Смыслогенетическая теория культуры: общие положения

Аннотация. В статье излагаются основные положения авторской смыслогенетической теории происхождения и сущности культуры, основанной на бинаризме  импликативного и экспликативного миров, синтезируемой процессами психосферной медиации, в результате которого мозгом порождаются смыслы как основные элементы человеческой культуры.

Ключевые слова. Культура, антропогенез, психика, левополушарная и правополушарная сферы, медиация, психосфера, сознание, смысл.

Настоятельная необходимость выработать широкие объясняющие теории на основе постнеклассических парадигм осознается все более остро. После закономерного отступления постмодернизма с «незаконно оккупированных территорий» и частичной реабилитации системных и, обобщенно говоря, номотетических подходов к осмыслению реальности приверженность системным принципам перестала казаться чем-то постыдным, анахроничным и провинциальным, а засилье торжествующей идеографии – погружения в сверхузкие и локальные темы воспринимается с возрастающим скепсисом и раздражением. Напротив, любой опыт построения широких объясняющих парадигм встречает сочувственное отношение. Достаточно вспомнить стойкий интерес к синергетике, сила которого даже вызвала удивление у самих основателей этого направления. Похоже, «ужас методологии» начинает постепенно отступать перед необходимостью постижения сущего как системного целого во всем стереоскопическом многообразии связей. Формой такого системного подхода стала для автора смыслогенетическая теория культуры.

Ядром, организующей сердцевиной смыслогенетической теории, стала медиационная парадигма. Выходя своими корнями далеко за пределы гуманитарной сферы, она опирается на естественнонаучный фундамент. Последний, в свою очередь, базируется на самом фундаментальном из дуальных различений: оппозиции мира эмпирического (наличного) и мира квантового (потенциального) или, в терминах Д. Бома, импликативного. Более глубокие уровни дуального членения сознанию недоступны, а вне концепта дуальной оппозиционности бессодержательно само понятие медиации. Пограничная буферная зона, в которой осуществляется разворачивание и сворачивание импликативных паттернов (квантовых систем), в результате чего в актуальном мире возникают любого рода феномены и явления, называется психосферой, а само преобразование квантовых интерференций в классические (в физической терминологии) объекты под действием интенционально-энергетических импульсов – психосферной медиацией (ПМ). Подробнее об этом будет сказано далее. Отталкиваясь от этих самых глубинных онтологических уровней, смыслогенетическая теория строит медиационные модели культуры. При этом «по пути» от квантовых уровней к культурным проходится уровень нейрофизиологический, на котором универсальный принцип дуализма проявляется в межполушарной асимметрии мозга [1], а формой продуктивной медиации, определяющей эволюционную позицию человека-в-культуре, выступает смысл. Мир культуры, таким образом, это мир смысловых оппозиций, эволюционно изменяющихся [2] в исторической динамике.

Поскольку источником всякого бытия оказывается ПМ, в ходе которой любая данность «вызывает» из квантового мира свою измененную в следующую наносекунду онтологию, ключевое значение приобретает вопрос о режимах и каналах ПМ. Последний для всех систем определяется структурой и качеством интенционально-энергийных потоков, а для культуры – еще и психо-ментальными настройками (ПМН) индивидуального или коллективного субъекта. Медиационная парадигма позволяет:

• до некоторой степени преодолеть парадигматический разрыв между естественнонаучным и гуманитарным знаниями;

• научно фундировать (хотя бы в виде гипотез) концепт запредельного мира;

• вписать Культуру в эволюционную пирамиду систем и выявить универсальное и специфическое в законах ее развития;

• на уровне рабочей модели решить «проклятый» вопрос об источнике бытия и развития без апелляции к метафизическим и мистическим инстанциям;

• посредством моделирования специфических для каждой культурной системы форм, каналов и способов психосферной медиации, реконструировать ментальность ее субъектов и ее историческую конфигурацию;

• реконструировать когнитивные схемы как историко-антропологических типов человека, так и самой культуры как субъекта;

• интерпретировать историческую эволюцию не в линейно-прогрессистском, провиденциалистском или локалистским духе, а как нелинейный процесс, основанный на последовательной смене  доминирующих типов ПМ;

• заложить фундамент комплексной реконструкции всемирного историко-культурного процесса в двуединой системе культура – человек.

Итак, в основе медиационной парадигмы лежат несколько постулативных положений.

• Как уже говорилось, самым фундаментальным дуализующим принципом во Вселенной является принцип разделения миров на квантовый, импликативный (ИМ) – потенциальный и свернутый [3] и эксплицитный (ЭМ) – развернутый. Миры эти находятся с отношениях взаимной корреляции; первичным же по отношению к ним обоим выступает феномен интенциональности.

Интенциональность – не отвлеченное умопостроение. Феномен этот имеет прямое подтверждение в теории суперструн. «…В соответствии с теорией суперструн каждая частица составлена крошечной нитью энергии, в несколько сотен миллиардов раз меньшей, чем отдельные атомные ядра (намного меньше, чем мы можем в настоящее время исследовать), которая имеет форму маленькой струны. И точно так же, как струна скрипки может вибрировать различными способами, каждый из которых создает различные музыкальные тона, нити теории суперструн также могут колебаться различными способами. Но эти колебания не производят различные музыкальные ноты; поразительно, теория утверждает, что они производят различные свойства частиц. Крошечная струна, вибрирующая одним образом, будет иметь массу и электрический заряд электрона; в соответствии с теорией такая колеблющаяся струна будет тем, что мы традиционно называем электроном. Крошечная струна, вибрирующая другим образом, будет иметь все необходимые свойства, чтобы идентифицировать ее как кварк, нейтрино или любой другой вид частицы. Все семейства частиц унифицируются в теории суперструн, поскольку каждая появляется из различных колебательных состояний (мод), осуществляемых одним и тем же лежащим в основании объектом» [4].

Но интенции не равны суперструнам. Последние – лишь один из их физических модусов.

Фундирование понятия интенции, смысловыми проекциями/коррелятами которого в зависимости от контекста выступают понятия направленности, энергийности, излучения, эманации, требует введения в оборот категориальной пары: интенция и форма. Интенция – вектор, энергийная нацеленность на «вызывание», извлечение, распаковку из ИМ той или иной эмпирической определенности – таковости. Форма – развернутая, ставшая явленность этой определенности, ее слепок в пространственно-временном континууме [5]. Отсюда – двойственная природа всякой формы: будучи слепком, проекцией интенционально-энергийного вектора, она сохраняет восходящую к квантовым уровням причастность к нелокальным полевым процессам и взаимодействиям, т.е. к всеобщему, холономному, универсальному. Но при этом границы формы фиксируют ее единичную конфигурацию и локализуют в пространственно-временном измерении. Поскольку часть квантовых полей всякой вещи всегда остаются скрыты, нелокальны и не проявлены, то уместно говорить о двойной онтологии всего сущего: помимо явной имеет место также и нелокальная, «запредельная». Последняя способна в разной степени давать о себе знать в человеческой перцепции [6]: от образов «чистых» квантовых энграмм, до проекций частично материализованных психических матриц [7].

