АВ. Костина, А.Я. Флиер

Куда история влечет культуру?
От «общества концертирующих» к «обществу репетирующих»
(окончание)

Аннотация. В статье рассматривается историческая эволюция культуры, изменение ее системообразующих параметров и типологических характеристик от эпохи к эпохе, по периодам исторического развития. Выделяются основные фундаментальные закономерности, определяющие вектор развития культуры и главные тенденции ее исторической эволюции.

Ключевые слова. Культура, история, общество, вектор эволюции, тенденции развития, закономерности культурной изменчивости.


Очень значимой группой характеристик культуры представляются такие источники содержательного наполнения культуры, как: разные социальные опыты и их иерархия по значимости, предпочитаемые содержательные основания для культурных конструкций, культурные герои (их культурный генезис), отношение к историческому времени. Выясняется, что и все это у разных эпохальных культур разное.

К примеру, первобытная культура строилась исключительно на социальном опыте локальной общины и на мистических представлениях о бытии (являвшихся в большой степени продуктами мифологической рефлексии того же локального социального опыта), которые лежали в основании всех культурных конструкций, культурными героями выступали преимущественно великие предки, но самой интересной была ориентация в историческом времени. В ее рамках прошлое было сакральным, настоящее – ужасно-терпимым (ужасным, но терпимым), а будущее не предполагалось вообще. Завтра будет то же, что и сегодня, или завтра не будет совсем [12].

Для аграрной культуры характерна такая композиция. Иерархия социальной значимости опыта выстраивалась таким образом, что на первом месте, безусловно, был исторический опыт этноса, затем по значимости шли мировоззренческий опыт конфессии, социальный опыт сословия, политический опыт государства. В числе оснований для культурных конструкций приоритетными были религиозные представления и, разумеется, актуальный социальный опыт. Культурными героями были, прежде всего, святые, эпические персонажи, а также великие исторические деятели, сказания и легенды о которых были широко распространены. Отношение к историческому времени не очень отличалось от первобытного. Прошлое было великим, в нем жили и творили великие герои; настоящее – плохим, но терпимым; а будущее мыслилось только в эсхатологическом ключе – в форме окончательной победы добра над злом. Земное социальное будущее человечества фактически не осмысливались (возможно, как малозначимое на общем эсхатологическом фоне).

Индустриальная эпоха принесла с собой многие изменения в эту схему. Поскольку основной доминантной формой социальной организации стала нация, то именно ее политический опыт и стал основным. Далее следовали социальный опыт сословия, профессиональный опыт специальности (постепенно набиравший все большую социально-регулятивную значимость), исторический опыт этноса, мировоззренческий опыт конфессии, локальный опыт семьи. Актуальный социальный опыт и стал главным основанием культурных конструкций, религиозный мировоззренческий опыт постепенно стал терять свое значение, но появилось и совершенно новое основание для конструирования – социальные проекты. Ореол культурных героев осенил в первую очередь великих современников, далее шли реальные исторические персонажи прошлого, литературные персонажи и на последнем месте мифологические и фольклорные герои. Еще более значимый переворот произошел в отношении к историческому времени. Прошлое в восприятии общественной мысли этого времени стало ужасным, главным негативным примером того, «как жить нельзя» [13], слово «средневековье» употреблялось почти как ругательное (в этом смысле показательна работа Н.А. Бердяева «Новое средневековье»). Настоящее воспринималось как неприятность, подлежащая ремонту, в результате которого человечество построит великое и прекрасное будущее (выстраиваемое как некая системная фантазия). Идея истории как процесса «ремонта настоящего» прочно овладела умами.

