражает эпоху, она еще не совпадает со своим временем, выходит за его пределы, поднимается над ним, опережает его, и даже строит свое собственное бытие независимо от своего времени.

 

Тезису о конце философии противопоставлен антитезис о ее сохранении, и о ее необходимости в культуре, который утверждается ничуть не меньшим числом специалистов и авторитетных деятелей науки и культуры. При этом все они, так или иначе, согласны со своими оппонентами, что место и роль философии в современном мире существенно меняется. Но если философия является самосознанием культуры, то в каких же формах оно себя выражает? Насколько действительно философично содержание этих форм? Кто является субъектом философствования и носителем философского самосознания культуры?

 

Однозначных ответов на эти вопросы, скорее всего, нет. Но дело не в четкой определенности и однозначности, а в том, каким образом осуществляется необходимая работа философской рефлексии и каким образом ее результаты входят в практику, формируют ее и задают ей направленность. Поэтому следует сначала по возможности яснее представить те области деятельности, в которых осуществляется философский процесс.

 

Прежде всего, конечно, внимание обращается к сфере профессиональной философской деятельности, в которой достаточно четко различаются в настоящее время научно-теоретическая деятельность, осуществляемая в структуре академических институтов, исследовательских программ и в индивидуальном творчестве, и деятельность научно-педагогическая, где философская рефлексия сопряжена с преподаванием философских дисциплин. Кроме того, можно выделить еще деятельность различного рода философских сообществ, ставящих перед собой творческие цели. 

 

По количественному показателю наличия таких институтов и сообществ, существующих в современном мире, по количеству собираемых конференций и конгрессов самого различного уровня, тематики и направлений никак нельзя сказать о «конце» или хотя бы об упадке философии. По количеству выходящей в мире и в нашей стране философской литературы этого тоже не скажешь. Правда, можно предъявлять претензии к ее качеству: тематике, фундаментальности проработки, научной обоснованности и достоверности и даже популярности. Но это особые вопросы, не касающиеся напрямую темы нашего обсуждения.

 

Одним из самых важных показателей в плане того, что философия отвечает на вызовы своего времени, является так называемый «антропологический поворот», обращение философии к проблеме человека и культуре как своей центральной проблеме. Как бы ни мерцало, как бы ни играло красками пространство постмодернизма и постмодернистского мышления, рано или поздно встанет вопрос о необходимости преодоления свободной и, в общем, безответственной интеллектуальной игры с преобразованиями знаков и текстов и переходу к серьезной и весьма трудной работе преобразования объективной социальной действительности. И это будет новый культурный континуум, который востребует снова руководящую конструктивную идею «нового» общества и «нового» человека. Я совсем не знаю, сыграет ли эту роль новый гуманистический проект, или на какой-то период ее будут исполнять актуализированные традиционалистские или фундаменталистские идеи, несомненно лишь, что кажущееся возможным бесконечное и безбрежное подновление и улучшение существующего состояния (что, как мы видели, именуется концом истории) не более чем миф, которым может, кстати, играть философия, привлекая к себе внимание явным эпатажем. 

 

Однако философ, тем более профессиональный, сегодня не является наставником и учителем человечества. Нет, и вероятно не будет, Книги, указывающей Путь (здесь я, разумеется, не имею в виду никакие нынешние или будущие религии, и никакие их священные тексты). Профессионализированная философия (а тут я говорю лишь о философии как части научно-теоретического знания) разбита на свои специальности и каждая занимается своим, вполне корректным делом, у них свои, причем рядоположенные, практики. В этом плане философия, все более дифференцируя свою предметную область, входит в систему научного знания, корреспондирует со всеми его частями. С другой стороны, наука, расширяя и усложняя предмет своих интересов, неизбежно приходит к вопросам, выходящим за пределы возможностей ее методов и, следовательно, ее компетентности. Так возникают философские проблемы математики, кибернетики, политики, культуры и т.п., которые задают предметное поле новых направлений философских исследований. Зачастую это поле начинают осваивать сами же представители той или иной науки. В науке вообще имеется внутренняя устремленность к философии, или к философствованию, даже если наука ее отрицает. Рано или поздно ей необходимо подняться над эмпирией, попытаться увидеть целостность, разглядеть общие смыслы, и тогда она не может не философствовать. Другое дело, что, вступая в метафизические сферы, наука, не подозревая об этом, теряет свои квалификационные достоинства именно в силу всеобщей профессионализации научного знания. Поэтому союз философии и науки так органичен и крайне противоречив. Союзники все время посматривают друг на друга с выражением недоверия и превосходства, с выражением неприязни и неодолимой тяги друг к другу. Правда, в эпоху стремительного научно-технического прогресса, когда наука является непосредственной производительной силой, философия вынуждена проявлять большую толерантность, чем оппонирующая ей наука. 