Физическим показателем степени проявленности=локализации любого рода таковости сможет служить мера квантовой запутанности (entanglement).

«Величина квантовой запутанности обычно условно измеряется от нуля до единицы. Этот параметр квантовых систем и определяет степень связанности отдельных локальных частей. Например, для слабо связанных друг с другом квантовых фрагментов мира мера запутанности стремится к нулю. В противном случае, если система составляет единое и неразделимое целое, мера запутанности стремится к единице. В принципе разделить квантовую структуру на строго независимые субструктурные фрагменты можно лишь в том случае, если она изначально находилась в незапутанном, сепарабельном (допускающем разделение) состоянии при мере запутанности, равной нулю. Это можно сделать только для квантовой системы, отдельные фрагменты которой никогда не вступали во взаимодействие друг с другом.

Легко предположить, что величина запутанности зависит от интенсивности взаимодействия квантовых систем с окружением. Управляя этим взаимодействием, можно менять меру квантовой запутанности между составными частями системы. Например, замкнутая система может находиться в максимально запутанном состоянии и не иметь внутри себя локальных (классических) составных частей (подсистем). Но если она начинает взаимодействовать с окружением, мера запутанности между ее подсистемами постепенно уменьшается и они “проявляются” в виде локальных объектов. При наличии взаимодействия с окружением суперпозиция разрушается, и проявляется, в зависимости от типа взаимодействий, то или иное классическое состояние. Этот физический процесс называется декогеренцией и тесно связан с квантовой запутанностью: в своей основе он подобен потере слаженности волновых колебаний отдельных микрообъектов в результате взаимодействия системы с окружающей средой» [8].

Не менее важным для понимания квантовых оснований сущего является вопрос о прогрессии способности к различению.

Интеграция и дезинтеграция – универсальные структурообразующие начала во Вселенной – проявляются на всех онтологических уровне в способности структур к различению. Всякий акт различения [9], создает ситуацию двойного бинаризма: помимо дуализующего различения для-различающего, возникает еще и оппозиция самого различающего по отношению к различаемому. Разумеется, характеристики различающего и различаемого, как и само выделение в акте различения отдельной бинарной оппозиции из многомерного континуума взаимодействий, придаются элементам оппозиции сознанием. «На самом деле» каждый из элементов оппозиции обладает и теми, и другими свойствами и потому, субъект-объектная оппозиция – не более чем условная ментальная фигура. При этом, напрашивающаяся рационализация вопроса посредством дихотомии: что и как различается, на самом глубинном уровне не работает, поскольку разрушает целостное понимание процесса.

Онтологизирующее различение начинается с квантовых уровней. Различение квантовых суперпозиций переводит их из несепарабельного состояния в сепарабельное и порождает эффект декогеренции, когда те или иные потенциальные паттерны ИМ переходят в локально-физическую форму и «выскакивают» в эмпирический мир. В микромире любые взаимодействия порождают эффект квантовой запутанности, когда нельзя определенно сказать, что относится к «субъекту», а что к «объекту». Те же части структуры/системы, которые не участвуют в смешении, составляют относительно неизменный «субстрат вещи». Особенная, присущая этому субстрату интенциональная энергийность выражает его самость. Последняя объективирует (декогерирует) в ходе взаимодействия лишь те аспекты (свойства, признаки) адресата, которые релевантны ее собственной онтологии, т.е. лишь те, с которыми она в принципе способна взаимодействовать. Или, иными словами, каждая структура «видит» в другом лишь те «компоненты» волновой функции, взаимодействие с которыми необходимо и достаточно для определения их состояния, то есть для перевода этих компонент из суперпозиции в смесь [10]. Таким образом, любая структура, включаясь в процесс различающих взаимодействий участвует в формировании «объективной реальности», и всякая вещь существует лишь постольку, поскольку его онтология определяется различающими взаимодействиями с другими структурами и системами.

Все вовлеченные в эволюционный процесс системы Вселенной могут быть выстроены в поступательный ряд по принципу утончения и усложнения различающих взаимодействий, по структуре и «содержательному наполнению» излучаемых ими интенционально-энергийных потоков. Каждый класс феноменов пребывает в своем особом темпомире и взаимодействует с окружением в заданных его онтологией интенционально-энергетических режимах и границах. Таким образом, степень и характер объективации (эмпирической проявленности) любой вещи определяется изменением состояния окружения в процессе де- и рекогирирующих взаимодействий с ее квантовыми полями.

Так, в мире плотных физических тел и, в особенности в неорганической системе, действуют сильные и «грубые» энергии, которым соответствует сравнительно низкий уровень квантовой запутанности. Поэтому, время в абиотическом мире течет медленно. Интенциональная энергийность живой природы структурирована сложнее и тоньше, и потому, более слабые энергии живых систем создают более динамичный темпомир. Мир культурных смыслов основан на еще более тонкой и сложно структурированной интенциональной энергийности. Человеческая ментальность, в общем случае [11], не способна, ввиду слабости своей интенциональности, изменять физические свойства объектов. Оно способно лишь «отслаивать» от них семантико-смысловые проекции, работающее в качестве культурных концептов и таким образом творящих культурную реальность. К примеру, гора как природный объект, существует как локальный классический объект за счет различающих взаимодействий (декогеренций) со стороны элементов физической среды. Здесь действуют энергии неизмеримо более сильные, нежели ментальные и потому, никакие интенциональные воздействия на гору со стороны сознания ее физических свойств не изменят [12], как бы не оспаривалась это религиозными метафорами. Иное дело – мир культуры. Здесь изменение мифосемантики горы как смысловой конструкции может иметь весьма важные последствия. К тому же наши представления о горе как о природном объекте – не то, что есть «на самом деле», а культурный концепт – смысловая конструкция. О самой же физической субстанции горы в объективном аспекте, кроме того, что она существует, сказать нечего. Все сказанное сверх этого – суть культурные концепты.