Культура постиндустриальной эпохи, как представляется, ориентирована, прежде всего, на профессиональный опыт специальности, как социально наиболее значимый. Затем последовательно выстраиваются политический опыт нации, социальный опыт сословия, исторический опыт этноса, мировоззренческий опыт конфессии, локальный опыт семьи. Культурные конструкции, как и в индустриальной культуре, базируются на актуальном социальном опыте (исторический уже не рассматривается всерьез) и социальных проектах, но к ним еще прибавляется превентивное переживание будущего (которое в отличие от социальных проектов не преследует цели практической реализации в обозримые сроки), о котором речь шла в начале этого исследования, как очень значимой составляющей культурного сознания. В числе главных культурных героев можно назвать в первую очередь людей, чьи лица регулярно появляются на экранах телевизоров, успешных звезд поп-культуры (музыканты, актеры, модели и др.) и соперничающих со звездами художественных персонажей (особенно киногероев). Как и в прошлые эпохи, главным достоинством культурных героев является успешность их деятельности и с той или иной степенью значимости – нравственная правильность совершаемых героем действий (хотя в культуре ХХ века эта аксиологическая компонента начала терять свою самодостаточность и доминирующим постепенно становится аксиологический релятивизм).

Отношение к историческому времени заметно потеряло свою прежнюю остроту и жесткую ценностную выраженность. Прошлое – это сказка, в меру красивая и в меру кровавая, но достоверность наших знаний о нем очень сомнительна. История – это художественная фантазия, базирующаяся на некотором фактурном знании, но интерпретирующая его до неузнаваемости. Настоящее по-своему интересно, но оценить его, как хорошее или плохое, никто не берется. Оно слишком противоречиво. Еще более размытый и совершенно сегментированный характер приобрели представления о будущем. Оно будет настолько хорошим, насколько удачно мы его построим, а это зависит от того, как мы договоримся между собой. Социальная футурология пророчит нам хорошее будущее, художественная культура – очень многообразное, потрясающее по своим техническим характеристикам и очень проблемное по характеристикам гуманитарным.

К содержательному проблемному наполнению грядущей пост-постиндустриальной культуры стоит подойти очень осторожно. Этот прогноз является в существенной мере более гипотетическим, чем все, что прозвучало выше. Хочется надеяться, что основным социальным опытом, положенным в основу этой культуры, станет культурный опыт всего человечества, поскольку объем наших знаний о нем и практикуемые алгоритмы обобщения делают эту задачу технически осуществимой. При всей противоречивости современных процессов глобализации в ней прослеживается и определенная тенденция к такого рода обобщению национальных социальных опытов в общечеловеческих масштабах, хотя эта тенденция пока что выглядит как побочный эффект, получаемый в процессе гонки за совершенно иными целями. Однако общечеловеческий культурный опыт будет постигаться в основном в специфической интерпретации, актуальной для культурной группы – культурного кластера [14], к которому принадлежит потребитель данной информации, и, возможно, не удовлетворяющей иного потребителя. За общечеловеческим культурным опытом, видимо, выстроятся и иные актуальные опыты: профессиональный опыт специальности, социальный и политический опыт нации, локальный опыт семьи. Основанием для культурных конструкций выступит актуальный социальный опыт и проекты, превентивное переживание и – в качестве новации – научное предвидение будущего, которое станет важнейшей и неотъемлемой частью актуальной культуры.

В качестве безусловных культурных героев останутся художественные персонажи, а вот кто еще, аргументировано предположить трудно. Наверное, какие-то актуальные современники и, в силу «неоконсервативного ренессанса» в культуре, можно ожидать повышения интереса к историческим персонажам. Интересно другое. Останутся ли культурные герои только манифестантами успеха или к их имиджу прибавится что-либо еще? Думается, что нет. Скорее наоборот, процесс дезаксиологизации культурного героя только углубится.

Что касается отношения к историческому времени, можно предположить, что позитивный интерес к истории возрастет, но в нем будет больше сентиментальной ностальгии, нежели ориентации на прошлое, как какой-то социально значимый опыт. В силу активного развития прогностического начала в культуре возрастет и позитивный интерес к будущему, причем характерное для нашего времени сегментированное представление о будущем сменится более системными моделями. Наибольшей загадкой представляется вопрос об отношении к настоящему. Можно только предположить, что настоящее будет представляться его современникам интересным. А вот насколько хорошим?

Еще одна группа параметров характеризует участников культурных процессов.

