Н.Г. Багдасарьян

 

 «Конец культуры» или совершенствование разума?

(полемические заметки к статье А.Я. Флиера

«Теория культуры как философия истории»)

 

Аннотация: в отклике дается оценка научной значимости статьи А.Я. Флиера и выражается сожаление, что автор не пошел дальше умозрительных размышлений на поднятую им тему.

 

Ключевые слова: теория культуры, программа поведения, биологическая эволюция.

 

 

В первом номере журнала «Культура культуры» опубликована статья А.Я. Флиера «Теория культуры как философия истории», которая вызвала желание откликнуться комментарием. Эта статья в принципе не меняет вектора флиеровской аналитики, выступая характерным развитием многолетних разработок автора по общей теории культуры и осмысления исторической динамики культуры как отражения закономерностей исторического развития общества.

 

Перед нами – блестящий образец рассмотрения исторической динамики широким мазком, крупно, с выделением самого существенного, что характеризует «отношение к историческому времени в культурах разной стадии развития:

 

- первобытная культура сакрализует настоящее, имеет смутные представления о прошлом и совершенно не интересуется будущим;

 

- аграрная культура сакрализует прошлое, терпит настоящее и представляет будущее только в загробном мире;

 

- индустриальная культура сакрализует будущее, «ремонтирует» настоящее и презирает прошлое;

 

- постиндустриальная культура опять интересуется настоящим и в той или иной мере иронизирует над прошлым и будущим». 

 

Прекрасно! Читаешь, и думаешь: и правда, так оно и есть! Особенно –  в той части, которая пропущена через наш собственный опыт.

 

В статье есть и другие наблюдения и выводы, с которыми приятно согласиться. Однако не за тем я взялась за «перо», чтобы делать исключительно комплименты. В этой связи придется привести некоторые цитаты. Вот первая: «В первую очередь объектами культурологии являются артефакты специальных символических манифестаций – искусства и архитектуры, фольклора и литературы, мифологии и религии, костюма и имиджа, эмблематики и статусной атрибутики, моды и пр., а также определенная символика, заложенная в программы социального поведения человека».

 

Понимаю: на автора статьи огромное влияние оказали работы М.Элиаде, Э. Кассирера, У. Эко, Ю.М. Лотмана … Да и сама я нахожусь под обаянием этих, и других авторов и основателей символического подхода к культуре.

 

Но, позвольте, почему это вдруг «в первую очередь»? Кто установил эту самую очередь? И где же тогда вторая, третья?..

 

Даже самый беглый взгляд на темы статей, опубликованных в культурологических и иных социогуманитарных журналах, включающих в свое поле проблематику культуры, свидетельствует о том, что как раз наиболее часто анализируются явления сегодняшнего дня. Да и автор нашей статьи, как бы спохватившись, продолжает: «Впрочем, культурология реконструирует не только социальную реальность прошлого. Точно таким же образом она аналитически и системно моделирует и социальную реальность настоящего (современности), но это знание, в отличие от исторического, пока еще очень мало востребовано обществом». Ну, во-первых, я не очень вижу такую уж востребованность исторического знания. Вряд ли об этом свидетельствуют сотни вышедших за два последних десятилетия школьных и вузовских учебников по истории Отечества и растиражированные вопросы по истории для ЕГЭ. Да и сам Андрей Яковлевич справедливо отмечает явное сокращение исторических фильмов, и, добавим, исторических романов. А, во-вторых, на чем основано утверждение, что анализ социальной реальности настоящего мало востребован обществом? Может быть, качество такого анализа не соответствует его ожиданиям? Да и что подразумевается под обществом? Общество – это кто? Соглашусь, если речь идет о власти – ею не востребовано вовсе. Но тысячи мыслящих соотечественников (и не только среди покинувших страну представителей «креативного класса») очень даже «интересуются». И не только такими «объектами культурологии» как «артефакты специальных символических манифестаций – искусства и архитектуры» и т.п. Людей интересует весь спектр проблем социальной жизни, включающий отнюдь не только искусство и нормативы «социального поведения», но и глубинные (то есть, культурные) основания специфики экономических и властных отношений, сложившиеся исторически и трансформированные в современных условиях отношения центра и периферии и многое другое. И хотя, надо признать, в массовом сознании еще сохраняется оценка экономики как фундамента общества (марксистские стереотипы еще долго будут жить в умах наших людей), и экономисты еще «дерут нос», претендуя на статус властителей судеб общества и государства –  и в их рядах множится число тех, кто в своих рассуждениях об экономических перспективах опирается на фактор культуры [1]. Эйфория первых перестроечных лет, создав иллюзию того, что демократия и рынок решат все проблемы модернизации общества, наткнулась на «сопротивление» отечественной культуры, преобразовавшей устоявшиеся европейские паттерны в нечто иное, специфическое, и не объяснимое посредством аналогов. 