Это, конечно же, очень упрощенная картина. Любая вещь, собирая в себе пирамиду эволюционных уровней, состоит из структур, сильно разнящихся по своей интенционально-энергийной природе. Да, и на каждом из уровней типология интенциональных взаимодействий достаточно широка. Так, на уровне физическом, гравитация плотных тел имеет один порядок интенциональных взаимодействий и, соответственно, свой тип энергий. Микрообъекты – иной порядок. Химические связи – свой. Процессы в электронном газе, вакууме или глюонных цепях – свои. Межспиновые и торсионные взаимодействия – свои. На эту амальгаму взаимодействий накладываются интенционально-энергийные режимы более сложной эволюционной системы – биологической. А с появлением человеческой ментальности – и культурной.

Таким образом, любая структура, являет собой «агрегат» состоящий из нескольких субстанций, каждая из которых определяется особым типом взаимодействия квантовых полей и специфической интенциональной энергийностью [13]. Чем «проще» энергии взаимодействия, тем «объективнее» и устойчивее во времени их физические проявления, и тем стабильнее каналы их медиационных связей с ИМ/психосферой (см. ниже). Так, неорганические субстанции человеческого организма ведут себя в горизонте сознания как неизменные; биологическая жизнь организма, включая формы поведения, появлений психизма и т.д., – это уже гораздо более динамичная и изменчивая система. Ее медиационные каналы с ИМ куда менее рутинизованы и стандартны, но и они по отношению к сознанию, предстают как нечто весьма инертное. Культурные же феномены, ввиду слабости и предельной утонченности порождающих их интенциональных потоков локализованы минимально. Поэтому их медиационные связи с ИМ как ни в одной из материнских систем неустойчивы и подвижны, а их фиксируемые психическими энграммами каналы – хрупки и уязвимы. Инерция культурных норм и традиций по сравнению с инерцией биопроцессов – ничто. Здесь нет ничего удивительного: чем слабее энергии взаимодействий и тоньше структурирована их интенциональность, тем выше уровень квантовой запутанности и тем «больше» квантовых полей остаются в суперпозициональном (непроявленном, потенциальном) состоянии. Т.е. объективируется (локализуется) лишь сравнительно узкий спектр потенциальных состояний, так сказать, «верхний надстроечный слой», процессы в котором почти не отражаются на уровнях существования, объективированных в материнских системах. Но с позиции сознания этот слой – целая Вселенная, отраженная в смыслах Культуры.

Каждый системный уровень имеет свое пространство событий. В мире плотных физических тел, где господствуют классические корреляции и «простые» физические взаимодействия – свой порядок событийности. В более «тонких» сферах, где преобладают квантовые корреляции – он существенно иной. Поэтому, говорить о том, что такое событие само по себе и чем оно отличается от не-события, без ответа на вопрос для кого? (для чего?) – совершенно бессмысленно. Иными словами, любые определения события вне контекста сознания невозможны. Поэтому, разговоры о том, что есть событие «само по себе» в неорганическом мире или в мире природы можно смело оставить в стороне и задаться вопросом: что есть событие в мире культуры? Впрочем, вопрос следует сформулировать иначе: каким образом человеческая ментальность конструирует концепты событий? Ответ на этот вопрос разрешил бы одну из величайших тайн бытия и тем самым лишил бы познавательную устремленность человеческого ума ее главной интриги. И, быть может, даже хорошо, что поиски ответа здесь сродни погоне за горизонтом.

Итак, в квантовом мире, способность к дискретизации, означает возможность структур различать и, изменяясь в ходе этого различения, фиксировать в своем состоянии выделение тех или иных компонент суперпозиции в векторе состояния окружения. Это впрочем, относится лишь к высоко декогерированным сферам. Вообще же векторы состояния подсистемы и окружения не являются взаимонезависимыми. Поскольку же, в большинстве случаев речь идет о процессах в мире уже декогерированных объектов, то дискретизация проявляется во взаимном проецировании свойств между объектами. Фиксация изменений, связанная с таким проецированием, т.е. самоосуществление дискретизации изнутри «объекта» – одно из ключевых направлений прогрессивных эндогенных ароморфозов. В этом направлении у живых организмов возникали и развивались органы чувств, усложнялся психический аппарат различения [14], перцепции и обработки привходящих импульсов среды, усложнялись кодирующие и декодирующие системы биоязыков.

• Зоной сопряжения ИМ и ЭМ – выступает особая «буферная зона» – психосфера, а само сворачивание-разворачивание импликативных паттернов [15], как уже говорилось, называется психосферной медиацией – ПМ.

В силу психологической инерции, любые термины, включающие в себя основу «психо», непременно соотносятся с миром человеческого мышления или, по меньшей мере, животной когнитивности. Согласно же медиационной парадигме, психосфера охватывает все сущее, а не только сознание, мышление или психику в ее биофункциональном понимании.

В психосфере паттерны ИМ распаковываются и обретают проявленные формы, осуществляется переход от потенциально бытия к актуальному, и рождаются онтологии. Психосфера, таким образом, это третий мир – между импликативным и эмпирическим, причастный им обоим и обеспечивающий между ними перманентную медиацию. Заглянуть в ИМ, минуя психосферу, невозможно в принципе. «Субстрат» ИМ – это импликативные паттерны, недоступные человеку в непосредственном восприятии. Доступны лишь психосферные проекции этих паттернов, разная степень проявленности которых образует в психосфере шкалу состояний между наличным существованием и не-существованием, т.е. таким импликативным потенциалом, вероятность воплощения которого стремится к нулю. Мир психосферных образований разной степени проявленности (объективированности, локализации, воплощенности) – это особого рода субреальность. ПМ осуществляется на всех системных уровнях сущего от мироэлементарно-физического и космологического до биологического и культурного. Разнятся лишь уровни и режимы ПМ. Сущность различий коренится в качестве интенциональной энергийности. Последняя, помимо силы, интенсивности и направленности, определяется также и по своей структурной организации, степени ее «тонкости». Возникновение областей, где действуют более слабые, чем в материнских системах, но более сложно организованные интенциональные взаимодействия, и обуславливает возможность эволюционной динамики как увеличения порядка вопреки всеобщему закону нарастания энтропии.

К примеру, нарастание энтропии в абиотических (неживых) системах допускает возникновение живой системы, в которой интенциональные энергии слабее, но сложнее по свое структуре. Поэтому они и способны инициировать более высокий темп взаимодействий. Так на фоне общего «вялотекущего» нарастания энтропии в абиотической материнской системе образуется внутренний эволюционный «коридор», свой локальный темпомир, рождающий дочернюю систему, на время своего эволюционирования как бы ускользающую от действия второго начала термодинамики. Тот же принцип работает и на следующем эволюционном уровне, где материнской оказывается уже сама биосистема, а дочерней – Культура.