Что касается функциональных типов социальных групп и их иерархии, то для первобытного периода была характерна только одна социальная группа – потребляющих (т.е. людей, занятых непосредственным добыванием пищи), которую по функциональному типу мы бы определили как социально-политическую общность [15]. В аграрную эпоху участники социальных процессов уже разделились функционально и иерархически на управляющих, познающих (религиозных деятелей, ученых и художников) и производящих (продовольствие и материальную продукцию). Типы общностей этого времени можно подразделить на этноконфессиональные, социально-сословные и политические, которые отличались относительном равенством своего социального влияния.

Для индустриальной эпохи характерно пополнение иерархии управляющих, познающих и производящих еще одной функциональной группой обслуживающих. В рамках типологии социальных группировок в это время наблюдалось абсолютное преобладание влияния национально-политических и социальных общностей. Этнические и конфессиональные группы в это время постепенно теряли свою статусную значимость.

В постиндустриальную эпоху в силу резко возросшей социальной значимости научно-информационной работы первое место в иерархии социальных значимостей заняли познающие, затем управляющие, обслуживающие и производящие. По этой же причине произошло повышение социальной востребованности качества специализированной деятельности, в связи с чем на первое место среди агентов влияния выдвинулись социально-профессиональные группы, затем национально-политические и с заметным отрывом этнические и конфессиональные. Вместе с тем, в силу роста легитимности различных субкультурных и маргинальных культурных групп и манифестации общественного патронажа над ними как меньшинствами со сложной идентичностью, эти группировки стали заметной составляющей социального пейзажа постиндустриального мира.

Говоря о пост-постиндустриальном обществе, мы позволим себе предположить, что здесь должна будет выделиться и легитимизироваться в качестве особой еще одна функциональная группа – рефлектирующих. Представляется, что ее составят философы, писатели и публицисты, но в особенности, высококвалифицированные специалисты, занимающиеся научными обобщениями так называемого «среднего уровня» (промежуточным между умозрительным философским и непосредственным эмпирическим), особенно развитыми в системе общественных наук – науковедении, экономике, политологии, социологии, культурологии и др. Функции этой группы должны быть связаны, в первую очередь, с развитием систем теоретического обобщения и алгоритмов научного предвидения путей общественной динамики в целом и по отдельным отраслям, аналитического участия в процессах проектирования программирования и планирования, разработке конкретных масштабных проектов и программ развития и пр. В рамках этой группы должна произойти фактическая синтезация функций познающих и управляющих. Представляется, что именно эта социально-функциональная группа должна будет оказаться источником наибольшего социального влияния, как разрабатывающая самые важные содержательные решения. Ниже разместятся группы управляющих (технически организующих деятельность и обеспечивающих нормативный порядок), познающих (эмпирически), производящих и обслуживающих.

Что касается иерархии разных типов социальных и культурных групп, то представляется, что наиболее значимыми станут полипрофильные культурные объединения людей (культурные кластеры), различающиеся между собой с точки зрения реализуемых в них оснований социальной солидарности, скорее, акцентами, а не абсолютным преобладанием какого-то основания. По существу, это могут быть объединения этноконфессионально-культурно-эстетико-идеологические, которые можно определить культурно-синтетическими, естественно, с разной композицией и акцентировкой различных составляющих. Они могут возникать на базе самых разных общественных объединений – этно-земляческих, религиозных (скорее «околоконфессиональных»), художественных (общества поклонников), историко-мемориальных, досуговых и пр. вплоть до клубов болельщиков, имеющих изначально какой-то узкий профиль общих интересов, но постепенно расширяющийся и становящийся поликультурным. Хаос современной демо-социо-культурной ситуации в мегаполисах рано или поздно должен перерасти в процессы социокультурной самоорганизации, либо конфронтационной (если в них возобладают основания жесткой этноконфессиональной солидарности), либо лоялистской (если возобладают культурно-синтетические принципы, при которых множественность оснований идентичности станет препятствием для экстремистского перерождения некоторых [16]). Будем надеяться на то, что будет реализовываться второй вариант. Разумеется, сохранятся и существующие национально-политические, социальные, этноконфессиональные и совершенно субкультурные группировки, а уровень социального влияния той или иной группы будет определяться ситуативно.