В качестве примера, расширяющего поле объектов культурологии, приведем также относительно недавно конституированную (не без нашего участия) культурологию техники и инженерной деятельности  [2]. Потребность в развитии, выявлении культурного смысла такой деятельности – более чем актуальна. А.Я.Флиер пишет: «Следует отметить, что теория культуры обладает огромным потенциалом по постижению смысла истории». Автор мыслит масштабно, через века и на века. Но новых веков человеческой истории может вовсе не случиться, если инженерный гений будет двигаться по уже проторенной в ХХ веке дороге. А ведь ни история, ни философия, ни социология техники, безусловно внесшие огромный вклад в познание ее социальной значимости, сегодня не обладают таким потенциалом как культурология. Как говорится, «по определению». Постольку, поскольку культурологическая методология интегративна, и потому позволяет рассматривать не только мета-теоретические аспекты, как это делает философия, и не только логику развертывания технико-технологического тренда, вытесняющего (а может быть, даже уже вытеснившего)  научный, как это делает история. Лишь в том случае, когда техника рассматривается как элемент искусственного мира, созданной человеком культурной среды обитания, может быть осмыслена ее роль и значимость – и для настоящего, и для отдаленного будущего человечества. Но дело не только в том, чтобы с культурологических позиций оценить роль техники. Дело еще и в том, как техника повлияла на те самые «артефакты символических манифестаций». А ее влияние я назвала бы генерализующим.

 

С середины ХХ века стало нарастать понимание того, что новые технологии (микроэлектроника и информатика, лазерные, био- и нано - технологии), новые материалы, не имеющие аналогов в природе (высокопрочные пластмассы и волокна), множась с небывалой прежде скоростью, приводят к фундаментальным трансформациям не только способа производства, но и социальной организации и ее содержательной стороны – культуры. Они затрагивают политику, экономику, искусство, повседневную жизнь людей. Можно констатировать, что в результате технической деятельности человека возникла Среда, в которой синтезировано естественное и искусственное, и которая не подчиняется теперь человеку полностью, выходит из-под его контроля и управления. Такая Среда не может не изменять самого человека, его сознания и мировоззрения, его ценностных ориентаций и т. д. [3].

 

В статье А.Я. Флиера, в той ее части, где речь идет о будущем, автор предполагает, «что дальнейшее развитие будет связано с совершенствованием разума человека, его когнитивных возможностей». Вот тут согласна. В моей работе, на которую сделана ссылка, есть аналогичный прогноз. Но как эта мысль соотносится с тем, что «предметом совершенствования, видимо, будет уже не культура, а какое-то иное свойство человека (его иная экзистенциальная модальность), суть которой пока сложно предположить» – для меня загадка. Может быть, разгадка в том, что нашу планету в те, надеюсь, далекие времена, будут населять уже не люди, а какие-то иные субстанции? Ибо, разве культуру не создает в числе прочих и экзистенциальная модальность человеческой личности? И, простите меня, Андрей Яковлевич, Вы слегка противоречите себе, заявляя: «Можно предположить, что проблемной станет свободная ориентация человека в той среде искусственных материальных, интеллектуальных, информационных продуктов, которыми он себя окружил, и потребуется какая-то программа адаптации его к современной культуре – курсив – Н.Б.». Так к культуре? Или к «эзистенциальной модальности»? Слава Богу, что в этих рассуждениях содержится следующий текст: «Но это не будет концом культуры. Ведь и появление культуры не стало концом биологических свойств и проявлений людей». Текст меня несколько успокоил: перспектива «конца культуры» просто лишила бы смысла всего того, чем я сегодня живу. Впрочем, может быть я упрощаю метафору А Флиера? Может быть, его мысль более глубока, и она следует за «идеальным будущим» пророков Израиля – Исайи, Иеремии и Иезекииля, которое означает отрицание эмпирического мира, «конец жизни», но в то же время содержит и надежду, и утверждение «новых небес и новой жизни»  [4]. 

 

И все же: это эпатажное «конец культуры», конечно, включается в перекличку с «концом истории», «концом науки» и т.п. На мой взгляд, в этом проступает попытка зафиксировать некие принципиальные перемены, которые мы переживаем, не всегда находя для них адекватной артикуляции. Никто не отменил кризиса культуры, и то, что об этом стали как-то мало говорить и писать, свидетельствует лишь о том, что кризис стал привычной реальностью. Что, на мой взгляд, представляет опасность в горизонте будущего, в точке невозврата. 