 

К сожалению, толерантность философии часто оборачивается ее сервильностью, особенно когда дело касается не внутринаучных теоретических и методологических проблем и отношений, а когда философия вступает в отношения с социально-политическими и, особенно, с властными структурами. Однако мера сервильности, как правило, является и мерой философичности: чем больше и явственнее первая, тем меньше и труднее различима вторая. Последний случай особенно ярко выражен, когда сам герой социально-культурных изменений, которому тщится услужить философия, представления не имеет ни о какой философии, а еще того хуже, если имеет о ней свое представление лишь в границах своего коммерческого и идеологического интереса, и потому ценит ее крайне низко, ограничивает ее место в духовной сфере общества или вовсе выдавливает ее оттуда. Исторические примеры подобных случаев можно приводить из разных загнивающих и переломных времен. И хоть говорят, что сова философии вылетает в сумерках, но когда культура рушится под ударами варваров (независимо, пришли они извне или взросли на родной, утратившей культурно-воспроизводственные потенции почве), когда так называемая элита безоглядно транжирит общественные ресурсы, а народ, превратившись в массу населения, впадает в социально-исторический и культурный ступор, трудно ожидать вещего полета: сове неоткуда вылететь и некуда лететь. 

 

Это последнее замечание мне кажется весьма существенным, особенно если речь заходит о месте и роли философии в системе образования, которое является воспроизводственной основой духовных потребностей. 

 

Философия – традиционный и обязательный предмет европейского университетского образования, начиная от платоновской Академии и до настоящего времени. Не было и нет другой школы формирования и развития необходимых для науки способностей и навыков абстрактно-теоретического мышления, чем та, что дает философия. И, следовательно, в этом отношении за ее судьбу можно не беспокоиться. Философия через образовательные системы будет осваиваться, усваиваться, преобразовываться, выполняя свою критическую и творческую функцию. В процессе преподавания философии общие основания культуры сохраняются и транслируются в социум либо непосредственно, либо опосредованно через формирование целей других предметных областей деятельности, ориентированных этими основаниями. Стратегия состоит в том, чтобы обеспечить пропаганду философии как ключевой дисциплины, особенно в области гуманитарных наук, и важнейшего средства трансдисциплинарного и межкультурного анализа современных проблем.

 

При всей важности профессиональной философии, осмысливающей культуру и разрабатывающей методологические принципы ее познания, она не всегда выступает в качестве авангарда самосознания культуры. Тому есть разные причины. Одна из наиболее себя проявляющих состоит в определенной и неизбежной рутинности профессиональной работы, замыкании ее на частностях, интересующих лишь специалистов, или ее направленности на непосредственную практическую цель (скажем, подготовка диссертаций, плановой работы и т.п.). Разумеется, здесь никак нельзя обобщать. Дело состоит в том, чтобы результат философской профессиональной работы становился явлением культуры.

 

Достаточно часто профессиональная философия советского периода подвергается заслуженной, а еще чаще незаслуженной, критике. Сегодня даже модно ее вообще не критиковать, а ограничиваться по отношению к ней иронической усмешкой: что, дескать, толковать – идеология и догматизм. Почему-то критики забывают, что своему-то уму и своими блестящими талантами они обязаны именно этой школе. Но пусть правы эти критики, пусть советская философия не снискала себе признания в мире. Однако же именно в мировом научном сообществе сегодня обращаются идеи М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, не каждый из которых был, тем более считал себя, философом. Но их вклад в науку и культуру расценивается именно как философская работа.

 

Поэтому, заключая, можно сказать, что «конец философии» – дело в современной культуре неизбежное и даже рутинное. Философия действительно кончается, когда вызвавшие ее причины исчерпывают себя, и она, утрачивая актуальность, пытается самоподдерживаться и самосохраняться, что и выражается в наименее уважаемых формах приспособленчеством ею кормящихся. В условиях упадка общественной творческой энергии в обществе притупляется, а то и исчезает философский, так сказать, слух.

 

Философия, как и культура, как и история действительно закончится только в одном случае – в случае или физической гибели европейского типа рационализма, или в случае развертывания дегуманизационных процессов такой мощности, что о том человеке, духовностью которого создан нынешний мир, останутся лишь носители информации, считывать и осваивать которую будет уже некому.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

[1] Здесь я не имею в виду философию, вооруженную историческим методом Маркса.

[2] Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3.

[3] Философия в современной культуре: новые перспективы. Материалы круглого стола // Вопросы философии. 2005. № 4. С. 30-31.

[4] Философия в современной культуре: новые перспективы.

 

 

© Сараф М.Я, 2014

 

Статья поступила в редакцию 25 апреля 2014 г.

 

Сараф Михаил Яковлевич,

доктор философских наук, профессор

Московского государственного

университета культуры и искусств

e-mail: ssaraf@yandex.ru