Очень важным представляется вопрос о приоритетах идентичностей и связанных с ними площадках репрезентации людей, как важнейшее содержательное наполнение эпохальной культуры. В первобытную эпоху идентичность как человека, так и общины носила родовой характер и базировалась на том, что человек/община – потомки некого великого предка, что определяет их специфику по сравнению с другими, что и задавало пространство репрезентаций в обрядово-ритуальной практике поклонения великому предку или действий по его заветам.

В аграрную эпоху идентичность, как человека, так и общины была уже многокомпонентной и жестко иерархизированной. Идентичность человека определялась, главным образом, его социальным происхождением/положением и корректировалась религиозной принадлежностью, которая в существенной мере фактически заменяла этничность [17]. В идентичности социальных групп примерно равную значимость имели политико-конфессиональная и социально-сословная принадлежность. Соответственно, и пространствами репрезентации были религия, социально-сословная культура, политическое гражданство/подданство.

Индустриальная эпоха – эпоха сложения наций, что и определило национально-политическую принадлежность как основную в иерархии идентичностей как человека, так и социальной группы. Корректирующим элементом для обоих субъектов являлись социально-профессиональные характеристики. Главным пространством репрезентации в эту эпоху стало общественное служение, менее значимыми были социальный статус и профессиональная деятельность и тем более – этническая принадлежность и религия.

Постиндустриальная эпоха – эпоха торжества культурного многообразия и общественного патронажа над различными реликтовыми культурами, субкультурами, маргинальными культурными группировками. Отсюда в индивидуальной идентичности человека особую роль стала играть его микрогрупповая принадлежность (на различных уровнях отрефлексированности такой принадлежности), нередко определяемая принадлежностью профессионально-статусной, микроэтнической, микроконфессиональной, социально-групповой и т.п. Макрогрупповая принадлежность (к нации, мировой религии), как правило, становится актуальной только ситуативно.

В типах идентичности социальных групп постиндустриальной эпохи трудно выделить какие-либо приоритетные. Примерно в равной мере актуальны идентичности национально-политические, этнические, конфессиональные, социально-профессиональные, субкультурные, маргинальные, микрогрупповые. Структуру групповых идентичностей этой эпохи можно назвать плюральной без явных фаворитов. Иерархию пространств репрезентаций идентичностей, очевидно, возглавляет среда культурных микрогрупп (этно-земляческих содружеств, церковных общин, молодежных групп, коллективов любителей, поклонников, болельщиков и т.п.), ниже по значимости – пространства личной профессиональной деятельности и политическое.

Что же нас ждет на следующей пост-постиндустриальной стадии? В рамках выдвинутой нами гипотезы о высоко вероятном возобладании в обозримом будущем культурно-синтетических социальных объединений и групп (культурных кластеров), где будут параллельно (хотя и с разной степенью интенсивности) задействованы и реализованы разные основания социальной солидарности, мы можем предположить, что и идентичность человека будет в существенной мере определяться его принадлежностью к такой группе. Через эту принадлежность с большей или меньшей выраженностью будут маркироваться его этнические, конфессиональные, социально-статусные притязания и непосредственно культурные (субкультурные) предпочтения. Эмбриональным примером таких объединений являются современные молодежные субкультурные группы, но в будущем речь пойдет о гораздо более многопрофильных культурно-синтетических (по своим основаниям) кластерах. Как представляется, такое предположение органично вписывается в исторически наблюдаемую тенденцию постепенной «приватизации» идентичностей, переориентации их с макроколлективов на микрогруппы [18]. Разумеется, это не означает полной отмены традиционной национально-политической, социально-статусной, профессиональной, конфессиональной, этнической и иных идентичностей, но, думается, что их актуализация будет во все большей мере носить эксклюзивный, ситуативно обусловленный характер.

Что касается приоритетных оснований для идентичности социальных групп, то представляется, что в целом сохранится наметившаяся ныне тенденция к плюрализации этих оснований и равноправному сосуществованию разных групп без каких-либо явных приоритетов. Такие коллективные объединения можно будет структурировать на социально значимые (преследующие социально значимые цели) и малозначимые (преследующие цели только собственного культурного самовыражения), но и здесь группы будут разделяться на незначительное меньшинство крайних, ярко выраженных в этом качестве и абсолютное большинство пограничных. Конечно, параллельно будут существовать и традиционные социальные группировки – политические партии, профессиональные союзы, творческие объединения, традиционные конфессии и др., сохраняющие свое влияние на политическую, социальную, культурную и экономическую жизнь. Но на уровне удовлетворения приватных социокультурных интересов людей эти объединения, думается, не смогут составить серьезной конкуренции культурно-син-тетическим социальным группам.