В связи с этим примечательно рассуждение М.Д. Салинза. «...Прогресс – это рост общего количества трансформируемой энергии, используемой для создания и поддержания культурной организации. Культура ставит энергию под контроль и направляет ее в нужном направлении; она извлекает энергию из природы и трансфор¬мирует ее в людей, материальные блага и работу, в политические системы и идеи, в социальные обычаи и в следование им. Общее количе¬ство энергии, трансформированной из свободного в культурное состояние, с учетом, возможно, той степени, насколько много ее теряется при этой трансформации (энтропийные потери), может рассматриваться как критерий общего уровня развития культуры, мера ее достиже¬ний» [16]. Если энергию понимать как измеряемую единой количественной мерой во всех системах (например, в джоулях), то позиция Салинза легко опровергается сравнительно-историческим анализом. Но если принять положение о структурно-качественных различиях энергий в разных системах, то следует признать, что здесь автор высказывает весьма точную и глубокую догадку. Заслуживает внимания и то, что автор, не заявляя этого специально, говорит о культуре как о субъекте, преследующим собственные цели.
 
Акты ПМ, вызывающих к существованию те или иные феномены, в подавляющем большинстве стандартны, поскольку воспроизводят уже существующие формы в не эволюционно измененном виде. Изменения здесь не выходят за рамки флуктуаций, которые во многих случаях столь незначительны, что можно говорить об относительно неизменном воспроизводстве. Вообще, степень и характер изменяемости элементов системы, ее наличного материала напрямую зависит от степени ее сложности и, соответственно, автономности от материнской системы. Чем автономнее и сложнее система, тем большее количество интенциональных импульсов проходит по прямым и обратным каналам ПМ и тем шире, соответственно, и амплитуда флуктуаций. Тем больше вероятности выхода за пределы флуктуационных изменений и прорыва к изменениям мутационным, выраженным в скачковом переходе от одного пакета («куста») импликативных паттернов к другому. Определенный сектор такого рода изменений и есть основание эволюционной динамики.

• Эволюционные изменения, составляющие количественно ничтожную часть всех инициируемых ПМ изменений, направляются четырьмя неразрывно взаимосвязанными глобальными эволюционными векторами (ГЭВ), устремленными к наращиванию:

- сложности [17],

- дифференцированности,

- самости/субъектности,

- сжатию темпов и пространства эволюционирования.

Векторы эти возникают не внутри систем: будучи по отношению к ним трансцендентными, они проявляются, «прорастают» в их материале и через него. Но формы и структуры в любых системах всегда ограниченны и конечны [18]. Поэтому ГЭВ не прекращают своего на них давления с целью найти наименее специализированные, ибо высоко специализированные формы эволюционировать неспособны [19]. Наименее же специализированные «выталкиваются» ГЭВ на следующий эволюционный уровень, где их названные устремления достигают своего более полного воплощения. При этом сама эволюция, не имеющая никаких конечных целей, но имеющая лишь направленность, понимается двояко: как горизонтальная и вертикальная. Горизонтальная эволюция – путь вписания эволюционирующих форм в среду: адаптация и специализация. Вертикальная эволюция – скачковый прорыв на стадиально следующий уровень самопроявления ГЭВ, не только не совпадающий по своей направленности с задачами адаптации форм, но и, как правило, им противоположный – «перпендикулярный». Локальные прорывы вертикальной эволюции происходят на внутрисистемных уровнях. Глобальные – создают сопряжения между системами: материнскими и дочерними.

• Антропогенез/культурогенез – частный случай такого сопряжения: между биосистемой и Культурой. В условиях исчерпания у млекопитающих потенциала горизонтального эволюционирования наименее специализированные приматы оказались самыми пригодными для вертикального эволюционного прорыва. Поэтому приобретение ими антропных признаков: прямохождение, рост мозга и некоторые другие следует объяснять, прежде всего, в контексте вертикальной, а не горизонтальной (приспособительной) эволюции. Если в этих ароморфозах и есть некоторой адаптирующий компонент, то он в любом случае, не главный и не направляющий. Более того, вертикальный прорыв, т.е. «перпендикулярный» нормальному горизонтальному эволюционированию, существенно осложняет адапциогенез, комкая и ломая многие жизненно важные программы и, прежде всего, программы генетического наследования. Ускорение темпов морфогенеза (не говоря уже о его направленности) и «лихорадочная» перестройка экосистемных связей вместо плавно протекающего в естественных для биосистемы темпах адаптивного эволюционирования порождают эволюционную болезнь. Последняя вызывает широкий набор физиологических и психических дисфункций, которые, впрочем, и оказываются проводником нового системного качества. Важнейшее проявление эволюционной болезни, обусловившее гоминизацию и культурогенез – не просто цефализация, но в особенности развитие и закрепление на видовом уровне межполушарной функциональной асимметрии (МФА). О культурном значении МФА в последнее время пишут много, чаще всего в связи с проблемой происхождения и развития речи. Иногда даже утверждают, что именно речь порождает асимметрию полушарий [20]. Дело, однако, не только в том, что все как раз наоборот: проявления МФА явно опережают развитие речевых функций [21], а в том, что асимметрия гемисферных функций в своем значении существенно выходит за рамки генезиса речи и языка. Общеэволюционное значение МФА в том, что лишь бисистемный мозг человека оказался способным продуцировать особый когнитивный продукт – смысл, что и отличает его мышление от психической активности животного.

В отличие от животных, у которых, согласно В.Л. Бианки «онтогенетическая динамика межполушарной асимметрии … находится, по-видимому, в известной мере под контролем окружающей среды» [22], у предков человека МФА, нарастая в филогенетическом ряду, становится фундаментальным внутренним фактором, конфигурирующим культурное сознание.

Вертикальный эволюционный прорыв, вытолкнувший гоминидных предков человека из «нормального» горизонтального биоэволюционирования, вызвал у последних острейшую эволюционную болезнь. Фундаментальным ее проявлением стала разбалансировка перцептивных режимов и, прежде всего, диапазонов восприятия (различения/декогеренции) паттернов ИМ. Иными словами, стандартизованные каналы прямых и обратных связей психики с ИМ, которые у животных, несмотря на усложнение когнитивности, оставались в целом устойчивыми, у гоминид оказались частично разрушенными. На ведущее правое полушарие обрушился вал новых неконтролируемых перцептов [23].

Напомню общеизвестное суждение о различии функций у полушарий:

- правое – интуиция, дивергенция, чувственность, образность, метафоричность, континуальность ситуационная конкрет¬ность, спонтанность, экзистенциальное, атемпоральное, симультанность;

- левое – рассудок, конвергенция, ин¬теллект, дедуктивность, рациональность, дискретность, абстракция, волевой контроль, дифференциальное, темпоральное, каузальность.  