 

В принципе, стремление Флиера рассматривать культуру в естественнонаучном ключе, безусловно, обогащает культурологический дискурс. Представляется продуктивной и интерпретация общественного сознания (в частности отношение к историческому времени, о чем непосредственно идет речь в статье) как формы социальной активности человека, как своеобразного «интеллектуального поведения», регулируемого теми же закономерностями, что и социальное поведение. С этим подходом можно соглашаться или нет, но такая точка зрения имеет право на существование.

 

Казалось бы, вот здесь и открываются интересные перспективы – эмпирические научные исследования культуры в установленном ракурсе. Тем более, что проблема эта уже хорошо разработана психологами-бихевиористами и этологами, не решавшимися назвать социальное поведение культурой (или, по крайней мере, уклонявшимися от этого). Флиер преодолевает этот психологический барьер. Но…

 

Андрей Яковлевич справедливо оценивает теорию культуры, как основу культурологии, высказывая, однако, мнение, что она «осуществляет свой главный вклад в познание социальной реальности, в первую очередь, как современная интерпретация философии истории». Если первая часть высказывания не вызывает возражений, то по поводу философии истории хотелось бы спросить: почему так далеко? Гораздо ближе философия самой культуры, которая в определенных срезах включает и философию истории. То есть, философия культуры – более широкое понятие, чем философия истории. Здесь Флиер-историк явно побеждает Флиера-культуролога.

 

Кроме того, следовало бы уточнить: курс общеобразовательной культурологии не заместил в программах высшего образования курса исторического материализма, как это пишет Флиер. Культурология как учебная дисциплина заняла свободную нишу, лишь периферийно соприкасаясь своим полем с философией и другими предметами идеологического цикла советского периода. Мы в данном случае не говорим о тех примерах разброда и шатания, которое субъективно испытывали сами люди – преподаватели марксизма-ленинзма, вынужденно на первых порах интерпретировавшие в аудиториях наличное знание. То есть, можно говорить об историософской ориентированности теории культуры лишь в связи с конкретными именами исследователей, но не о культурологии в целом. Потому и «втягивание теории культуры в систему историко-философских рефлексий произошло более или менее стихийно, вне прямой связи с образовательными функциями культурологии». Но образовательные функции культурологии вынуждали вузовских преподавателей, попавших по разным обстоятельствам в это поле, включаться в разработку теории культуры, опираясь на более или менее сформированные в рамках наук о культуре научные школы. И это также означает, что далеко не вся теория культуры «втянулась» в «систему историко-философских рефлексий».

 

Я всегда жду новых работ Андрея Яковлевича. Его умение «схватить» неожиданное, найти необычный ракурс будит мысль и желание включиться в диалог. Не исключение и та статья, которая заставила меня откликнуться полемическими заметками. 

 

При всей новизне в постановке проблем, ее автор все же остается на уровне умозрительных философских рассуждений. Они, безусловно, интересны, смелы, порой парадоксальны, однако интерпретируются в проблемном поле философии истории и не выходят в проблематику культурологии и социальной антропологии, что было всегда характерно для Флиера. 

В этой связи стоит отметить, что интересную теорию культуры, которая отчасти кореллирует с Флиером, но отличается оригинальным мировоззрением, разрабатывает и А.А. Пелипенко. Его статья представлена в том же номере журнала «Культура культуры», и в той или иной мере она затрагивает схожие проблемы. Авторы пока не вступают в полемику, а скорее комплементарно «обходят» друг друга. Представляется, однако, что прямая дискуссия между ними рано или поздно возникнет.

 

И вот тогда начнется самое интересное. В развитии теории культуры как научного направления, похоже, появляются заманчивые перспективы…

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ 

 

[1] См., например: Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: Логос, 2000.

 

[2] См. Багдасарьян Н.Г. Артикуляция идеи культуры в технико-технологическом дискурсе //Актуальные проблемы современного культурологического знания: глобальный мир в культурологическом измерении//Всерос. науч. конферен. 27 марта 2012 г. Москва, ФГБОУ ВПО «МПГУ»: Докл. и м-лы /отв. ред. О.А. Жукова, Т.Ф. Кузнецова. – Люберцы: НОУ ВПО «Гуманитарно-социальный институт», 2012. С.55-61.

 

[3] Культурология техники и инженерной деятельности. Колл. Монография / Отв.ред. Н. Г. Багдасарьян.СПб.: Эйдос, 2011.  

 

[4] Мень А. История религии. В 7 т. М.: 1991. Т. 2. Магизм и единобожие.

 

 

Багдасарьян Надежда Гегамовна 

доктор философских наук, профессор 

Московского государственного технического 

университета им. Н.Э. Баумана, 

заведующая кафедрой социологии и 

гуманитарных наук Университета «Дубна»

ngbagda@mail.ru