Пространством культурных репрезентаций этой эпохи, видимо, станет вся социальная жизнь людей, в которой по ситуации будут демонстрироваться те или иные маркеры личной принадлежности человека к той или иной культурной группировке. Другой вопрос, какова будет степень актуальности таких репрезентаций и – отсюда – до какой степени экстравагантности такие репрезентации будут доходить? Представляется, что чем более плюральным будет это культурное пространство, тем более экстравагантными станут и репрезентации (очень трудно привлечь к себе внимание в ситуации, когда оригинальны все).

В этой связи возникает вопрос о той или иной социальной значимости подобной культурной саморепрезентации. Наука еще не пыталась исследовать ее историческую динамику и установить степень ее актуальности для разных социальных групп в разные исторические эпохи. Значимость такой саморепрезентации в прогнозируемый период, по всей видимости, будет определяться следующим. В литературе уже неоднократно поднимался вопрос о том, что по мере развития информационных технологий и роста их производственной эффективности, начнется сокращение абсолютного числа людей, занятых в актуальной экономической и интеллектуальной деятельности. Их число ограничивается условным «золотым миллиардом» (применительно ко всем человечеству) [19]. М. Делягин полагает, что это может быть от четверти до трети дееспособного населения развитых стран [20]. Что будут делать остальные? Видимо, работать в основном в мало- и средне- престижных и столь же мало- и средне- оплачиваемых сферах обслуживания. А это значит, что по психологическим причинам эти люди будут остро нуждаться в искусственной манифестации своей социальной значимости и какой-то престижной в их среде репрезентации. Как представляется, роль площадок для таких репрезентаций станут играть те социокультурные кластеры, к которым они будут принадлежать (типичный пример – современные молодежные субкультуры). Т.е. роль культурных саморепрезентаций в малых культурных группах начнет резко возрастать по своей социально-стабилизирующей значимости. Социокультурное будущее за стилягами, хиппи, панками, готами и их аналогами, нравится нам это или не нравится, и сохранением классической культуры в тщательно оберегаемых резервациях как уже социально мало конкурентоспособной, но значимой символически (по существу на положении памятника истории и культуры).

*     *     *

Подведем некоторые итоги. Какую наиболее значимую, на наш взгляд, тенденцию динамики культуры мы можем выявить? Думается, что это тенденция к понижению таксономического ранга основных общественных объединений, обслуживаемых культурой. Разумеется, во все времена свои определенные самобытные культурные черты имели как макро-, так и микрообъединения людей, по которым они и атрибутировались. Но, если в прошлом наблюдалась относительно большая культурная значимость наиболее крупных группировок (народов, конфессий, сословий, наций) и относительная вторичность малых (субкультур и более мелких культурных групп), то, как представляется, общая историческая тенденция направлена на то, что именно малые культурные группы постепенно становятся основными носителями культурной специфики, а более крупные – объединенными по тому или иному основанию их совокупностями (как правило, не иерархическими).

Это «измельчение» носителя культурной специфики получило выражение в тенденции к определенной локализации, партикуляризации, приватизации и одновременной гуманитаризации оснований для социальной солидарности людей и площадок их культурной репрезентации. Характерная эволюция целей культуры от обеспечения демографической (витальной) устойчивости сообществ к их политической (по внешней безопасности), затем социальной (по внутренней организованности), затем культурной (по ценностным основаниям) устойчивости свидетельствует, что исторически культура перенацеливается на обеспечение устойчивости все более мелких социокультурных групп. Это дает основания предположить, что на следующем этапе встанет задача обеспечения идейной устойчивости сообществ (по локальным жизненным целеустановкам и культурным интересам, сплачивающим мелкие культурные группы – кластеры).

