В.И. Ионесов

Гуманистическая антропология в науке о культуре:
перечитывая Клода Леви-Строса

К 115-й годовщине со дня рождения Клода Леви-Строса

Аннотация: Леви-Строс был одним из великих интеллектуалов ХХ в. – одним из создателей современной гуманитарной науки, последовательным приверженцем гуманистических ценностей и убеждённым сторонником структуральных методов в антропологии. Силу его научной мысли и социальной отзывчивости признавали даже самые непримиримые критики структуралистской теории. И хотя он не был первым, кто обратил внимание на структуры человеческого мышления и поведения, именно он овладел логикой первичной организации культуры, и открыл в антропологии глубокий гуманистический смысл. Благодаря структурной антропологии Леви-Строса в гуманитарных науках с новой силой пробудился интерес к культурогенезу и примордиальным структурам человеческого мышления. Структурализм Леви-Строса стал интегрирующим фактором не только в рамках культурной антропологии, выстраивая в диалоге различных научных школ когнитивную связь идей и поколений, но и объединяющей силой междисциплинарной интеграции, наполняя гуманитарную науку естественнонаучными и основополагающими знаниями. Благодаря новому прочтению фундаментального наследия архаики, техногенная цивилизация обретает полезные и необходимые знания для формирования нового гуманистического порядка во взаимоотношениях культур и народов.

Ключевые слова: гуманитарная наука, антропология, структурализм, фундаментальные знания, культура, наследие.

Либо ХХI век будет веком гуманитарных наук,
либо его вообще не будет
К. Леви-Строс

28 ноября 2023 года исполняется 115 лет выдающемуся антропологу, историку и философу Клоду Леви-Стросу. Так сложилось, что в последние годы его жизни мы обменялись с ним небольшими письменными сообщениями, в которых затрагивались неотложные задачи жизнеспособности культуры в современном мире. На мой вопрос о том, в чём состоит смысл культуры, французский мыслитель ответил: «Приобщение к творчеству и знание уроков прошлого». В своём письме от 27 февраля 2001 года К. Леви-Строс также заметил: «Я очень рад, что у меня есть единомышленники и друзья в Самаре. Я никогда не забываю, что Россия была одним из мест, где зародился структурализм, особенно, структуральная лингвистика, которая своё начало получила более ста лет назад в Казанском университете, совсем недалеко от Самары».

К. Леви-Строс был глубоко озабочен драматичными синдромами современности – непрекращающимися международными конфликтами, посягательствами на культуру, пренебрежением к памяти и наследию, нарушенным диалогом между человеком и природой. Тем не менее, в письме, полученным от него 7 января 2009 года учёный-гуманист сохранял осторожный оптимизм и признался, что «был бы счастлив, если лучшие дни наступили бы как можно скорее».  По мнению создателя этнологического структурализма, наше внимание должно быть обращено к гуманитарным наукам, и, прежде всего, к социальной и культурной антропологии, ведь знания обладают гуманизирующей способностью, ибо только они позволяют человеку понять подлинные механизмы функционирования общества, понять движущие силы культуры. При этом из всех знаний человеку важнее всего «понять свою собственную природу и историю, и соответственно дать им оценку» [1].  

Фото с дарственной надписью Клода Леви-Строса, адресованной  
Самарскому культурологическому обществу, (28.02.2001)

Леви-Строс как реформатор науки и «нарушитель спокойствия»

У науки как отрасли знания и феномена культуры есть свой язык, свои таланты и поклонники. Людей науки, разумеется, очень условно можно разделить на реформаторов-первопроходцев, концептуалистов и интерпретаторов. К реформаторам относятся те исследователи, которые прокладывают и открывают новые пути и направления научного знания, т.е. являются первопроходцами и проводниками в науке. Концептуалисты организовывают на этих путях и направлениях целенаправленное движение, т.е. обеспечивают науку своего рода средствами передвижения и правилами методологического освоения и обустройства, проложенных реформаторами магистралей. Интерпретаторы предоставляют науке приёмы и методы распознания и раскодирования смысла объектов, т.е. позволяют замечать, различать и определять сущности, встающие на пути движения научной мысли. При этом среди ученых есть те, кто сумел силой своего интеллекта и интуиции, стать одновременно удачливым реформатором-первопроходцем, последовательным концептуалистом и проникновенным интерпретатором. И лишь совсем немногие способны не только объединить эти три стороны научной деятельности, но и обосновать в своей теории интегральную связь между прошлым, настоящим и будущим в контексте гуманистических ценностей культуры и императивов жизнеспособности современной цивилизации. К числу таких великих учёных, безусловно, относится французский антрополог, публицист и общественный деятель Клод Леви-Строс. В истории науки редко кому удавалось распространить разговор о культурах архаических обществ на всё мировое интеллектуальное сообщество и привлечь внимание к культурным процессам и общечеловеческим ценностям даже самых неисправимых скептиков и технократов. «Клод Леви-Строс принадлежит к сравнительно небольшому числу ученых-гуманитариев, чьи труды проложили… интеллектуальные трассы» для гуманитарного знания нового XXI столетия [2] и стали по существу «мерилом человечности в науке» [3].

Идеи Леви-Строса почти всегда становились предметом публичного обсуждения и оценивались научным сообществом неоднозначно – от восторженного рукоплескания и полного принятия до решительной критики и скептической отстранённости. Однако при этом почти все признавали, что именно Леви-Стросу удалось сделать то, чего не могли сделать другие учёные – выдвинуть антропологию на передний фланг междисциплинарных дискуссий и общественно-политической практики. И нельзя не признать, что есть в структуральной теории французского антрополога нечто до сих пор нераспознанное, притягательное и захватывающее, что заставляет даже самых маститых интеллектуалов науки всё ещё советоваться с ним для прояснения ключевых вопросов культурного развития и социальных преобразований [4-5].

Вяч. Вс. Иванов сравнивает К. Леви-Строса с мудрецом, сидевшим «у корней дерева под радугой человеческих культур» [6]. Оценивая вклад К. Леви-Строса в науку, известный английский антрополог Э. Лич указывает на «пророческую элегантность сочинений» основоположника структурализма. По его мнению, «Леви-Строс произвёл революцию в области социальной антропологии». Как признавался Э. Лич: «Леви-Строс зачастую умудряется подарить мне ряд идей, даже в том случае, если я, положа руку на сердце, не очень понимаю, что же он говорит» [7].

К. Леви-Строс, не только «один из наиболее оригинальных мыслителей ХХ века» [8] и «создателей новой науки о знаковых системах и теории структурной антропологии» [9], но и главный «нарушитель» спокойствия в гуманитарных науках, чей критический голос, то и дело, пробуждал чиновников от самодовольной спячки и призывал отказаться от помпезности в отношении архаических культур. Не удивительно, что К. Леви-Строс «до сих пор не даёт этнографам успокоиться» [10]. В своих последних работах и интервью [11-13] Леви-Строс остаётся верен своей структуралистской теории и по-прежнему видит в ней ключ к решению многих проблем современности.