Нельзя недооценивать и огромную роль объединяюще-разъединяющих органов – комиссур и, прежде всего, мозолистого тела – сложного составного органа, разные отделы которого в межполушарном взаимодействии выполняют свои особенные функ¬ции, сводящиеся к дублированию биологических [24]. Иначе МФА у человека не развилась бы сверх той, что наблюдается у ближайшего типологического аналога – у певчих птиц. МФА растущего и формирующегося человеческого мозга – это не просто частное нейрофизиологическое приобретение. Это проявление хорошо известного и универсального для всех существующих во Вселенной систем принципа сочетания морфологической симметрии (всегда, разумеется, неполной) с функциональной асимметрией. Приобретая в МФА источник перманентного внутреннего напряжения, человеческий мозг превращается в автономно эволюционирующую вследствие этого напряжения бисистемную структуру. Таково первое условие возникновения сознания как носителя пресловутого «разумного поведения» и культуры, предопределяющее коренное отличие человека от животного.

Этологи-биологизаторы, предоставляя все новый и новый материал об интеллектуальных способностях животных, упорно пытаются распространить на них такие понятия, как мышление, деятельность, культура и социальность. Последнее стало уже общепринятым. Тем самым как бы между делом, «без лишнего шума» ретушируется различие между человеком и животным. Грубая методологическая ошибка тут состоит уже в том, что новооткрытые свойства животной когнитивности описываются в «человеческих» терминах. Не следует прельщаться внешним сходством животного поведения с человеческим – в их основе разные когнитивные режимы. Разница это отнюдь не в количественном уровне интеллектуальных возможностей. Мышление человека строится на оперировании смыслами (смысловыми конструкциями), которое стало необходимо и возможно в ходе серии эволюционных антропогенетических ароморфозов и перестройки когнитивных функций в ответ на вызовы эволюционной болезни. У животных таких проблем не возникало, и потому продуцировать смыслы они неспособны. В рамках психических флуктуаций, особенно в человеческой среде, они могут считывать психические матрицы из мира культуры и воспроизводить отдельные компоненты смыслогенетического алгоритма. Но происходит это спорадически, в жизнеобеспечивающих практиках используется редко и потомству не передается.

Вернемся, однако, к МФА.

Более «архаичное» правое полушарие, «заведуя» сферой бессознательно и интуицией, осуществляет непосредственную медиацию с психосферой. Симультанно перцептируемые правым полушарием прафеномены в ментальной сфере проявляются как «оно само», как непосредственная данность мира «каков он есть на самом деле» и сопровождаются сильнейшим эмоциональным переживанием. В силу вызванных эволюционной болезнью дисфункций, правополушарные перцептивные гештальты, почти утратив и без того диффузные границы, в своем взаимоналожении стали порождать когнитивный хаос. Именно в нем, а не в неспособности физически приспособиться к среде обитания, кроется причина схождения с «эволюционной сцены» большинства ранних гоминид.

Отладка перцептивных/медиационных режимов путем возвращения к животной «правильности» [25] в силу необратимости нейрофизиологических трансформаций была уже невозможна, и потому единственным выходом было компенсаторное развитие левого полушария: умножения и расширения его функций. Само по себе ускоренно-направленное его развитие и повышенная его мутабильность в ходе антропогенеза – не что иное, как пример продуктивной ПМ. Травматичные проявления эволюционной болезни, усиленные видовой изменчивостью в русле вертикального эволюционирования, вызывали ответную реакцию – спонтанные коллективные интенциональные импульсы-запросы, которые гоминиды направляли в ИМ/психоферу. Быстро растущий и перестраивающийся мозг стремился, если так можно выразиться, вызвать из мира возможностей такое свои будущие формы, которые бы максимально купировали проявления эволюционной болезни. Ее обострения и ответные интенциональные энергийные импульсы-запросы коллективной психики гоминид послужили им навигатором завершающего этапа морфофизиологической эволюции, в авангарде которой была эволюция мозга. Неслучайно этапы его роста соотносятся с появлением новых видов, за которым обычно следует очередная «культурная революция» [26]. Так, рост мозга, начавшись немногим более 2 млн. лет назад, вывел ранних гоминид на рубеж 500-800 см3. Первый пик эволюционной болезни приходится на эпоху хабилисов [27], а уже у ранних эректусов (включая эргастеров) 1,9 – 1,8 млн лет назад мозг достигает 800-1000 см3. Следующее ускорение роста мозга до 1300-1500 см3 закономерным образом приходится на эпоху становления неандертальцев и сапиенсов, т.е. 500-200 тыс. лет назад. Неандерталец же стал последней жертвой эволюционной болезни – второго и последнего ее пика.

Такое объяснение – в моей терминологии, напомню, медиационное – легко упрекнуть в непроверяемости и «мистичности». Но кто может в объяснение направленного характера антропогенеза предложить проверяемую гипотезу?

Компенсаторная роль левой гемисферы состояла в том, что левополушарная когнитивность с ее линейно-дискретизующими и «причинообразующими» функциями, оказалась способной фрагментировать болезненно безразмерные правополушарные гештальты, маркировать их, поначалу протосемантически, и выстраивать из них упорядоченные структуры: от простого соположения (как в детском мышлении) до многоуровневых иерархических структур и сложно организованной смысловой топики с многочисленными прямыми и обратными связями. Базовая операциональная единица человеческой ментальности – фрагмент правополушарного гештальта [28], преобразованный левой гемисферой в элемент линейно-дискретного ряда с семантической маркировкой – и есть смысл. Будучи дискретной единицей сознания, смысл представляет собой первоэлементарный результат когнитивного синтеза право- и левополушарных функций и снятия межполушарного психического напряжения. Именно смысловая основа, как уже говорилось, отличает человеческую когнитивность от животной, до каких бы «интеллектуальных» высот последняя ни доходила. Будучи неделимой единицей человеческого мышления, смысл не сводим к референтному (денотивному) значению и включает в себя также экзистенциальную и генетическую компоненты.

Таким образом, на нейрофизиологической основе МФА развился уникальный сверхприродный когнитивный режим, продуцирующий смыслы – операциональные единицы человеческой когнитивности. Так родилась новая, незнакомая животному психизму формы сепарации, ставшая рубежом, маркирующим рождение новой эволюционной системы – Культуры.

• Смысл – дискретное состояние психики, выраженное в кодах – имеет, помимо денотативного также генетическое и экзистенциальное измерения. Смысл – первичная операциональная единица человеческой ментальности и самой Культуры/культуры, ее структурный первоэлемент. Продуцирование смыслов вооружает человеческий мозг возможностью коммуницировать с психосферой посредством более сложно структурированных интенционально-энергийных взаимодействий. В результате в ИМ и психосфере образуется «надстроенный» над паттернами материнских систем «культурный сектор» – континуум импликативных пакетов, из которых распаковываются феномены культуры.

Смыслогенез – это не просто критериальный фактор культурогенеза. Это особый, присущий исключительно человеку способ ПМ. Специфика его состоит не только в более «тонко» и сложно организованной интенциональности, но также и в том, что в результате эволюционной болезни человеческий мозг приобрел ряд особенных свойств:

- быть «принимающим устройством» расширенного, по сравнению с имеющимся у животных, диапазона интенциональных импульсов и воздействий из психосферы,

- «работать в холономной сфере» (К. Прибрам), т.е. не просто участвовать в квантовых процессах (в них так или иначе вовлечено все сущее в ЭМ), но и осуществлять интенциональную индукцию, т.е. создавать новые импликативные паттерны и соответствующие им психосферные образования силой ментального акта – концентрации интенциональной энергии посредством внимания и воли,

- изменять, корректировать, направлять содержание и динамику изменений своего организма [29] и психики/ментальности посредством интенциональной индукции,

- таким же образом участвовать в формировании «внешней» социокультурной реальности. Грубо говоря, всякий культурный феномен воплощается вследствие того, что некая сила направляет в ИМ соответствующий интенциональный импульс-запрос, который при определенных условиях осуществляет декогеренцию некоторого набора квантовых суперпозиций (суммы полей) и тем самым «вытягивает» этот феномен из ИМ через психосферу в мир наличного существования. Поэтому человеческая ментальность не только продукт культурогенеза, но также и агент его перманентного разворачивания.

Как всякое живое, как, впрочем, и неживое существо, человек имеет на квантовом уровне нелокальную модальность, т.е. потенциально присутствует «везде и нигде». Но в отличие от всех остальных существ, он способен посредством воли и внимания сознательно (целенаправленно) устремлять и фокусировать свою интенциональную энергию в той или иной пространственно-временной точке. Это становится возможным с развитием способности к смыслообразованию; формирование психического образа адресата партиципации позволяет человеческой психике посылать (излучать) декогерирующие интенциональные импульсы в гораздо более широком диапазоне, чем животные. Перцепции, выходящие за рамки инстинктивно запрограммированных, вызвали не только психические дисфункции, но и инициировали возможность интенционального обращения, адресации к гораздо более широкому классу адресатов от присутствующих в наличной реальности до чисто идеальных, воображаемых. Эти обращения, включаясь в процессы декогеренции-рекогеренции, на квантовом уровне соучаствуют в формировании онтологии самих адресатов. Но не абстрактной «объективной» онтологии, которой, строго говоря, не существует, а онтологии-для-человека и, стало быть, для-культуры. Интенциональность человеческой психики/ментальности к реальности природных феноменов добавляет новый уровень – смысловой. Поэтому творить для сознания означает не создавать нечто в физическом смысле, а конструировать смысловое поле. И когда архаический миф повествует о сотворении тех или иных вещей, это сотворение никогда не следует понимать в чисто физическом аспекте. Творение любой вещи – это прежде всего коммуникация с ее нуминозной сущностью, незримым психосферным субстратом, а сам акт творения – опредмечивание, введение в присутствие ее предметной репрезентации. При этом осознание дистанции между мистической сущностью и ее репрезентантом всегда в определенной мере блокируется бессознательной табуацией. Более того, центральная экзистенциальная проблема раннего культурогенеза – снять различие между запредельным миром и «здешним», обнаруживающее себя всякий раз, когда сознание рефлектирует акт своего вмешательства в паутину «естественных» психосферных связей, иными словами, надстраивает культурную онтологию над природной естественностью и тем самым, нарушает «правильный» порядок вещей.

В смыслогенезе человеческая мысль, благодаря своим комбинаторным и моделирующим возможностям, способна, в отличие от животной когнитивности, дотягиваться до неизмеримо более обширного класса реалий. Причем значительная часть этих реалий сконструирована самим человеческим мышлением. Степень и характер объективации этих реалий зависит, главным образом от двух факторов: вероятностного потенциала соответствующего паттерна ИМ и содержанием излучаемого ментальностью (индивидуальной или коллективной) интенционального импульса, который нацелен на его воплощения.

Социальный коллектив всегда обладает несравненно большими, нежели отдельный индивидуум, индуктивными возможностями. Коллективная интенциональная индукция творит культурную реальность, и потому сохранение социального единства коллективного ментального поля, его интегрированность, выраженная в единстве партиципационных устремлений – idea fix любой культурной системы от архаической до современной. Иное дело, что начиная с осевой эпохи [30] индуктивные возможности отдельного человека (особенно личности) резко возрастают. Поэтому, диалектика социального (коллективного) и индивидуального обретает в культурогенезе первостепенное значение.

Смысл представляет собой присущую исключительно человеку форму дискретизации психического континуума. Проявления такой дискретизации и отдельные элементы смыслообразования ситуационно наблюдаются у высших животных, в частности, у антропоидов. Но полноценный алгоритм смыслообразования окончательно складывается лишь у неоантропов. Все, что выводится из спонтанного потока бессознательно фиксируемых изменений (о не фиксируемых я даже не говорю) в область осмысления, обретает для человека статус события. На заре культурогенеза событием было уже само переживание первосмыслов: диффузных, синкретичных, семантически расплывчатых, но при этом очень емких. Выделение первосмыслов из сферы животного психизма не могло не сопровождаться сильнейшим эмоциональным переживанием и глубокой сакрализацией [31] рождающихся при этом семантем. Когда же первичные смысловые конструкции стали в ходе самопродуцирования [32] усложняться, переживание их экзистенциальной значимости пошло на убыль. В результате отдельно взятый смысл – своего рода стоп-кадр психического потока – довольно быстро исчез из поля рефлексии, а современное сознание вообще отдельных смыслов почти не различает [33]. Для этого ему бы потребовалось провести специальную работу по археологии генетической цепочки смысловых конструктов, что непросто сделать не только интеллектуально, но и психически: ведь даже современный ребенок получает с символическим импринтом не столько первосмыслы, сколько уже довольно сложные смысловые конструкции. Не будь отдельный смысл столь протеистичным, постижение культуры было бы гораздо менее трудным делом, не требующим многоуровнего теоретического моделирования.

Смысл как продукт межполушарного взаимодействия оказывается не только структурной единицей формирующегося пространства культуры, но и синтетической формой более высокого, чем у животных, уровня дробления психического континуума.

Универсальный космический принцип дуализма смысл вывел, говоря гегелевским языком, из бытия-в-себе в бытие-для-себя. Принцип различения, в основе своей дуального, обрел осмысленную знаковую форму, и это стало неотъемлемой органической чертой человеческой ментальности: источником имманентного развития и при этом неизбывного травматизма.

Иное дело, что принцип дуализма продолжал эволюционировать и дальше, уже в пространстве Культуры, восходя ко все более выраженным и «чистым» формам. Ключевой точкой эволюционного скачка стала эпоха I тыс. до н.э. – VII в. н.э., в смыслогенетической теории неслучайно названная эпохой Дуалистической революции. Что же касается предшествующей ей эпохи МРС, то там принцип дуализма, будучи проявленным неизмеримо сильнее (и вообще, по-иному) чем в животном психизме, заявляет о себе еще во многом невнятно, диффузно, релятивно. Мифоритуальная когнитивность не знает антагонистических антиномий и жестких дуалистических доктрин. Из-за текучести, взаимозаменяемости мифосемантики бинарные различения неустойчивы, ситуативны, подвижны. Исторически эти качества убывают по мере усиления левополушарных когнитивных техник. Этот процесс подспудно, но подчас в весьма остро и драматично противостоящий правополушарному доминированию, в конце концов и привел в эпоху дуалистической революции к смене типов гемисферного доминирования.  

• Сопряжение биосистемы и Культуры осуществляется посредством конвертации предопределенных видовым кодом программ животного поведения в осмысленные культурные практики. Суть конвертации заключается в дезинтеграции, «развинчивании» присущих животной психике целостных «сценариев» поведения со всем пакетом их ситуационных вариаций на дискретные и операциональные компоненты, которые, проходя «конвертационную рамку» смыслогенеза, «свинчиваются» заново, но уже в качественно ином виде. Это когнитивное новообразование – смысловая структура, сохраняет, как правило, изначальное содержательно ядро исходной биопрограммы, но помещая его в вариативно изменчивый семантический, т.е. культурно-смысловой контекст, реализует уже в совершенно ином качестве. Это конвертационное преобразование животной когнитивности в смысловые структуры полностью укладывается в динамику давления ГЭВ на биосистему, преодолевающих недостаточную гибкость и операциональную вариативность инстинктов.

• Любая эволюционирующая система решает двухуровневую задачу: выработка новых каналов ПМ для своих взаимоотношений с материнской системой и воплощение ГЭВ в своем материале. Здесь фундаментальные задачи человека и Культуры совпадают и сводятся к формированию новой «паутины» связей взамен частично распавшихся природных способов погружения в психосферу. На путях обретения человеком новых, сверхприродных каналов ПМ культура вынуждает человека отклонять природные императивы и программы, из-за чего усвоение новых партиципационных [34] отношений (ценностей) зачастую связано с переживанием боли, страданием и преодолением, символы которых нередко становятся в культуре системообразующими.

• Культура как система, встроенная в макроэволюционную пирамиду, представляет собой максимально выраженную степень проявленности ГЭВ. При этом одним из главных факторов, определяющих более высокий уровень независимости Культуры от своих материнских систем, становится ее имманентная противоречивость и двойная субъектность. Под противоречивостью понимается уже упомянутый во Введении дуализм культурно-культурного и культурно-человеческого начал, из которой следует и дуализм субъектности, присущей, с одной стороны, человеку и, с другой, Культуре/культуре [35]. Меняющиеся в исторических контекстах комбинации коррелятивных связок между двумя полюсами субъектности создают в локальной культурной системы (ЛКС) постоянный источник внутренних противоречий, который инициирует эндогенное их (ЛКС) развитие. В этом противоречии коренятся и «вечные проблемы» человеческого бытия. Историческая эволюция – это коэволюция человеческой ментальности и социокультурных форм, в ходе которой и то, и другое проходят ряд системных ароморфозов. Поэтому суть человека в его культурном измерении определяется не неизменной метафизической матрицей, а в эволюционном ряду культурно-антропологических типов. На этом основании квазинаучная мифологема о культурно-антропологическом единстве человечества решительно отвергается.

• Если и можно говорить о каких-то универсальных, «метафизических» устремлениях человека как культурного существа, то связаны они, как ни парадоксально, именно с неизбывным порывом к бегству из культуры с ее дуализмом, экзистенциальной травматичностью и бесконечной пыткой разнообразными формами отчуждения. Достигнутый Культурой/культурами следующий по отношению к биосистеме уровень сложности, дифференцированности и субъектности создает острейший конфликт с биологическими основаниями человеческой ментальности, внутри которой этот уровень и достигается. Пока природные основания человека не могут быть элиминированы, ему приходится играть с Культурой в жестокую диалектическую игру по ее (Культуры) правилам. Культура манит человека иллюзорной возможностью возвращения в не-дуализованное, холономное, не-выделенное из универсума состояние, задавая ему разнообразные пути трансцендирования: приоткрывая завесу ИМ, точнее, его психосферных проекций. Той же цели служит и конструирование культурой религиозных символов, образов Веры, Истины, Добра и Красоты и иных призрачных идеалов вплоть до эстетических и социально-политических, которые, разумеется, никогда не достигаются в полной мере и не приводят к окончательному единству с миром – абсолютной партиципации. Если исходить из того, что конечные цели для всякой формы (структуры, системы) задаются извне, то можно сказать, что для человека/коллектива они исходят от соответствующей ЛКС. Для самой же ЛКС и Культуры вообще конечные цели задаются ГЭВ, устремленными к сворачиванию и снятию времени и пространства; ведь при всех разногласиях между современными космологическими теориями все они так или иначе признают, что Вселенная имеет начало и конец. И Культура с ее более плотным по отношению к материнским системам пространственно-временным континуумом – одна из ступеней в направлении его окончательного снятия в одном из множества эволюционных коридоров Вселенной.

• Коэволюция ментальных конституций человека (культурно-антропологических типов) и культурно-исторических форм в мейнстриме ГЭВ базируются на смене режимов ПМ. Именно они и определяют стадиально-качественные [36] характеристики ЛКС и содержание их исторической преемственности. При том, что медиационная парадигма (МП) не может быть пока строго доказана [37] и потому гипотетична, она позволяет избежать методологических тупиков, возникающих как при релятивистском отрицании направленности эволюции, так и при ее (направленности) провиденциалистском или энвайронменталистском понимании. Иными словами, эвристический потенциал МП в том, что она позволяет нетрадиционным образом трактовать онтологические основания Культуры в целом и ЛКС в их исторической динамике, при этом объясняя то, что другие теории объясняют неубедительно, либо не объясняют вовсе.

• МРС порождается глобальным переходом от биосистемы к Культуре и представляет собой изначальную системную организацию последней. МРС присущи свои специфические формы, каналы и режимы ПМ и соответствующие модификации культурно-антропологических субъектов. При всем отличии и того, и другого от современных, образованные МРС культурно-антропологические формы так или иначе будут сохранять свою основополагающую роль, пока человек остается существом культурным.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] «Имплантированность» дуального принципа в человеческий мозг проявляется и в том, что из пучка симультанных перцепций сознание, по крайней мере, в его «нормальном» состоянии, вычленяет оппозиционные пары и на них фокусируется.
[2] Не все, впрочем, изменения следует считать эволюционными.
[3] Имеется в виду термин Бома мир свернутого порядка.
[4] Brian R. Greene. The fabric of the cosmos: space, time and the texture of reality. N.Y.: Random House Audio Publishing Group, 2004. P. 23.
[5] Возникает повод вспомнить гегелевское определение качества как непосредственно тождественной бытию предмета определенности.
[6] Не пишу «в сознании», поскольку перцепции такого рода поступают в психику, главным образом, по каналам бессознательного.
[7] Термины энграмма и психическая матрица см. в кн.: Пелипенко А.А. Культура и смысл // Пелипенко А.А. Избранные работы по теории культуры. М.: Согласие-Артём, 2014, Глава 3.
[8] Фейгин О. парадоксы квантового мира. М.: Эксмо, 2012. С. 127-128.
[9] Не стану здесь обращаться к рассуждениям Ж. Деррида с его концепцией различания.
[10] Вспоминается высказывание Гегеля о том, что каждый видит лишь то, что способен понять.
[11] Исключение составляет особый класс ситуаций, связанный с эффектом магических воздействий. Участие сознания в ситуациях квантовых парадоксов также рассматривать не будем.
[12] Впрочем, в некотором диапазоне, интенциональные воздействия сознания на физическую реальность с помощью магических техник все же возможны.
[13] При этом, не локализованный и, потому не проявленный спектр квантовых полей, запутанных в силу разных конфигураций поляризации атомов, никуда не исчезает, «представляя» собой, незримый, трансцендентный, чисто потенциальный модус любой эмпирической данности. Не случайно любой физический объект оказывается окружен квантовым шлейфом (quantum halo).
[14] Не случайно, важнейшим этапом биоэволюции принято считать появление органов зрения, что является, впрочем, хотя и исключительно важным, но все же частным случаем.
[15] Терминологическим коррелятом этого процесса на языке КМ является процесс декогеренции рекогеренции квантовых суперпозиций.
[16] Sahlins M. D. Evolution: Specific and General // Evolution and Culture / Ed. by M. D. Sahlins, E. R. Service. Ann Arbor, MI: The University of Michigan Press. 1960. Р. 35
[17] Специальные пояснения по поводу категории сложности см.: Пелипенко А.А. Эволюционная динамика в свете медиационной парадигмы // Культура культуры. 2014. № 2. URL.: http://cult-cult.ru/evolutional-dynamics-in-light-of-mediational-paradigm/. Дата обращения: 16.02.2015.
[18] Неприятие человеческим сознанием этой конечности и стремление вырваться за ее пределы, породило в монотеизме концепт «формы всех форм» как атрибута божественного Абсолюта.
[19] К примеру, в биосистеме, чем уже и сильнее адаптирующая специализации того или иного вида, тем более он уязвим а беззащитен в случае спонтанных изменений экосреды. То же и в культуре.
[20] Костандов Э.А. Функциональная асимметрия полуша¬рий мозга и неосознаваемое восприятие. М.: Наука, 1983.
[21] Так, выраженная межполушарная асимметрия присутствовала уже у авторов ашельских кремниевых рубил – эректусов, притом, что членораздельной речью они, по мнению большинства специалистов еще не владели.
[22] Бианки В.Л. Асимметрия мозга животных. Л.: Наука, 1985. С. 169.
[23] Привожу эту схему вновь, поскольку культурогенетическое ее значение исключительно важно.
[24] Бианки В.Л. Указ. соч. С. 112, 122.
[25] По мнению Дж Экклза, функции более древнего правого полушария у человека по существу не отличаются у таковых у животных. Eccles J.C., Tzeng O.J.L., Wang W.S.U., Search for the common nturocognitive mechanism for language and movement // Amer J. Phyiol. 1984. V. 246. № 6.
[26] О причинах временной дистанции между появлением новых видов и культурными революциями см. в кн.: Пелипенко А.А. Культура и смысл // Пелипенко А.А. Избранные работы по теории культуры. М.: Согласие-Артём, 2014, Глава 2.
[27] Не случайно, хабилисы – первые гоминиды, у которых заметны признаки эволюционного движения в сторону развития речи, что определено по увеличению поля Брока в левом полушарии.
[28] Разомкнутость смысла, его неравенство самому себе и относительность любых навязываемых ему семантических границ – свойство генетически унаследованное от первичных правополушарных гештальтов раннего культурогенеза.
[29] Речь идет, прежде всего, о недоступных животным возможностях самовнушения и воздействия на физиологические процессы в организме.
[30] В смыслогенетической теории, эта эпоха, напомню, связывается с Дуалистической революцией.
[31] Термин сакральность применительно к нижнему палеолиту – вынужденная модернизация.
[32] Способность смысловых конструкций к усложняющему самопродуцированию – доказательство того, что культура является автономной саморазвивающейся системой.
[33] Таким образом, феномен смысла как дискретной единицы когнитивных операций, инициирует сложнейшую диалектику статического и динамического начал не только в мышлении, но и в самом культурном бытии. Диалектика эта лежит в основе всех без исключения знаковых систем и языков культуры. В сферу рефлексии этот диалектический контрапункт попал у греков в Зеноновых апориях, и их невозможностью логической фиксации движения. Но, то были уже проблемы осознающего свои возможности логоцентризма. Мифоритуальная эпоха таких проблем еще не знала.
[34] Партиципация – экзистенциальное природнение.
[35] Свойство саморефлексивности, самосоотнесения, согласно общей теории систем и теореме Геделя, присуще любой достаточно сложной системе с нелинейной иерархией. Эти свойства отражают нарастающую по мере эволюционного усложнения систем субъектность, наивысший уровень которой достигается у культуре.
[36] Критерий стадиальности определяется в смыслогенетической теории исключительно мерой продвижения тех или иных форм в русле ГЭВ.
[37] Точнее сказать, разные разделы МП имеют разный статус обоснованности: от чисто умозрительных гипотез до положений, вполне подтверждаемых фактами.