Показательна и направленность перемен в источниках содержательного наполнения культуры: от целостного витального опыта общины к историческому опыту этноса в его социально-сословных интерпретациях, затем к политическому опыту нации в профессионально-субкультурных интерпретациях, далее к профессиональному опыту специальности в местных институциональных интерпретациях и в дальнейшем, видимо, к культурному опыту человечества в его микрогрупповых социокультурных интерпретациях. Здесь наблюдается возрастание ранга источника опыта, сопровождаемое «измельчением» его интерпретирующей, т.е. практически использующей инстанции.

Одновременно хорошо выражена и гуманитарная направленность перемен в средствах социальной регуляции жизни людей от крайних форм принуждения (насилия) к согласованию интересов (демократии) и стимуляции добровольного социально ответственного поведения (культуре как управленческой стратегии). Этой тенденции соответствует и эволюция оснований идентичности от родовых (биологических) к социально-культурным, затем к культурно-политическим и, наконец, предположительно – к гуманитарно-культурным.

При всем ироническом отношении к гуманитарным мечтателям, нельзя не признать, что тенденцию направленности развития культуры как способа коллективной жизни людей они уловили совершенно правильно. Способ развивается от обеспечения интересов макроколлективов к обеспечению интересов микроколлективов, от адаптации к природным условиям – к адаптации к условиям историческим, а затем – и к собственным социальным и культурным особенностям, от методов преимущественно насилия – к методам преимущественно согласования. Это и есть партикуляризация и гуманитаризация культуры. Впрочем, эта тенденция уже давно замечена еще философами Просвещения и хорошо описана теоретиками демократии.

И еще одну тенденцию культурного движения необходимо отметить: культура прошла путь от умиления прошлым (и ностальгической концентрированности на нем) к ремонту настоящего (и рациональной погруженности в его проблемы) и далее к проектированию будущего (и превентивному переживанию его).

Исполнение сегодняшнего концерта не отменяется. Но все мысли и чувства уже на репетиции концерта завтрашнего.

Так что же в целом будет характерно для культуры «общества репетирующих»?

По группе целевых и функциональных приоритетов можно выделить такие характеристики:

• стремится к социальным целям: идейной устойчивости (достигается путем преодоления дисбаланса разных оснований социальной солидарности);

• борется с дефицитом: прогностической обеспеченности деятельности (дефицит реалистичности планирования);

• главные провозглашаемые ценности и отвергаемые сущности: социокультурная сбалансированность, лояльность. Отвергается отвержение культурно иного (нелояльность);

• стремится к расширению: мировоззренческой адекватности бытию;

• условия, которые стремятся сконструировать для достижения целей: интеллектуальные, информационные, культурные, социально-политические;

• к каким условиям адаптируется и что культурно абсолютизирует: адаптируется к культурному разнообразию людей и абсолютизирует ценности единства их социальных целей;

• отношение к среде: конструирование среды;

• социальные функции культуры: социальная регуляция, научное познание и объяснение мира, социальное проектирование, информационное обеспечение и научное предвидение;

• культурные границы: условные.

Из всего этого можно сделать вывод о том, что культуре следующей эпохи предстоит совершить радикализацию своей ориентированности на будущее, его превентивного переживания, научного предвидения и рационального проектирования. По своим социальным целям культура пост-постиндустриального общества продолжит стремление к максимальной плюральной сбалансированности социальных интересов разных групп и существенно усилит акцент на балансе их культурно-ценностных интересов. Согласование интересов и идентичностей, лояльность как принцип существования, по всей видимости, станут главной самоцелью культурной политики, что уже намечается сегодня, но выйдет на новый уровень эффективности завтра.

По группе приоритетных средств:

• иерархия социальных индустрий: производство социального порядка, интеллектуального инструментария, материального инструментария, продовольствия;

• преобладающие формы социального управления: возвращение обычая как формы социального самоуправления. Установление относительного равновесия разных форм управления;

• иерархия средств социального управления: управление культурными ориентациями и социальными интересами, физическое насилие. Доминируют принцип согласования интересов (демократия) и культурное подавление (обычай), в силу необходимости – и политическое подавление (автократия);

• социальное управление удовлетворяет интересы, прежде всего: социокультурные (манифестации собственной идентичности);

• успех достигается, прежде всего, за счет: повышения индивидуальной подготовленности участников деятельности;

• деятельность регулируется на основе соображений: социальной эффективности и гуманитарной приемлемости.