Трансформация культуры как предметная область антропологии

Современная гуманитарная наука многим обязана Леви-Стросу как своим сегодняшним научным обликом и социальным значением, так и направлениями, по которым она будет развиваться в будущем. Без его научных работ сегодня трудно представить такие новые области знания как кросс-культурные исследования, социальную семиотику, мир-культурный анализ, теорию трансформации, лингвокультурологию, культурную компаративистику, теорию мультикультурализма, антропологию конфликта, визуальную антропологию и др. Леви-Строс одним из первых очертил и обосновал предметную область антропологии. Он разработал методику, основанную на ритмическом чередовании дедуктивного и эмпирического методов, позволяющую из самого маленького факта извлекать смысл и находить в нём ассоциацию значений с бесчисленным множеством знаковых конфигураций в самых глубоких уголках культуротворчества и социальной мифологии. С помощью своей структурно-типологической теории Леви-Строс сумел самую интимную субъективность сделать средством объективного доказательства [14].

Культура лучше всего раскрывает себя через трансформации. В момент перехода скрытое становится явным, неизменное обретает изменчивость, всё приходит в движение и наполняется активными мифологическими артикуляциями. «Мы пытаемся руководствоваться, пишет Леви-Строс, скорее методом трансформаций, а не теорий флюксий» [15]. Поскольку трансформация предполагает структурную реорганизацию культуры, именно исследование комбинаторики структур может оказать антропологии помощь не только в понимании логики культурных сдвигов, но способствовать выработке рекомендаций для восстановления порядка и устойчивого развития социальной системы. При этом «упорядочивание является структурированным, отмечает Леви-Строс, только когда оно отвечает двум условиям: эта система, управляемая внутренней связностью; и эта связность, недоступная при наблюдении отдельно взятой системы, обнаруживает себя в изучении трансформаций, благодаря которым мы находим сходные черты в системах, с виду различных» [16].

Ни одно даже самое продвинутое теоретическое исследование древних обществ не может быть полноценным, если оно отрывается от конкретной культурной реальности и не оперирует «живыми» артефактами, материальными свидетельствами, первоисточниками, полученными в ходе экспедиционных работ и прямого контакта с носителями культурной информации. Отличительная особенность научной деятельности Леви-Строса – безупречное умение совмещать даже самые абстрагированные теоретические модуляции с конкретным этнографическим материалом. Иногда создаётся впечатление, что чем меньше изучаемый артефакт, чем фрагментарнее исторический источник, тем сильнее рефлексия и богаче воображение исследователя, что, в конечном счете, помогает выработать точный теоретический подход к его интерпретации. В этом состоит методологическая значимость археологических раскопок и этнографических экспедиций. По словам Леви-Строса: «Полевое исследование… – это мать и кормилица сомнения, философской установки par excellence» [17].

Структурализм и культурология

Настаивая на приоритете структурных отношений и мотиваций в культурном процессе, Леви-Строс не стремился, при всей категоричности некоторых своих суждений, показать структуру как всеобъемлющую силу, подавляющую и подчиняющую все другие возможные факторы и механизмы культурного развития. Напротив, он исходил из того, что структуру нельзя понять сепаратно, в отрыве от конкретных географических и социальных спецификаций. Более того, Леви-Строс находил в структуре возможности открытия и распознания многих других смыслообразующих факторов, порождающих бесчисленное множество мыслительных и деятельных манифестаций культурной практики людей, в основе которых лежит стремление организации структурного порядка. Но упорядочить можно лишь с помощью того, что само уже упорядочено. Следовательно, стремление организовать порядок само по себе предполагает некую структурированность. Преобразующая сила структур в культурном процессе вовсе не лишает культуру возможности выбора и не ограничивает её креативные потенции. Напротив, каждая новая структура открывает новые перспективы культурного роста, расширяет пространство возможностей и обеспечивает общество необходимыми знаниями о себе и о других. Между тем, акцентуация на структурную заданность культурного процесса вызвала в научном сообществе серьёзную критику основных положений структурной антропологии, включая вопрос о том, что является первичным - структура или процесс. Возражая Леви-Стросу, швейцарский психолог Ж. Пиаже настаивает, что процесс выражает более глубокий пласт значений, нежели структура. Он пишет: «…реальность представляет собой бытие, находящееся в состоянии постоянного становления, а не некое скопление полностью завершенных структур» [18]. В ответ на эту критику Леви-Строс пытается обосновать содержание своей структуральной теории в контексте понимания места и роли структур в культурной жизни. В чём же состоит, по Леви-Стросу, методологическая сущность структурализма? «…Каждое предшествующее состояние какой-либо структуры само является структурой, – утверждает Леви-Строс. – …Структуры в результате преобразования порождают другие структуры, а первичным является сам факт наличия структуры. Вокруг понятия человеческой природы, которое мы с настойчивостью употребляем, возникло бы меньше неясностей, если бы мы внимательно отнеслись к тому, что подобным образом предполагается называть не сваленные в кучу разного рода структуры, полностью завершенные и неподвижные, а совокупность матриц, с которых и начинается порождение структур, восходящих к одному и тому же образованию, но не связанных необходимостью оставаться идентичными как в процессе индивидуального существования от рождения и до взрослого возраста, так и в любые эпохи и в любом возможном месте – в случае, когда речь идёт о человеческих сообществах. Подлинный структурализм… стремится прежде всего уловить внутренние свойства определённых типов порядков. [Структура] обнаруживает присутствие различных способов единой системы связей» [19].

Созидательная сила структур раскрывает себя наиболее ярко в мифологических представлениях. Мифы – это «светопреставление» сознания. Сознание с помощью мифов осуществляет «переквалификацию» действительности и разрешает, казалось бы, самые неразрешимые ситуации. Миф воплощает в себе идеальную модель социального порядка и, тем самым, выставляет заслон на пути разрушительной стихии бесконечной изменчивости. Обладая структурной завершенностью, миф проецирует свой порядок на всю культурную реальность и благодаря этому делает её различимой и доступной для сознания и преобразовательной деятельности, практики. Миф служит для культуры своего рода художественно расписанным покрывалом, широко накинутым на строптивую действительность. Под этим мифологическим полотном непрерывно шевелится хаос. И стоит образоваться на этом покрывале дырам, как хаос вырывается наружу, размывая привычную упорядоченность культурных образов и сюжетов и нагнетая в обществе суету и панику. Миф – это прикрытие того, что мешает сознанию осуществлять свои замыслы. Именно мифы позволяют сознанию «без страха и упрёка» проникать в самые опасные места социальной неопределенности и находить утешение в безвозвратных утратах и безуспешных притязаниях культуры. При этом, довольствуясь малым, миф обретает для человека самое большое. Миф – величайший культурный обманщик, мастерски манипулирующий сознанием и позволяющий культуре оставаться на плаву даже в самый сильный «шторм». Умение обманывать самого себя – свойство сознания [20].

Образно говоря, культура, как и человек, нуждается в спячке, где она набирается сил для нового пробуждения. Чем крепче сон, тем здоровее пробуждение, бодрее организм и светлее мысли. В этом видится терапевтическое значение социального мифотворчества. Складывается впечатление, что люди «…задумывали свои мифы лишь для того, чтобы войти в сговор с историей и установить в виде системы некое состояние равновесия, в рамках которого оказались бы ослабленными последствия в полном смысле реальных потрясений, спровоцированных определёнными событиями» [21]. «…Не приведёт ли к безумию победа над слабостью, используемая безотносительно к тем целям, которыми довольствовался человек на протяжении тысячелетий?»  [22].

При естественном порядке вещей миф укрепляет сон и готовит общество к своевременному пробуждению. И в этом состоит его конструктивная миссия. Однако в иных случаях сон искусственно продлевается за счёт использования разного рода снотворных средств, в роли которых выступают политические доктрины, религиозные учения и идеологические программы, т.е. всё те же мифологические приёмы. Это чаще всего происходит в тоталитарных обществах, где мифотворчество используется правящими элитами с целью достижения неограниченной власти и закабаления населения. Эта сторона мифотворчества несёт деструктивную функцию, поскольку здесь с помощью мифа государство спекулятивно манипулирует сознанием масс, подавляя их волю и свободу.

Основываясь на исследовании мифов архаических народов, Леви-Строс скрупулёзно выстраивает концепцию, раскрывающую социальное значение мифов. «[Мифы] дают временные и локальные ответы на проблемы, поставленными вполне реализуемыми уточнениями и непреодолимыми противоречиями, и пытаются в этом случае узаконить их или же замаскировать. Содержание мифа является не предшествующим, а последующим по отношению к этому первому порыву: никогда не пытаясь оторваться от какого-либо содержания, миф сближается с ним, привлечённый его специфической силой притяжения. В каждом отдельном случае он в рамках этого контакта отчуждает часть своей видимой свободы, и, если рассматривать его под иным углом зрения, станет понятно, что таким образом он платит за собственную необходимость» [23].

Пожалуй, никто так последовательно и детализировано не изучал миф, обращая внимание на все мельчайшие его установки и полутона, как это удалось сделать Леви-Стросу. За каждым знаком – слово, за словом – намёк, за намёком – социальное установление, за установлением – действие и т.д. И эти преобразования в культуре становятся возможными благодаря подвижным и самоорганизующимся структурам. Не будь их, ничто не могло бы удерживать культуру в её непрерывном преобразовательном стремлении. Культура обретает направленность своего развития, опираясь и полагаясь именно на «островки» постоянства, т.е. структурный порядок. Без него нет движения. Процесс также структурирован, как и результат его осуществления. Именно из досконального обследования мифов проистекают ключевые положения этнологического структурализма Леви-Строса. В основе его преобразовательная сила интеллектуального порядка, дающая сознанию возможность понимать мир, находить в нём смысл, замечать себя и других, выстраивать взаимоотношения и нести высокую социальную ответственность за судьбу происходящего. «То, что после Руссо, Маркса, Дюркгейма, Соссюра и Фрейда пытается осуществить структурализм, – это открытие сознанию другого объекта; следовательно, структурализм стремится поместить его перед человеческими феноменами, в позиции сопоставимой с той, занимая которую физические и естественные науки доказали, что только она могла позволить действовать познанию. Сознание не есть всё или даже самое важное, и признание этого факта не будет подталкивать к отказу от использования сознания с большей силой, чем была заключена в недавно выработанных философами экзистенциалистами принципах… Совсем наоборот, ведь сознание может таким образом оценить огромность своей задачи и найти в себе мужество попытаться выполнить её. Но данное осознание относится к интеллектуальному порядку: это значит, что оно не выделяет в субстанциональном отношении те реальности, на которые направлено, что оно и есть сами эти реальности, устремлённые к их собственной истине» [24].

В своих работах Леви-Строс обращает внимание на необходимость интеграции наук и развитие междисциплинарных исследований культуры. Социальные науки нуждаются в новейших данных естествознания, так же как естествознание сегодня не может обойтись без достижений социальных наук.

«Нет ничего более ложного, чем противопоставлять друг другу различные типы знания» [25]. Что есть наука, как не структурированное или организованное знание? Структура выражает высшую форму функциональной интеграции, выстроенной на основе разнообразия частей и элементов, устойчивое местоположение которых в структуре определяет их назначение и дифференциальную взаимозависимость. Каждый элемент структуры выполняет свою функцию, но все вместе они служат одной цели – жизнеспособности системы. Следовательно, структура может служить образцом того, как надо объединять достижения различных наук в решении насущных задач, и в центре всех социальных преобразований находится человек. Каждая конкретная наука прирастает за счёт связей с другими областями научного знания. Как точно подмечает Леви-Строс: «Земля научных знаний круглая». «Двигаясь, вслед за физическими науками, науки о человеке должны убедить себя, что реальность объекта и их изучения не целиком принадлежит тому уровню, на котором его обнаруживает субъект. Внешне слои объекта покрывают видимости, иного порядка ничем не лучше первых, и так далее, вплоть до последней природы, что каждый раз прячется от нас» [26]. У каждого объекта есть множество измерений и ракурсов его видения. То, что видно с одной наблюдательной площадки, нельзя увидеть с другой. Но другая смотровая площадка позволяет зафиксировать то, что осталось скрытым для третьей и т.п. Только соединяя данные, полученные со всех сторон наблюдения, наука может прийти к наиболее полному и целостному пониманию смысла и назначения вещей.

Как указывает Леви-Строс: «Структурализм предлагает гуманитарным наукам эпистемологическую модель такой силы, что её невозможно сопоставить с данными, характерными для предыдущей модели. Действительно за вещами он открывает наличие единства и связности, которое нельзя было найти с помощью простого описания фактов. …Переходя на иной уровень наблюдения и с новой позиции рассматривая эмпирические факты и связи, их объединяющие, он констатирует и доказывает, что эти отношения проще и доступнее для постижения, чем сами вещи, между которыми они существуют [27].

Мифологическое мышление и порядковая структура

По существу, структурализм пытается прояснить и обосновать тезис, что «есть тонкие властительные связи меж контуром и запахом цветка» (В. Брюсов). Миф связывает разрозненный в сознании мир в единое и полотно взаимопритяжений. Культура мифологична и от того зрелищна, событийна, притягательна и поучительна. При этом «…мифы не говорят ничего, что приносило бы сведения об устройстве мира, о природе реальности, о происхождении человека или о его судьбе, – замечает К. Леви-Строс. – От них нельзя ожидать никакого метафизического потворства: они не придут на помощь обессилившей идеологии. В то же время мифы дают нам богатые знания об обществах, из которых происходят, помогают выявлять внутренние движущие силы функционирования этих обществ, объясняют причины существования верований, обычаев и институций, на первый взгляд, казалось бы, непонятных, наконец – и главным образом, – они позволяют выявить модусы действий человеческого духа, столь постоянные на протяжении веков и достигающие такой степени распространённости на огромных пространствах, что их можно считать фундаментальными [28].

Открытый Леви-Стросом закон возрастания смысла в мифах свидетельствует о том, что усложнение социальной структуры и дифференциация культурных связей расширяют пространство для мифотворчества и влекут за собой новые способы «переквалификации реальности». «Мифологическое мышление одновременно прибегает к двум различным видам дедукции, …что можно назвать …эмпирической дедукцией и трансцендентальной дедукцией» [29]. В одной из книг «Мифологики», посвящённой происхождению застольных обычаев, Леви-Строс пишет о глубинной логике с её двойным аспектом – логикой качеств и логикой свойств – которыми руководствуется мифологическая мысль. Мораль, которая содержится в архаических мифах и порою не вписывающаяся в наши нормы поведения, тем не менее, может быть весьма поучительной для современных людей. Особенно это касается взаимоотношений человека и природы, мира органического и материального, ушедшей эпохи с эпохой наступившей. В мифах спрессован тысячелетний опыт социального выживания и культуротворчества. И мифологическая мораль может приоткрыть нам двери в культуры, глядя на которые мы лучше будем понимать себя. В этих архаических культурах мы найдём то, что когда-то было утеряно и сегодня нам катастрофически не хватает. Архаические мифы способны ретранслировать в современность необходимые наставления по организации миропорядка и безвозмездно дать поучительные уроки нравственности и социальной отзывчивости. «Теперь мы можем констатировать, что и мифология содержит мораль, …но её логика не есть наша логика. …Имманентная мораль мифов не соответствует нашей точке зрения. Во всяком случае, она учит нас, что принцип, который мы отстаивали – «ад – это другие», – не философское положение, а этнографическое свидетельство одной цивилизации. Ведь с самого раннего детства нас приучали бояться внешней нечистоты. Провозглашая, в противовес нам, что «ад – это мы сами», дикие племена преподносят нам урок скромности, и хотелось бы верить, что мы способны их услышать». Современная цивилизация «продолжает ожесточённо уничтожать множество живых форм уникальных обществ, богатство и разнообразие которых составляли в незапамятные времена самое светлое его достояние, и потому никогда ещё не было столь насущной необходимости сказать, как это делают мифы, что разумный гуманизм не начинается с самого себя, он начинается с того, что ставит мир выше жизни, жизнь выше человека, уважение к другим выше человеколюбия; [и не может быть оправдания в нашем] стремлении присвоить себе жизнь как вещь и вести себя на земле грубо и нескромно» [30].

Интеграция культур и будущее человечества

Леви-Строс является, по существу, родоначальником современной философии гуманистического рационализма. Трудно найти антрополога, который бы так проникновенно и обстоятельно защищал Человека и одновременно связывал с ним судьбу всего человечества. Леви-Строс не разделял понятия «Человек» и «Человечество», поскольку нельзя защищать и поддерживать одного, пренебрегая другим. Индивидуальное также бесценно для культуры, как и универсальное. Развивая локальное, мы тем самым укрепляем и общечеловеческое, планетарное. Человечество не может спастись избирательно, врозь. Защищая и спасая человека архаической культуры, мы прокладываем путь также к спасению современного человека. Сохраняя прошлое, мы помогаем настоящему решать насущные проблемы современности, и прокладываем путь в будущее. Между тем в современном мире всё ещё сильны предрассудки по поводу того, насколько важным является сохранение культурного наследия архаических народов. Мир расколот и деструктурирован.  В основе глобальных потрясений лежит кризис идентичности. Поломка структуры межкультурных отношений расшатывает мировой порядок и создаёт конфликтогенные области социальной турбулентности. Мир культуры разбалансирован и остро нуждается в структурных преобразованиях. Причем структурные трансформации должны охватывать весь спектр отношений между культурами. В контексте глобализации – структурации подлежат отношения между современными культурами, между современностью и архаикой, между гуманитарными и естественными науками, между традициями и инновациями, между наукой и искусством и т.п.

Концептуализируя проблему интеграции и сотрудничества культур, Леви-Строс развивает идею релятивистского эволюционизма. «Для наблюдателя в физическом мире, те системы, которые эволюционируют в том же направлении, что его собственная, представляются неподвижными, а наиболее быстрыми – эволюционирующие в других направлениях. И наоборот, для культур, поскольку они представляются нам тем более деятельными, тем в большей мере направление их перемещения совпадает с нашим, и стационарными – при расхождении в ориентациях… Никакая культура не одинока; она всегда в коалиции с другими культурами, что и позволяет ей выстраивать кумулятивные ряды» [31]. «Представление о мировой цивилизации как некоем предельном понятии или как сокращённый способ обозначения сложного процесса. Мировая цивилизация может быть только коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняет свою самобытность» [32].

В организации коалиции культур Леви-Строс видит двоякое значение прогресса. Всякий культурный прогресс есть функция коалиции культур. Эта коалиция состоит в том, чтобы сделать общим достоянием те шансы, что встречаются каждой культуре в её историческом развитии. Эта коалиция тем более плодотворна, чем разнообразнее культуры, между которыми она устанавливается [33].

В методологическом осмыслении мультикультурных трансформаций весьма полезной является идея Леви-Строса о дифференциальных разрывах, прописанная в его знаменитой работе «Раса и история». «Подлинный вклад культур состоит не в списке частных изобретений, а тех дифференциальных разрывах, которые имеются между ними» [34]. Леви-Строс определяет три пути или способа (дифференциальные разрывы – новые партнёры – новые способы), позволяющих преодолеть гомогенизацию культурных ресурсов, поскольку длительное взаимодействие культур, помимо всего прочего, неизбежно приводит к уподоблению культур и стиранию различий между ними, что угрожает выживанию и развитию человечества. Одно из них состоит в провоцировании каждой культурой в процессе взаимодействия появления дифференциальных разрывов. Великие революции – неолитическая и индустриальная, – сопровождались не только диверсификацией социального тела (как это хорошо увидел Спенсер), но также утверждением социальных статутов групп, особенно с экономической точки зрения. Второе средство обусловлено во многом первым: введение, волей-неволей, в коалицию, новых партнёров, на этот раз внешних, «вложения» которых весьма отличаются от тех, что характеризуют первоначальную ассоциацию» (ср. эпохи «империализма», «колониализма»). «В обоих случаях средство состоит в расширении коалиции – либо через внутреннюю диверсификацию, либо через принятие новых партнёров… Возможно, конечно, что появление в мире антагонистических режимов, политических и социальных, следует интерпретировать как третье решение; …диверсификация, возобновляясь, всякий раз на другом плане, позволит сохранить на неопределённое время – через изменчивые формы, не перестающие удивлять людей, - это неравновесное состояние, от которого зависит биологическое и культурное выживание человечества» [35].

Основное противоречие современной эпохи, вызванное переплетением двух противоположных тенденций – стремлением обрести себя и свою идентичность (т.е. быть отличным от других) и желанием объединиться с миром (т.е. быть таким же, как все), обусловлено той ситуацией, при которой в культуре «сколько сил связываются, столько же и освобождаются» (Э. Кассирер). Симптомы диверсификации культуры порождают различные вызовы – мир становится всё более сложным и трудно управляемым, растут препятствия и обостряются конфликты. Но одновременно расширяются возможности межкультурного сотрудничества, углубляются связи и усиливается интеграционный процесс. Это означает, что разнообразие служит во благо культуры лишь тогда, когда разнообразие прорастает на почве идентификации. Без идентификации единичного, не может быть разнообразие целого. Глобальные трансформации в современной культуре есть, прежде всего, результат встречи, столкновения и взаимодействия двух разнонаправленных трендов – унификации и индивидуализации. Именно они создают основную интригу мультикультурной интеграции и определяют содержание современной эпохи. «Прогресс не делается по удобному образу «улучшенного подобия», но всегда полон приключений, разрывов и возмущений. Человечество постоянно борется с двумя противоположно направленными процессами, один из которых имеет тенденцию к учреждению унификации, тогда как другой нацелен на удержание и восстановление диверсификации. …В двух планах, на двух уровнях, мы имеем дело с двумя различными способами самосозидания». И задача состоит в том, чтобы «спасти факт разнообразия, а не историческое содержание, придаваемое ему каждой эпохой», – пишет Леви-Строс [36].

Гуманистические основания разнообразия и идентичности

Структурную антропологию Леви-Строса можно также определить как философию объединяющего умиротворения. Идеи этой философии наделяют благословением первочеловечество, выстраивают связь времён и привносят в современную культуру назидательную мудрость тысячелетий. И всё это осуществляется в пределах структуралистской модели формирования интегральной диверсификации или единораздельной целостности.

Структурализм, опираясь на данные этнологии, вновь включает человека в природу и стремится примирить человека, культуру и природу в едином всеобщем гуманизме. «Ибо если и верно, что природа изгнала человека и что общество продолжает угнетать его, то человек может по крайней мере переменить полюса дилеммы и искать общение с природой, чтобы там размышлять о природе общества [37]. При этом Леви-Строс подчёркивает, что именно «этнология – самая древняя и самая общая форма того, что мы называем гуманизмом» [38]. «Ища источник своего вдохновения в обществах наиболее униженных и презираемых, она [этнология] провозглашает, что ничто человеческое человеку не чуждо, и становится, таким образом, столпом гуманизма демократического, противостоящего всем предыдущим видам гуманизма» [античный, средневековый виды гуманизма носят аристократический характер, новоевропейский гуманизм охватывает лишь европейские, либо отдельные общества, и только этнология утверждает гуманизм в масштабе всего человечества] [39].

Но гуманизм предполагает принятие другого, а это возможно посредством диалого-сопоставления и расширения коммуникативного пространства межкультурного общения. Чем больше людей включено в пространство вашей коммуникации, чем глубже вы заглядываете в историю, чтобы включиться в связь времён, чем дальше простирается ваш взор от своей собственной культуры, тем ближе, отчётливее и полнее становится для вас ваше собственное «я» и результативнее ваша жизнь в своей культуре. При этом важно помнить, что, помещая себя в другой мир, человек, прежде всего, осознаёт лучше самого себя и тем самым более полно раскрывает свои гуманистические качества и императивы своей эпохи. В обоснование этого положения Леви-Строс вновь и вновь обращается за доказательствами к Руссо, которого он называет отцом антропологии. «Методологический закон, положивший начало антропологии [Руссо]: Когда хочешь изучать людей, надобно смотреть вокруг себя, но чтобы изучить человека, надо научиться смотреть вдаль; чтобы обнаружить свойства надо сперва наблюдать различия» («Опыт происхождения языков») [т.е., изучая людей самых далёких от нас цивилизаций и времён, мы изучаем по существу одного самого близкого нам человека – самого себя] [40]. «Когда антрополог приступает к своим исследованиям, он всякий раз попадает в мир, где всё ему чуждо и часто враждебно. Он оказывается в одиночестве, и лишь его внутреннее «я» способно поддержать его и дать ему силы устоять… в трудном сплетении обстоятельств его «я» проявляется таким, каким оно является в действительности» [т.е. «я» в чужой культуре как бы обретает своё истинное «я» значение] [41]. [Задача антропологии в том, чтобы человек снова увидел свой собственный образ, отраженный в других людях. Именно на этот единственный принцип должна опираться наука о человеке] [42]. «Я есть другой» (Руссо). Способность, вытекающая из отождествления себя с другим, с любым живым существом есть сострадание. Сострадание как сопричастность [43]. Доказательство присущей человеку отзывчивости Руссо находит во «врождённом отвращении к виду страдания себе подобного» [44]. Последовательная приверженность идеям Руссо и их структуралистская интерпретация, так или иначе, просматривается во многих работах Леви-Строса. Пожалуй, никто из антропологов так почтительно и проникновенно не относился к научному наследию Руссо и не примерял его к решению насущных вопросов современности, как это делал Леви-Строс, что даже дало основание назвать его «последним руссоистом» [45].

По существу, основная миссия всякого гуманитарного знания направлена на то, чтобы понять себя. Но что значит понять себя? Структурализм предлагает приблизиться к человеку через осмысление его связей с миром других людей/культур и человечества в целом. Нельзя понять человека в отрыве от его родовой связи с человечеством. Для того чтобы увидеть человечество, надо посмотреть на него издали, т.е. на весь исторический путь его развития. Чем дальше ваш взгляд простирается в общество, тем больше вы видите вокруг себя людей, а, значит, тем ближе к себе вы находитесь и тем сильнее себя различаете. Там, вдали первобытности, начинается то, что завершается теперь. Значение теперь (настоящее) раскрывается через значение тогда (прошлое). Так же как значение здесь проясняется через значение там. Вот почему для того, чтобы понять современность («здесь и сейчас»), надо отступить хотя бы на шаг от неё как в пространстве («оглянуться вокруг себя и посмотреть на себя со стороны, войти в соприкосновение с другой культурой и перейти из пункта там в пункт здесь»), так и во времени («приглядеться к своему прошлому, заглянуть вглубь времён и перевести свой взор из положения тогда в положение теперь»). Вектор направленности истории можно понять, лишь соединив различные временные точки – прошлое-настоящее-будущее. «Интерес… к прошлому, на самом деле – лишь интерес к настоящему; прочно связывая настоящее с прошлым, мы надеемся придать ему большую устойчивость, укрепить настоящее, с тем, и чтобы помешать его бегу и превращению в прошлое» [46]. Устойчивость культуры обеспечивается через сцепление настоящего с прошлым.

Понимание человека есть понимание всего того пути, который прошло в своей истории человечество. И этот путь не может быть увиден с близкого расстояния. Это расстояние равно дистанции, который человек прошёл в истории. Чем длиннее путь, тем более высоко надо поместить смотровую площадку для его обозрения. Оптимальная точка видения вытекает из формулы: дистанция пройденного исторического пути должна быть равна дистанции, с которой этот путь можно охватить целиком. Конечно, у каждой культуры, каждой эпохи и каждого поколения своя частота восприятия времени и своя плотность интернальных связей. И, тем не менее, пространство и время схватывают человека целиком, а не по частям. Нельзя понять человека и его культуру, ограничивая свой взор лишь «длинной своего носа» и замечая только то, что непосредственно «смотрит на тебя» (настоящее). Так же как нельзя понять современность, лишь видя то, что вдалеке, и не замечать то, что у тебя под ногами (настоящее). Нормы реакции и способы реагирования культуры могут территориально и исторически значительно отличаться, но сам принцип самоидентификации, судя по всему, остаётся одним и тем же, и задаётся он структурно-бинарными установками.

Истоки человеческой культуры выявляют эти установки наиболее ёмко и выразительно. Архаические народы удерживают в себе сущностные характеристики человеческой природы, причем практически в чистом виде без исторических искажений и техногенных наслоений цивилизации. Глядя на них, мы можем разглядеть то, что лежит в основании человеческой жизни, что помогает и что мешает людям находить гармонию с обществом, культурой и природой. «Величие, которое связано с первоначалом, столь очевидно, что даже заблуждения, если они новы, всё ещё подавляют нас своей красотой» [47]. Даже мельчайшие артефакты/мифологемы могут рассказать нам о будущих эпохальных событиях. Ибо всё то, великое и масштабное, которое цивилизация имеет сегодня, когда-то в глубине времён являлось малым, но именно из ничтожно малого оно, это великое, проистекало. Следовательно, самое большое может быть понято через самое малое. Благодаря археологии и этнологии самые крохотные детали человеческой культуры обретают смысл и порою способны пролить свет на глобальные трансформации современности. «Археологическое или этнографическое исследование показывают, что некоторые цивилизации, современные или уже исчезнувшие, умели или всё ещё умеют лучше нас разрешать проблемы, хотя мы хотели добиться тех же самых результатов» [48]. Значение этих наук о человеке с каждым новым витком цивилизации будет неустанно возрастать, не приходится сомневаться, что знание о человеке будет в будущем прирастать именно гуманитарными науками и в первую очередь антропологией. Антропологию можно считать, современной вершиной в развитии гуманизации науки.

«Декарт, желавший обосновать физику, отрезал Человека от Общества, Сартр, намеревающийся обосновать антропологию, отрезает своё общество от других обществ» [49]. «Этнолог пытается поставить себя на место тех людей, которые там живут, понять их замысел, в его основе, в его ритме, воспринять какую-либо эпоху или культуру как значащую целостность» [50]. Это утверждение Леви-Строса согласуется со знаменитым категорическим императивом Канта: делай другим так, как ты хотел бы, чтобы другие делали тебе. Однако кто есть эти другие? Ведь их в той или иной мере необходимо знать для того, чтобы хотеть и пр. «Мы должны применить диалектический разум к познанию обществ, наших и других. Но, не теряя из виду, что аналитический разум занимает значительное место во всех них и что, поскольку он там есть, процедура, которой мы следуем, должна позволить его обнаружить» [51]. Человеку нельзя обольщаться созерцанием самого себя и своим сепаратным существованием. Это ловушка, в которую нас заманивает наше легкоранимое сознание и наши амбиции. «Наш собственный образ, созерцаемый в зеркале, кажется нам столь близким, что можно коснуться его пальцем. И однако ничто настолько не далеко от нас, как это другое «я», ведь имитируемое вплоть до мельчайших деталей тело отражает их, наоборот, и каждая из обеих форм, узнающих себя одна в другой, сохраняет свою первоначальную ориентацию… Эта геометрическая законченность также передаёт в модусе настоящего, усилия… аккумулированные историей и направленные все на одну и ту же цель: достичь порога, несомненно наиболее полезного для человеческих обществ, где устанавливается подлинное равновесие между их единством и разнообразием. Достичь порога, удерживающего равный баланс между коммуникацией, благоприятной для взаимовысвечивания, и отсутствием коммуникации, также целительным, ибо хрупкие цветы отличия, чтобы существовать нуждаются в полутени» [52].

Коммуникативный процесс в культуре обусловлен желанием преодолеть отчуждённость и воссоединиться. Родина культурной коммуникации – антропологическая недостаточность человека. Человек всегда лучше всего ощущает то, чего ему не хватает. Культурная коммуникация – это способ преодоления одиночества и онтологического раскола. Это процесс, выражающий путь человека от себя к другим и от других к себе. Идя к другим, человек идёт, возвращается к самому себе. Знание о себе и о других возможно лишь на основе диалога и сопоставления. Познавая других через себя и познавая себя через других. В процессе диалого-сопоставления человек более отчётливо различает себя, отсекая всё лишнее, давящее, угнетающее. Сравнивая себя с другими людьми человек, то и дело, освобождает себя от всего того, что мешает осуществлению этого сравнения. Всякое сравнение есть трансформационный процесс самоидентификации и самоорганизации. Этот процесс реализуется посредством структурации, т.е. обретением своего «Я» и включенности своего «Я» в орбиту коммуникативных отношений с другими идентифицированными сущностями. Структурная смычка – важнейшее условие устойчивого взаимодействия элементов культурной системы.

Если процесс культурной коммуникации изначально основан на принуждении, стремлении получить недостающее, то сострадание обусловлено сохранить восстановленную сопричастность, закрепить чувственность и функциональную целостность. В первом случае процесс запускается онтологическим расколом и антропологической недостаточностью человека, во втором случае – структурным сцеплением и восстановленным порядком. Сострадание есть ситуация, при которой одна часть чувствует другую, что возможно лишь тогда, когда все части принадлежат одному целому и функционально взаимозависимы. В сострадании проявляет себя принцип органической сопричастности, при котором одна часть целого вовлекает в свои проблемы все другие его части, к примеру, голова болит – чувствует всё тело. Отсюда следует, что одна часть человечества способна сопереживать и приходить на помощь другой части, когда между этими частями будут структурированы устойчивые отношения и взаимосвязи. Культуры, которые не вовлечены (не структурированы) в систему глобальной коммуникации почти никогда не переживают за судьбы мира. Изолированные или сепаратные культуры или культуры, которые недостаточно идентифицированы для структурной партисипации, как правило, озабочены лишь своим собственным существованием. Такие культуры реагируют в пределах своей культурной структурированности и потому способны чувствовать только себя и своё непосредственное окружение. Способность к состраданию может рассматриваться в этой связи как императив выживания и жизнеспособности человечества. Леви-Строс не теряет надежду что «все люди, и прежде всего мы сами, сумеют осознать себя как страждущие существа, воспитать в себе способность к состраданию… без которой в обществе не может быть ни закона, ни нравственности, ни добродетели» [53].

Разум человека обладает интегрирующей силой, но и сам проистекает из мира чувственной упорядоченности. «…Ум в состоянии понять мир только потому, что сам ум есть часть и продукт этого мира. Разум и тело не утратили своего древнего единства» [54]. «Структуральные аранжировки не являются продуктом чисто ментальных операций… …Ум обрабатывает те эмпирические данные, что обработаны прежде органами чувств, он продолжает структурально разрабатывать материал, полученный им в структурированном виде. И он может это делать, только если ум, тело к которому ум относится, и вещи, воспринимаемые телом и умом, являются неотъемлемой частью одной и той же реальности» [55].  Здесь вспоминается Н.И. Бердяев, рассуждавший о том, что человек и Вселенная созданы из одного материала. В этом потоке всеединства должны быть задействованы все образцы культурного разнообразия, но при условии свободной и открытой интеграции, где предельная свобода частей достигается предельным единством целого (В.С. Соловьёв). Эта новая интеграция должна направляться генеральным сближением культуры и природы, малого и большого, единичного и всеобщего и т.п. Диалог цивилизации с архаикой важно выстраивать, не спеша, осторожно, вдумчиво дабы не навредить хрупкому миру архаических народов. Но в этом диалоге человечество может обрести для себя новое качество знаний о себе и о мире, быть может, способное пролить свет на то, как обустроить планету и примирить культуры ради будущего цивилизации и спасения человечества. По мнению Леви-Строса: «Эти [первобытные] культуры побуждают нас к тому, чтобы отвергнуть разрыв между умопостигаемым и чувственным, провозглашёнными устаревшими эмпиризмом и механицизмом, и раскрыть тайную гармонию между вечным поиском человечеством значения и миром, где мы появились и продолжаем жить – миром, построенным из очертания, цвета плотности ткани, вкуса и запаха. Структурализм учит нас больше любить и почитать природу и населяющих живых существ, понимая, что растения и животные, как бы скромны они ни были, не только доставляли людям средства к существованию, но с самого начала были источником их самых сильных эстетических чувств, а в интеллектуальном и моральном плане – источником первых и последующих глубоких размышлений» [56].

Уроки прошлого и опыт настоящего

Таким образом, Леви-Строс в своих трудах блестяще доказал, что даже самая абстрагированная теория может быть очень практичной и конкретной в решении насущных вопросов культурной политики и социального развития. Так же как он показал, что рациональное не противостоит моральному, но, напротив, именно мыслительные конструкции и рациональные технологии позволяют понимать, поддерживать и продвигать нравственные устои общества и гуманистические ценности культуры. У интегральной модели коалиции культур структуралистская природа. Единство человечества возможно лишь через разнообразие. Структурализм раскрывает логику и механизмы мультикультурного объединения и обосновывает то, что любой интегративный процесс не может быть чем-либо иным, как только взаимодействием структур, их сближением, сцеплением и преобразованием. При этом в интегративном процессе самой устойчивой конструкцией выступает именно значащая целостность и объединяющее разнообразие или, выражаясь словами И. Валлерстайна, «сущностная рациональность». Это позволяет считать Леви-Строса подлинным «создателем современного мультикультурализма» [57].

Структурализм Леви-Строса – это философия гуманистического рационализма, в которой рациональное (мысль), моральное (слово) и прагматичное (дело) воплощены в триединстве духовных, нормативных и материальных постулатов культуры. В этом состоит преобразовательская и объединительная миссия структуралистской теории. В исследованиях Леви-Строса не только теория предстаёт эффективным средством социального преобразования, но и что, быть может, является ещё более важным – гуманистическая философия становится, по существу, самой прагматичной и безотлагательно востребованной установкой в жизнедеятельности современной культуры. Поскольку именно в гуманистических ценностях заложены условия выживания культуры и интеграции человечества.

Гуманистическая философия структурализма состоит в его объединяющем умиротворении, в способности увидеть даже в самом маленьком артефакте его включённость в общечеловеческий контекст связей и отношений, момент целенаправленного преобразования, сцепления и созидательной гармонии, функционального разнообразия и рационального единства. «…Структурализм открывает и доводит до осознания более глубокие истины, которые в скрытом виде уже имеются в самом теле; он примиряет физическое и духовное, природу и человека, разум и мир и направляется к единственному роду материализма, согласующемуся с актуальным развитием научного знания» [58]. Если «структурализм вновь включает человека в природу» [59], то этнология стремится «примирить человека и природу в едином всеобщем гуманизме» [60].

Леви-Строс на основе многочисленных этнологических свидетельств и исторических фактов наглядно показывает, что единство человеческого рода достигается не вопреки, а благодаря его разнообразию. «Не сходства, а различия сходны между собой. Под этим подразумевается, прежде всего, что нет животных, сходных между собой (оттого, что им всем присуще поведение животных) и предков сходных между собой (оттого, что им присуще поведение предков), наконец, нет глобального сходства между обеими группами, но есть, с одной стороны, животные, отличающиеся друг от друга (поскольку они принадлежат к различным видам, у каждого из которых – свойственный ему физический облик и образ жизни), а с другой стороны, люди – относительно которых предки образуют частный случай, –  различающиеся между собой (поскольку они поделены между сегментами общества, каждый из которых занимает особую позицию в социальной структуре)» [61]. При этом этнологический структурализм Леви-Строса существенно расширяет методологические возможности гуманитарного познания. В процессе поиска культурного смысла Леви-Стросом выстраиваются сложные конфигурации больших и малых величин культурных трансформаций и открываются их всевозможные семантические ассоциации, за разнородными значениями которых скрываются объединяющие их свойства. Введенный Леви-Стросом в науку принцип бриколажа позволил «разговорить вещь» и рассмотреть в сложной цепи бесчисленных ассоциаций разнородных знаков их структурную обусловленность и рациональный порядок, т.е. разглядеть «за деревьями» культуры не только «лес», но и среду его создающую.

В своём замечательном научно-публицистическом сочинении «Печальные тропики» Леви-Строс красноречиво описывает мифологические представления и социальный уклад традиционных культур южноамериканских индейцев (племена кадиувеу, бороро, намбиквара, тупи-кавахиб). На примере их самобытных традиций он детально выявляет гуманистические основания культурного наследия архаических народов и показывает, что, архаика может быть исключительно полезной для современной цивилизации. Архаика - составная часть культурного разнообразия и без неё мировое сообщество будет не полным, а следовательно, функционально надломленным. Современная цивилизация не может позволить себе быть расточительным со всемирным наследием. Слишком хрупок культурный слой человечества и слишком изменчива среда нашего обитания. Пренебрежение архаическими традициями – недопустимая роскошь и завышенная самооценка человечества. Коалиция культур и связь времён – это не просто возможность устойчивого развития, но и непременное условие выживания техногенной цивилизации. Глобализация всё сильнее смещает нас к границе, за которой властвует пугающая неопределённость, безжизненный хаос и тотальная изменчивость. Но та же самая неопределённость раскрывает креативный потенциал культуры и поставляет строительный материал для нового структурирования и синтеза межкультурных взаимодействий.

Надо признаться, что работы Леви-Строса не легки для восприятия, в них нескончаемое множество фактов, мельчайших деталей, длинных отступлений и скрупулёзных комментариев. Иногда, кажется, что мысль теряется в лабиринте повествования или натыкается на неразрешимые задачки, интеллектуальные ловушки. Будто культура рассыпается на тысячи фрагментов, но только для того, чтобы вновь обрести своё целое, выстроенное из разнообразия и гармонии. Вскоре начинаешь понимать, что прежде, чем что-либо собрать воедино, надо сначала всё разобрать до деталей и понять, что и как устроено.

В одном из писем я спросил Леви-Строса о том, как он понимает культуру мира в беспокойном человеческом сообществе. Ответ основоположника структурной антропологии был такой: «Культура мира заключается в согласии людей занимать более скромное место на нашей планете, в культивировании человеческой способности сохранять разнообразие окружающей нас природы» (27 февраля 2001).

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Леви-Строс К. Взгляды со стороны // Курьер ЮНЕСКО. 2008, № 5.
[2] Островский А.Б. Этнологический структурализм Клода Леви-Строса // Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 3-14.
[3] Иванов Вяч.Вс. Леви-Строс и структурная теория этнографии // [Предисл. к кн.] Леви-Строс К. Структурная антропология. М.: Наука, 1983. С. 397-421.
[4] Ионесов В.И. Структурализм как гуманизм: идеи социального примирения и развития в концепции культуры Клода Леви-Строса // Разнообразие и идентичность: гуманистические основания всемирного наследия и мультикультурного развития. Отв. ред. В.И. Ионесов.  Самара: Век #21, 2010. С. 74-125.
[5] Ионесов В.И., Тромпф Г.У. Человек культуры мира: о Клоде Леви-Стросе, мультикультурализме и интеграции человечества // Разнообразие и идентичность: гуманистические основания всемирного наследия и мультикультурного развития. Отв. ред. В.И. Ионесов. Самара: Век #21,2010. С. 43-53.
[6] Иванов Вяч.Вс. Указ. соч. С. 397-421.
[7] Лич Э. Введение [Структурное исследование мифа и тотемизма] // Антология исследований культуры. Т.1: Интерпретация культуры (Культурология ХХ век). СПб.: Университетская книга, 1997. С. 591-602.
[8] Островский А.Б. Указ. соч. С. 3-14.
[9] Иванов Вяч. Вс. Указ. соч. С. 397-421.
[10] Структурализм: вчера и сегодня: к 100-летию Клода Леви Строса // Этнографическое обозрение. 2008. № 6. C. 3-56.
[11] Levi-Strauss, Claude. The Story of Lynx. Chicago & London: The University of Chicago Press, 1995. 276 p.
[12] Levi-Strauss, Claude. Look, Listen, Read. New York: BasicBooks, A Devision of Harper Collins Publishers, Inc., 1997. 202 p.
[13] Massenzio, Marcelo. An Interview with Claude Levi-Strauss // Current Anthropology. 2001, June. Vol. 42, № 3. Pp. 419-432.
[14] Структурализм: вчера и сегодня. Указ. соч. C. 3-56.
[15] Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 2000. С. 370.
[16] Там же. С. 371.
[17] Там же. С. 378.
[18] Piaget, Jean. Le Structuralisme. Presses Universitaires de France, Paris, 1968. 128 p.
[19] Леви-Строс К. Мифологики: Человек голый. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 594.
[20] Там же. С. 596.
[21] Там же. С. 575.
[22] Леви-Строс К. Мифологики: Происхождение застольных обычаев. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 386.
[23] Леви-Строс К. Мифологики: Человек голый. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 596.
[24] Там же. С. 596-597.
[25] Там же. С. 604.
[26] Там же. С. 606.  
[27] Леви-Строс К. Мифологики: Происхождение застольных обычаев. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 660.
[28] Леви-Строс К. Печальные тропики. М.: Изд-во «Культура», 1994. С. 606.
[29] Леви-Строс К. Мифологики: от мёда к пеплу. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 34.
[30] Леви-Строс К. Мифологики: Происхождение застольных обычаев. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 386.
[31] Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 2000. С. 338-339.
[32] Там же. С. 352-353.
[33] Там же. С. 353.
[34] Там же. С. 352.
[35] Там же. С. 353-354.
[36] Там же. С. 355.
[37] Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 25.
[38] Там же. С. 16.
[39] Там же. С. 18.
[40] Там же. С. 21.
[41] Там же. С. 21.
[42] Там же. С. 22.
[43] Там же. С. 23.
[44] Там же. С. 26.
[45] Рыклин М.К. Последний руссоист. Природа и культура в симфонии мифов Клода Леви-Строса // Леви-Строс К. Мифологики: человек голый. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 747-782.
[46] Леви-Строс К. Мифологики: Человек голый. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 575.
[47] Леви-Строс К. Печальные тропики. М.: Изд-во «Культура», 1994. С. 307.
[48] Там же. С. 290.
[49] Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 310.
[50] Там же. С. 311.
[51] Там же. С. 312.  
[52] Там же. С. 369.
[53] Там же. С. 26-27.
[54] Там же. С. 353.
[55] Там же. С. 351.
[56] Там же. С. 354.
[57] Рыклин М.К. Указ. соч. С. 753.
[58] Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 353.
[59] Леви-Строс К. Мифологики: Происхождение застольных обычаев. М.: ИД «Флюид», 2007. С. 653.
[60] Леви-Строс К. Первобытное мышление. М.: Республика, 1994. С. 16.
[61] Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 2000. С. 89-90.

© Ионесов В.И., 2024

Статья поступила в редакцию 5 ноября 2022 г.

Ионесов Владимир Иванович
доктор культурологии, профессор
Самарского государственного  
институт культуры  
е-mail: acdis@mail.ru