Обобщая все это, можно сделать вывод о том, что культуре предстоит совершить некоторую переориентацию от управления обществом с опорой преимущественно на социально-экономические и политические интересы людей к управлению, ориентированному также (а может быть, и прежде всего) на их культурно-ценностные интересы и поддержание общественного порядка с ориентацией и опорой (в той или иной мере) именно на них. Фактически такая переориентация уже наметилась на постиндустриальном этапе, но на пост-постиндустриальном она, видимо, радикализуется. Если идеология культурной лояльности получит массовое признание, можно ожидать и некоторого смягчения методов социального управления. Одновременно ожидается и своеобразный «неоконсервативный ренессанс» в культуре, который получит воплощение в возвращении обычая в число востребованных стратегий социального управления и формировании новой традиционной культуры городского типа, что, возможно, тоже послужит смягчению методов социального управления.

По источникам содержательного наполнения культуры:

• иерархия значимости социальных опытов: культурный опыт человечества в его микрогрупповом выражении, профессиональный опыт специальности, социальный и политический опыт нации, локальный опыт семьи;

• основания для культурных конструкций: актуальный социальный опыт и проекты, превентивное переживание и научное предвидение будущего;

• культурные герои: безусловно, художественные персонажи (с остальными пока не ясно);

• иерархия отношений к историческому времени: ностальгически актуализируемое прошлое, интересное настоящее и системно проектируемое будущее.

Все это дает основания предположить, что культурный опыт, который в последние века рассматривался как вторичный (гуманитарный) по сравнению с опытом политическим и социальным, в общественном сознании постепенно начинает выходить на приоритетные позиции и, видимо, займет подобающее место в культуре пост-постиндустиального общества. Его фактическая значимость, безусловно, всегда была очень велика, но только теперь начинают в должном объеме осознавать социальные последствия его разрушения или пренебрежения им. Продолжится историческая трансформация отношения к историческому времени и иерархии его значимостей. Ностальгическое отношение к прошлому, ныне ставшее предметом преимущественно идеологически ангажированных художественных манипуляций с национальной идентичностью плебса и ироничного отношения со стороны образованной публики, возможно, вернет статус уважаемой составляющей общественного сознания в рамках «неоконсервативного ренессанса» обычая в повседневной культуре. Интерес к будущему, несомненно, будет нарастать, однако, непонятно с какой аксиологической окраской (надежды или страха). Еще сложнее предположить, с какой оценкой общество будет относиться к собственному настоящему.

По группе участников культурных процессов:

• иерархия функциональных групп: рефлектирующие, познающие, управляющие, производящие и обслуживающие;

• наиболее значимые социальные группировки: культурно-синтетические (кластерные), ниже социальные, национально-политические, этноконфессиональные;

• идентичность человека базируется в основном на: принадлежности к тому или иному культурному кластеру и корректируется ситуативно;

• идентичность социальных групп в основном: плюральная, различающаяся в основном степенью социальной значимости преследуемых целей;

• иерархия каналов социализации и инкультурации личности: очевидно, сохранится преобладание каких-то общественных каналов над приватными;

• приоритетное социальное пространство репрезентаций человека: пространство социальной жизни в целом, в котором будут репрезентироваться культурно-групповые (кластерные) маркеры.

Предположения по этой группе характеристик представляются в определенном смысле самыми важными, ибо самоорганизация людей по интересам и их культурная самоидентификация, в конечном счете, определяет все остальное. И именно в этих характеристиках предполагаются самые интересные новации. Прежде всего, это выделение и получение большого влияния функциональной группой рефлектирующих – ученых и иных деятелей интеллектуально труда, задействованных в процессах рефлексии настоящего и выработки прогнозов на будущее, проектировании и планировании его. Далее – это смещение приоритетов в формировании идентичностей к малым социально-культурным группам. И, наконец, пространством для социальных репрезентаций будут не какие-то функциональные сегменты жизни (как в прошлом: ритуалы, общественное слу¬жение, профессиональная деятельность), а вся социальная жизнь людей, в рамках которой будут репрезентироваться их культурно-групповые маркеры.

По языкам и символам:

• иерархия каналов передачи информации: комплексный, равноценно сочетающий в себе все;

• композиция образных систем: образы проектируемого будущего, образы социальных систем, социально-эталонные образы, образы власти, образы природы;

• характер культурных текстов: экспериментируют с истиной.

В рамках этой группы интересным представляется дальнейшая эволюция отношения к истине и его представленности в культурных текстах. От восторженного отношения к истине, характерного для первобытной и аграрной эпох и критично-ироничных воззрений на нее, свойственных индустриальной и постиндустриальной эпохам, пост-постиндустриальная эпоха, как предполагается, перейдет к разным интеллектуальным экспериментам над истиной, что станет заметным явлением в содержании культурных текстов.

*     *     *

Резюмируя, можно заметить, что, скорее всего, все это по формам будет не совсем таким, как описано здесь. Но общая тенденция культурной изменчивости, как представляется, будет именно такой.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[12] Такой вывод можно сделать на основании многих полевых антропологических исследований архаических народов. См., например: Malinowski, Bronisław Kasper. The Sexual Life of Savages in North-Western Melanesia: An Ethnographic Account of Courtship, Marriage and Family Life Among the Natives of the Trobriand Islands, British New Guinea. With a Preface by Havelock Ellis. L.: George Routledge, 1929 (Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М.: РОССПЭН, 2004. 959 с.); Levi-Strauss Cl. Les Structures élémentaires de la parenté. P.: PUF, 1949. 639 р. и др. В целом о временных ориентациях разных исторических культур подробнее см.: Флиер А.Я. У хорошего прошлого не бывает счастливого будущего // Флиер А.Я. Культурология для культурологов: учебное пособие для магистрантов и аспирантов, докторантов и соискателей. М.: Академический проект, 2000. 496 с.
[13] Вспомним знаменитое «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Конечно, марксизм был наиболее радикальным, но далеко не исключительным примером отрицания социокультурной ценности прошлого, определенные концептуальные основания для которого были заложены еще Просвещением.
[14] В отличие от встречающегося в нашей культурной практике использования понятия «культурный кластер» как территориального культурного локуса (см., например: Творческие индустрии // Институт культурной политики. URL: http://www.cpolicy.ru/projects/c_industries), мы вкладываем в это понятие непосредственный социокультурный смысл. Культурный кластер – социальная группа людей, локализованных и объединенных не одним, а целым комплексом культурных оснований (порой разнотипных – профессиональных, конфессиональных, эстетических и др., но успешно взаимодействующих между собой), на которых они выстраивают свою групповую идентичность.
[15] Обоснование такой функциональной типологизации см.: Костина А.В., Флиер А.Я. Культура: между рабством конъюнктуры, рабством обычая и рабством статуса. М.: Согласие, 2011. Глава «Тернарная функциональная модель культуры». С. 15-130.
[16] Идея В. Гавела «лечить» экстремизм посредством подавления одной «болезненной» идентичности окружением множественных идентичностей.
[17] Известное исключение из этого правила представляла собой европейская Античность, в рамках которой идентичность определялась прежде всего этнокультурно, но Античность и по многим иным параметрам представляет собой уникальное исключение из общемировой практики. Здесь не место рассуждать, почему.
[18] Разумеется, этот процесс не носит «обвального» характера, а протекает в противоречивых формах, но его общая направленность, тем не менее, прочитывается.
[19] См. об этом: Флиер А.Я. Социокультурный прогноз на XXI век // Флиер А.Я. Культурология для культурологов. М.: Академический проект, 2000. С. 439-447.
[20] Делягин М.Г. Реквием по среднему классу // Ежедневный журнал. 1 июня 2009. URL: http://ej.ru/. Дата обращения: 08.06.2009.

© А.В. Костина, А.Я. Флиер, 2018.

Статья поступила в редакцию 16 июня 2017 г.

Костина Анна Владимировна,
доктор философских наук, доктор культурологии, профессор,
декан факультета философии, культуры и искусства,
заведующая кафедрой философии, культурологии и политологии
Московского гуманитарного университета.
e-mail: anna_kostina@inbox.ru

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
 главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru