В.М. Розин

Комментарии к книге Александры Дэвид-Ниль
«Мистики и маги Тибета»

Аннотация. Статья посвящена научным и философским размышлениям автора о мировоззрении и социальных основаниях тибетского буддизма в связи с книгой А. Дэвил-Ниль «Мистики и маги Тибета» и данных в книге описаниях разнообразных ритуалов и бесед с анахоретами ламаизма.

Ключевые слова. Тибет, ламаистский вариант буддизма, Будда, просветление, буддийские практики.

Хвала тебе, о Будда!
На языке богов,
На языке нагов, демонов и людей
На языке всех существ Вселенной
Я возвещаю истину!
(священная буддийская формула)

Я давно слышал об этой книге, более того, часто меня как автора работы «Путешествие в страну эзотерической реальности» спрашивали, как я отношусь к книге Дэвид-Ниль, но я не мог ответить, поскольку не читал. Только этим летом, увидев у старшей дочери небольшую книжку со знакомым названием, я взял и, как говорится, на одном дыхании прочитал ее. Хотя Дэвид-Ниль пишет о мистике и магии и многих других сходных таинственных предметах, например, колдунах, танцах с трупами или передаче вестей по воздуху, ее информации и наблюдениям доверяешь, и потому, что сам автор был свидетелем многих событий, о которых он пишет, и потому, что Дэвид-Ниль старается все трезво осмыслить, не впадая в мистику. Несколько тем, о которых я немного размышлял и сам, особенно меня заинтересовали. О них я буду дальше говорить.

Начать можно с темы смерти, ее понимания в Тибете и ламаизме. Дэвид-Ниль сразу обращает внимание на два момента, во-первых, что ученое (или как пишет автор «философское») мировоззрение ламаистов о смерти не совпадает с народным, общераспространенным, во-вторых, что представления ламаистов об этом предмете значительно расходятся со взглядами единоверцев из южных стран – Цейлона, Бирмы и других.

Дело в том, что народное понимание послесмертного бытия основано на учении о перевоплощении души (духа, «жажды жизни»), а ученое – на буддийском учении о «Я» как распадающейся форме; как говорил покидающий этот мир Будда своим ученикам – «не плачьте, всякая форма проходит». Невежды думают, пишет Дэвид-Ниль, «будто буддисты верят в перевоплощение, даже метапсихоз. Но они заблуждаются. На самом деле буддизм учит только, что энергия, полученная в результате духовной и физической деятельности какого-либо существа, порождает после его смерти новые явления духовного и физического порядка… Что касается толпы, то, сколько бы ни повторяла она ортодоксальный символ веры: “Все соединения непостоянны, никакого “Я” не существует”, – она продолжает цепляться за более простое верование в неопределенную сущность, странствующую из мира в мир, перевоплощаясь в различные формы» [1].

Что касается второго отличия, то ламаисты считают, что между смертью и моментом, когда умерший возрождается в одном из шести обличий – богом, титаном, человеком, духом (феей, ведьмой и пр.), животным, чудовищем – проходит определенный срок, в течение которого душа умершего странствует и страдает в особой местности потусторонного мира, получившей название «Бардо». Кем возродится душа, это зависит от двух обстоятельств: прежде всего от того, как в этическом отношении жил человек (то есть, делал ли он добро или зло и в каких пропорциях), затем от того, насколько он сам сметлив и может себе помочь. Дэвид-Ниль отмечает, что «ламаисты придают находчивости и изворотливости даже большее значение, чем некоторые секты махаянистов. “Сметливый человек проживет с комфортом даже в преисподней”, – очень популярная поговорка в Тибете. Она лучше всяких объяснений выражает взгляды ламаистов на то, что именуется ими “тхабс” (способ действия)» [2].

Еще одно отличие – понимание того, как душа покидает тело. Оказывается, сама она этого сделать не может. Чтобы душа вышла в правильном месте, через макушку, лама, глубоко сосредоточившись, должен отождествить себя с покойником и за него сделать усилие (одновременно произнося магические слова «хик» и «пхет»), которое бы заставило душу пробить для себя в темени выход. Исключение, посвященные. Они «могут самостоятельно осуществить восхождение своего духа к макушке головы, и, чувствуя приближение конца, самим для себя произнести освободительные “хик” и “пхет”. Таким способом они могут даже совершить самоубийство, и, если верить молве, такие случаи действительно бывают» [3].

Дальше события развиваются по трем основным сценариям. Те, кто шел путем просветления и был уже близок к постижению истины, провозглашенной Буддой, после расставания с телом могут сразу обрести видение высшей реальности, в результате они освобождаются от «круга» перевоплощений и смертей (сансары), достигая нирваны [4]. Подавляющееся же большинство долго странствует и страдает в Бардо, пока, наконец, души не возрождаются, кто в оболочке пса, кто сына почтенных родителей [5]. Третий сценарий – окончание пути в Бардо в судилище бога смерти Шиндже. «Шиндже изучает прошлую их жизнь в зеркале, хранящем отражение всех деяний, или взвешивает их поступки в виде белых и черных булыжников. В зависимости от степени перевеса добрых или злых дел он решает, в какой среде дух должен перевоплотиться, а также определяет условия перевоплощения: физическая красота или уродство, духовная одаренность, общественной положение и так далее. Перед лицом беспристрастного и неумолимого судьи не может быть и речи, чтобы спастись хитростью. Помимо этого, изворотливость вообще имеет успех только в пределах, допустимых характером совершенных при жизни дел» [6].

Дэвид-Ниль спокойно относится к тому, что философские и народные тибетские представления о смерти противоречат друг другу. Но входят в противоречия и три указанных здесь сценария: действительно, достижение нирваны никак не связано с идеей перевоплощения, более того, если принять второе, то невозможно первое; наличие и суд бога смерти тоже противоречат идее перевоплощения, ведь представление о богах вводится, в частности, для того, чтобы утверждать невозможность вечного перевоплощения душ, все они теперь завершают свое существование в царстве бога смерти.

Вся эта ситуация характерна для архаического и религиозного сознания того типа, который изучает Дэвид-Ниль. С точки зрения рационального, опирающегося на логику, мышления народные ламаистские представления о смерти сотканы из сплошных противоречий. Буквально еще один пример. Путешествуя в Бардо, душа часто не понимает, на каком свете находится, не умерла ли она? Оказывается, душа может легко понять, что с ней произошло на самом деле, поставив, как бы сказал физик, своеобразный решающий эксперимент: если на отпечатках следов на песке ее пятки повернуты вперед, то точно, она попала в Бардо. «Но, скажете вы, – обращается к читателю Дэвид-Ниль, – что же это за дух с ногами? Дело в том, что ногами экипирован не дух, но связанное с ними эфирное тело. Точно так же, как древние египтяне, тибетцы верят в “двойников”. При жизни в нормальном состоянии этот двойник неразлучен с материальным телом. Тем не менее, при определенных условиях он может отделиться и тогда уже не ограничен местом пребывания своего материального двойника» [7].

Обратим внимание: идея двойника совершенно бессмысленна в учении Будды (в лучшем случае, это еще один фантом сознания). Не проходит она и в архаическом мироощущении – душа или пребывает в теле человека или покидает его, но в этом случае она не может оставлять следов. Не менее бессмысленна эта идея в современной физической картине мира (если только не считать двойниками близнецов или клоны, но какие же это двойники?). Зато идея двойника вполне уместна в рамках религиозного сознания. Бог может создавать сколько угодно двойников, начиная с самого себя, то есть своих воплощений. В 1912 году во время вынужденного пребывания Далай-ламы в Гималаях Дэвид-Ниль удалось задать ему несколько вопросов об учении ламаистов, на некоторые из которых он ответил даже письменно. Вот один из ответов Далай-ламы:
    
«Один Бодхисатва (в мифологической картине – это бог. – В.Р.) представляет собой основу, дающую начало бесчисленным магическим формам. Сила, рождаемая совершенной концентрацией его мысли, позволяет ему – в миллиардах миров одновременно – делать видимым подобный себе призрак. Он может создавать не только человеческие формы, но и любые другие, даже неодушевленные предметы, например, дома, изгороди, леса, дороги, мосты и прочее. Он умеет повелевать атмосферными явлениями и даже изготовлять напиток бессмертия, утоляющий любую жажду» [8].

Таким образом, для бога не представляет труда создать двойника, оставляющего реальные следы на песке в Бардо, но архаическая душа или тем более «непостоянные соединения человеческого сознания» следов на песке оставить не могут. Однако обычный человек или не замечает всех этих тонкостей рациональной логики или действует (сознает) как-то иначе. Спрашивается, как?

Прежде чем ответить на этот вопрос, обратим внимание, что средний человек современной западной культуры мыслит сходно с ламаистом из народа. Вспомним наше поведение у голубого экрана. Сначала мы слушает прогноз погоды и вполне ему доверяем. Потом часто с не меньшим доверием принимаем к сведению астрологический прогноз. Многие на этом не останавливаются: они доверяют и прогнозам православных священников, которые в последнее время не сходят с экранов ТВ и вещают, что в случае, если человек не будет верить в Христа, молиться и ходить в церковь, его бессмертная душа погибнет и попадет в ад. И одновременное, если с экрана убедительно говорит известный буддист, принимаем и его прогноз о том, что если человек не стремится достигнуть нирваны, он вечно будет страдать, и здесь и там. Но обычный прогноз погоды осмыслен только в рамках физической реальности, астрологический – только в рамках эзотерической реальности, православный – в рамках православного варианта христианства, буддистский – в рамках буддийского учения. Тем не менее, «человек у экрана», даже будучи ученым, кушает все без разбора.

Не означает ли сказанное, что обычный ламаист и современный человек массовой культуры соединяют представления из разных реальностей (архаической, физической, христианской, буддистской, эзотерической) не по какой-то одной строгой логике, а так, как это нужно им самим. Если фактически такому человеку ближе какие-то одни реальности (например, архаическая), то он истолковывает события остальных реальностей в духе этой реальности (архаического сознания). Напротив, если каждая реальность вызывает у него доверие, он мыслит (создает) реальность на основе событий всех этих реальностей, подобно тому, как строит целый дом из отдельных кирпичей. Но что я имею в виду, говоря о соответствующих реальностях? Попробую объяснить.

Культурологические исследования, принадлежащие определенному направлению, показывают, что архаическая реальность практически целиком основывается на представлении о душе. Архаический человек считает, что все живое – это души, живущие в собственных домах (для человека такой дом его тело, для реки – вода, для дерева – ствол и т. д.); души могут покидать свой дом и возвращаться в него; они существуют всегда, то есть, мы бы сказали, вечны. Если душа покидает свой дом только на время, на короткий срок, это значит одно из двух – болезнь или сон (сновидение). Если душа оставляет свой дом навсегда, архаический человек понимал это как смерть. Создавая «произведения искусств» (рисунок, скульптуру, маску, играя на флейте и прочее), архаический человек считал, что вызывает души, которые могут жить в этом созданных человеком «домах» («произведениях»), временно покинув свои. Связь людей в семье и племени объяснялась тем, что у них одни и те же души. Появление в теле матери души будущего ребенка объяснялось сходно, а именно, таким образом, что отец ребенка как «охотник-жених» перегонял душу из дома предков или захоронения в тело матери; он же, уже как подлинный охотник, убивая живое, перегонял души в дом предков или захоронение. И так далее и тому подобное [9].

Наконец, представление о душе возникло в следующей ситуации. Где-то на рубеже 100-50 тыс. лет до н. э. человек столкнулся с тем, что не знает, как действовать в случаях заболевания своих соплеменников, их смерти, когда он видел сны, изображения животных или людей, которые он сам же и создавал, а также в других ситуациях, от которых зависело благополучие племени. Изобретя представление о душе, человек смог действовать во всех этих ситуациях; более того, можно предположить, что выжили только те сообщества, которые пришли к представлению о душе.

В «логике» архаической реальности допустимы одни события, например, идея жертвы, как своеобразной обменной монеты между человеком и душами, или идея метапсихоза (переселения душ из одного тела в другое), и недопустимы другие. Например, часто пишут, что именно в архаической культуре сложилось представление о богах, но боги никак не вписываются в архаическую реальность. Аналогично, вряд ли представления о демонах могли существовать в архаике, демоны – это не души, они слишком напоминают человека, замыслившего черное дело.  

Религиозная реальность складывается значительно позднее (не раньше VI-V тыс. до н. э.), причем одновременно с властью и первыми социальными институтами, напоминающими современные (государство, религиозные организации, армия, централизованные хозяйственные работы, судопроизводство и др.). Культурно-историческая реконструкция показывает, что именно в этот период складывается разделение труда (разделение социальных функций) и основанные на нем системы управления (эти системы Мэмфор назвал «мегамашинами»). Более того, можно предположить, что общества, не перешедшие к разделению труда, не научившиеся создавать мегамашины, просто погибали, точнее, их порабощали другие народы, где указанные два момента стали реальностью. Осознать новую социальную реальность, что вполне естественно, человек культуры древних царств смог в доступной для него форме – мифологической. Последняя предполагала такой способ объяснения явлений, когда социальная действительность понималась антропоморфно, как взаимоотношение людей с богами.

Приглядимся к богам древнего Египта, Шумера, Вавилона, древней Индии и Китая (по моей классификации они относятся к «культуре древних царств»). Главная их особенность в том, что они управляют человеком (обладают властью), любым даже царем (фараоном). Другая особенность – каждая профессия и специальность имели своего бога-покровителя. Наконец, еще одно важное свойство языческих богов – они всегда действуют совместно с человеком. Сеет ли он зерно в поле, строит ли свой дом, зачинает ли собственного сына или дочь всегда вместе с ним действуют соответствующие боги, которые направляют человека и помогают ему [10]. То есть можно предположить, что боги – это мифологическое осознание (конституирование) новой социальной реальности – разделения труда и систем управления (власти), соответственно, отношения человека с богами выражали в мифологической форме участие человека в разделении труда и в системах управления и власти.

В религиозной реальности тоже допустимы одни события и совершенно исключаются другие. Например, бог может создать, все, что пожелает, вселиться в кого или что угодно, может, даже обязан, помогать человеку, если последний принес ему жертву или отдал часть произведенного им продукта, функция бога – направлять человека, другая, как говорили шумеры, – «закрывать дорогу демонам» (вот где последние появляются, но это уже не души, приносящие несчастья, а настоящие злодейские существа, находящиеся в сложных отношениях как с людьми, так и с богами) и т.д. Однако в религиозной реальности не допустим примат душ или духов (они, безусловно, должны подчиняться богам) или причинно-следственные связи, напоминающие природные естественные отношения. Например, идея кармы, связывающая прошлые поступки человека с характером его перерождения, не вписывается в религиозную реальность, зато хорошо осмысляется в рамках натурфилософского рационального мышления.

Сложнее устроена реальность буддийского учения. Она напоминает орех: ядро, собственно эзотерическое учение Будды, открывшего путь избавления человека от круга сансары, оболочка ядра – архаические представления о вечном перерождении душ, плюс религиозные о роли богов в судьбе человека, плюс рационалистические, типа учения о карме или дхармах (психических и одновременно космических энергиях), понимаемые в логике причин и следствий и других закономерностей, напоминающие природные.

Легенды утверждают, что Будда начинал свои поиски в лоне архаического индусского пессимистического мироощущения, в соответствие с которым живые существа вечно страдают и здесь и там, при этом они не могут уклониться от перерождений. Будда в отличие от людей предыдущей культуры, которые принимали общие требования и в этом смысле не были личностями (и поэтому не действовали самостоятельно), является восточной личностью. Действуя самостоятельно, он ищет выход из создававшегося положения. В конце концов, как мы знаем, он его находит, открывая истину, что для избавления от страданий и вечных перерождений необходимо выйти из бытия, отказаться от всех желаний и различений, отбросить их как пожелтевшие листья. Нирвана – это и есть то место, где страдания прекращаются, поскольку у человека нет абсолютно никаких желаний, и он не может ничего различать (ни верха, ни низа, ни существования, ни несуществования, ни добра, ни зла и т. д.).

Достигнуть нирваны человек может только сам, другой, конечно, может рассказать, как он шел и что с ним происходило, но рассказ это только рассказ. Достижение нирваны – дело самого «подвизающегося», он или сможет это сделать или нет, найдет дорогу или погибнет. В этом отношении путь, указанный Гаутамой – эзотерический. Эзотерический он также потому, что для достижения нирваны необходимо себя кардинально изменить, ведь обычный человек имеет море желаний и не может не различать. Лишь переделав себя основательно, отбросив (размонтировав) последовательно все свои чувства, мысли, воображение, собственное тело, свое «Я», человек – утверждает Будда – сможет обрести нирвану. Никакой души как реальности, с точки зрения Будды, не существует, поэтому и нечему перевоплощаться.

Замечание. Примерно в это же время Платон решает своеобразную обратную задачу – как обрести бессмертие, то есть вечное бытие. И тоже приходит к эзотерическому решению: необходимо припомнить мир идей, где душа пребывала до рождения (этот мир вечный), но необходимое условие этого – занятие философией и математикой, а также кардинальное изменение себя (как писал Платон в «Пире», «вынашивание человеком духовных плодов»).
    
Итак, создавая свое учение, Будда, в частности, пытался преодолеть архаические представления. Но, как верно пишет Дэвид-Ниль, «хотя буддизм не признает бессмертной перевоплощающейся души и считает эту теорию самым гибельным из заблуждений, преобладающее большинство буддистов вернулось к древнему верованию индусов в “джива” (“я”), периодически меняющего изношенное тело на новое подобно тому, как мы сбрасываем старое платье, чтобы надеть новое» [11].

Причина отступления от буддийской доктрины была обусловлена, казалось бы, желанием ее лучше понять и обосновать. Ряд последователей Будды были восточными учеными и философами, они осуществили большую работу по рациональному осмыслению учения. В частности, в натурфилософском ключе объяснили, что такое сознание, карма, различение и успокоение форм и прочее. Но в результате в буддийское учение вошел дискурс, напоминающий естественнонаучный – учение о дхармах, причинно-следственные рассуждения и т.д.

С точки зрения ядра буддийского учения, многие представления ламаистов – опасные заблуждения, но с точки зрения оболочки этого ядра (то есть дополняющих буддизм архаических, религиозных или натурфилософских представлений), они вполне допустимы, что прекрасно видно из материалов, приводимых Дэвид-Ниль.

Например, самые значимые ламы – это «ламы-тюльку», представляющие собой воплощения («аватары») разных знаменитых религиозных или исторических персонажей – самого Будды, его прямых учеников, каких-то богов, прославившихся князей, святых, ученых. Как я уже отмечал, эзотерическое учение Будды вообще не допускает идеи воплощения. Но в религиозной реальности это представление просто необходимо, позволяя царям и жрецам многократно усиливать значение своей власти, возводя ее к «архее» (первоисточнику силы). Действительно, Дэвид-Ниль показывает, что именно эта задача и обусловила изобретение идеи «тюльку».

«Хотя, – пишет Дэвид-Ниль, – реальность аватаров, божеств или других могущественных личностей, признается в Тибете с незапамятных времен, аристократическое сословие тюльку в своей нынешней форме получило развитие после 1850 года. В ту пору один монгольский князь только что провозгласил пятого Великого Ламу секты Гелугпа, по имени Лобсанг Гиацо, владыкой Тибета. Новый монарх получил признание китайского императора. Однако оказываемые ему почести не удовлетворяли честолюбивого ламу, и он присвоил себе более высокое звание, выдав себя за эманацию Ченрезига, высшего представителя махаянисткого пантеона… Пример владетельного ламы в большой степени способствовал созданию множества тюльку. Вскоре все имеющие вес монастыри уже считали делом чести иметь во главе гомпа какую-нибудь перевоплотившуюся знаменитость» [12]. Совершенно очевидно, что идея «тюльку» вводилась для обоснования и усиления власти и предполагала возможность воплощения, в принципе характерную для богов.

А вот уже не религиозное, а натурфилософское и эзотерическое осмысление аватары. Чтобы стать тюльку, считают ученые ламы, человек должен получить озарение и направить все свои силы к решению задачи освобождения. «Человека, получившего озарение, можно сравнить с путешественником, твердо знающим, куда и зачем он идет. Ему хорошо известно географическое положение места его назначения и ведущие туда дороги. Поглощенный стоящей перед ним задачей, он слеп и глух к возникающим на пути миражам и соблазнам. Ничто не может отклонить его от поставленной цели. Этот человек направляет свои силы, порожденные концентрацией его мыслей и физической деятельностью, в одно русло. По дороге смерть может уничтожить его тело, но духовная энергия, для которой его тело было одновременно и создателем, и орудием, останется сосредоточенной. Упорно стремясь все в том же направлении, она обеспечит себе новое материальное орудие, новую форму, то есть тюльку» [13].

Не правда ли, замечательный дискурс: с одной стороны, эзотерические представления (идея пути, знание конечной эзотерической цели, концентрация усилий подвизающегося), с другой – почти физикалистская картина, чего стоит хотя бы образ духовной энергии, действующей самостоятельно без своего хозяина. Теперь еще один пример – магический обряд «чод» (от глагола «отрезать», «уничтожать»).

В основе этого обряда вера в существование демонов. «Тибет, – замечает Дэвид-Ниль, – страна демонов», которых по поверьям и легендам больше, чем населения страны; они охотятся за людьми и животными, похищая у них «дыхание жизни», потребляемое демонами в пищу. «В функции официального ламаизма входит подчинять демонов, перевоспитывать их, делать из них покорных слуг, а в случае непокорности обезвреживать или уничтожать» [14]. Вероятно, одна из задач ритуала «чод» обучать молодых монахов («трапа») общаться с демонами. Но в крайне своеобразной форме, предлагая им себя на съедение. При этом жертва, обращаясь к демонам, выкрикивает следующие заклинания:

«На протяжении беспредельного ряда веков, в процессе повторяющихся существований, я заимствовал у бесчисленных существ в счет их жизней – мою пищу, мою одежду и всевозможные блага, чтобы содержать мое тело в добром здравии, в радости и защищать его от смерти. Нынче я плачу долги, предлагая на истребление свое тело, которое я так любил и лелеял. Я отдаю свою плоть алчущим, кровь жаждущим, свою кожу тем, кто наг, кости свои я бросаю на костер для тех, кто страдает от холода. Я отдаю свое счастье несчастным, свое дыхание жизни умирающим» [15]. При этом трапа представляет, что его воля в образе божества женского пола выходит через макушку наружу, одним махом отсекает резаком ему голову, затем руки и ноги, сдирает с трапа кожу, вспарывает живот, и на это угощение со всех сторон слетаются демоны, которые, смачно чавкая, пьют ручьями текущую кровь, рвут мясо, разгрызают кости. «Постановка спектакля, – пишет Дэвид-Ниль, – рассчитана на устрашение исполнителя, и так искусно, что некоторые из трапа во время совершения церемонии внезапно сходят с ума и даже падают замертво» [16].

Ясно, что перед нами архаическое и религиозное мировоззрение. Но оказывается, что для продвинутых монахов – это только первая часть обучения, называемого «красное пиршество». Прошедшим посвящение предлагается пройти вторые университеты – «черное пиршество». После того, как демоны разорвали и съели трапа, он «должен представить себе, будто от него осталась маленькая кучка обуглившихся остатков, плавающая на поверхности озера грязи – грязи от нечистых помыслов и дурных дел, – запятнавшей его духовную сущность на протяжении ряда существований, начало которых затеряно во тьме времен. Он должен понять: идея жертвы, только что повергнувшая его в состояние неистовой экзальтации, ничто иное, как иллюзия, взращенная на ничем не основанной слепой гордости. На самом деле ему нечего дать, ибо он есть ничто» [17]. Здесь, напротив, квинтэссенция учения самого Будды, действительно, чтобы обрести нирвану буддист должен уяснить иллюзорность любого бытия, не исключая собственного. Чод есть средство решения этой задачи.

Наконец, существуют и рациональные, психологистические осмысления чода. Однажды Дэвид-Ниль обсуждала с отшельником из Га (восточный Тибет) случаи скоропостижной смерти во время заклания демонов. Она предположила, что все трапа умерли от страха в результате объективации собственных мыслей, если же – размышляла Дэвид-Ниль – человек не верит в демона, тот победить его не может. В ответ на это анахорет сказал:

«По вашему мнению, достаточно не верить в существование тигров, и можно спокойно возле них прогуливаться – ни один тигр вас не тронет?
    
- Объективация умственных представлений – очень таинственный процесс, безразлично происходит он сознательно или бессознательно. Какова участь этих созданий? Может быть, подобно младенцам, рожденным от нашей плоти, они – дети нашего духа – ускользают из-под контроля, и с течением времени или сразу начинают жить самостоятельной жизнью.

- Не следует ли также предположить: раз мы можем порождать их, что есть на свете и другие существа, не похожие на нас, но обладающие такой же способностью. Если подобные магические твари существуют, то нет ничего необычного в том, что мы приходим с ними в соприкосновение – либо по воле их создателей, либо потому, что собственные наши мысли и действия создают условия, позволяющие этим созданиям дать знать о своем присутствии и проявлять активность.

Затем уже менее серьезным тоном закончил:

- Необходимо уметь защищаться от тигров, созданных вами же или порожденных другими» [18].

В данном случае психологистическое объяснение поразительным образом соединяется с мистическим мироощущением: с одной стороны, оригинальная, с психологической точки зрения, концепция, что созданные нами образы оказывают на нас реальное, иногда даже сильнейшее, влияние, с другой – истолкование этих образов как реальных живых существ. Кто читал «Розу Мира» Даниила Андреева, помнит, что в его эзотерическом романе любое содержание сознание является живым существом.

Теперь сакраментальный вопрос, правда, относящийся не только к данной, а и любой эзотерической (мистической) доктрине – в какой степени реальны все указанные феномены? Приведенное здесь размышление отшельника из Га, позволяет отнести их к реальности психики человека и одновременно к объективной реальности вне человека. Но последовательный буддизм более радикален: он утверждает, что объективная реальность – это фантом, мираж, майя. Дэвид-Ниль в конце своей книги описывает один из характерных для мистика путей к откровению.

Сначала учитель приказывает «нальджопа» (ученику), прошедшему тщательный отбор и испытания, запереться в «тохама» (место затворничества и медитаций), чтобы силой воли и воображения вызвать своего «Идама», то есть покровительствующее ему божество. День, а часто и ночь, скудно питаясь, нальджопа медитирует, чертит магические схемы («килькхоры»), стараясь вызвать своего Идама. Так проходят месяцы, иногда – годы, и, наконец, ученику удается вызвать Идама, заперев его в центре килькхоры. Следующее более сложное задание – оживить Идама, заставить его двигаться и говорить. Еще более сложная задача, которую уже мало кто может решить, – вывести Идама из тохама на свет, чтобы божество сопровождало нальджопа на прогулке.

Кому-то из учеников все же удается и это фантастическое предприятие, и они, гордые собой, возвращаются в монастырь. Другие же, вдруг, признаются учителю, что ими овладели сомнения: их неожиданно осенила догадка – «не созерцают ли они рожденный собственным воображением призрак?» Учитель огорчен и заставляет нальджопа начать все сначала, чтобы победить неверие.   

«Через некоторое время – месяцы или годы – нальджопа повторяет свою исповедь. На этот раз в более категорической форме. Дело идет уже не о сомнениях, теперь он убежден, что Идам – создание его собственного воображения; он сам – его создатель.

Именно это и нужно было понять, – говорит ему учитель. – Боги, демоны, вся Вселенная – только мираж. Все существует только в сознании, от него рождается и в нем погибает» [19].

Итак, с точки зрения последовательного буддизма, Вселенная, а, следовательно, и сам человек – это мираж. Если с этим согласиться, то придется признать, что и нирвана – мираж, а ведь Будда утверждал, что единственно, что существует – это нирвана. Налицо явное противоречие и непоследовательность. Отказывая в реальности другим на том основании, что они обнаружили связь своих представлений с желаниями и устремлениями собственной личности, последователи Будды не хотят этот критерий применить к себе, когда они говорят о существовании нирваны. Различие в данном случае ведь только в содержании: одни мечтают увидеть Идама, а другие – оказаться в нирване. Кроме того, проведенный мной анализ показывает, что потраченные в течении многих лет усилия йогов и буддистов не напрасны, не мираж. Таким способом они реализуют свою мечту, попадают в мир, полностью отвечающий их идеалам и мечтам [20].

Механизм здесь таков (и наблюдения Дэвид-Ниль полностью подтверждают мою гипотезу): эзотерик (неважно, кто это – собственно буддист, или йог, или последователь Шри Ауробиндо Гхош) работает в трех планах. С одной стороны, он «размонтирует» (подавляет, переосмысляет, блокирует) те реальности и структуры своей психики, которые не отвечают эзотерическому учению, например, как буддисты подавляют и переосмысляют свои желания. С другой стороны, актуализирует, выявляет, по сути, формирует реальности и структуры, соответствующие этому учению (как буддисты – ощущение пустоты). С третьей стороны, эзотерик учится воспроизводить явления одной работой своего сознания, без наличия их самих. В последнем случае речь идет о возможности произвольной актуализации прошлого опыта восприятия предметов и событий, что самим человеком воспринимается как их реальное существование. С точки зрения современной психологии это произвольно вызываемая галлюцинация (сновидение), по твердому убеждению буддиста – реальный предмет (событие).

Буддист начинает видеть Идема или попадает в нирвану, когда все три указанных плана полностью сформированы, что позволяет ему запустить галлюцинацию-сон на тему и события эзотерической реальности. Субъективно этот процесс воспринимается им как реальное попадание в соответствующую эзотерическую реальность – он общается с Идемом, оказывается в нирване [21].  

В ответ на это объяснение, буддист может сказать – ваше объяснение тоже мираж, а на самом деле нет ничего, кроме нирваны. Правда, можно заметить, что даже когда буддист достигает нирваны, он не перестает есть, периодически общается со своими учениками и терпеливо ожидает своего конца. Если ничего, кроме нирваны не существует и буддист уже в ней, почему же он зависит от этого иллюзорного мира?  
 
Но дело, конечно, не в этом противоречии, таких противоречий в буддизме достаточно [22]. Дело в понимании того, что собой представляет реальность. Как явления культуры и психические феномены представления ламаистов реальны; в этом смысле, то есть в такой реальности (назовем ее «персональной» или «витальной») существуют и перевоплощающиеся души, и боги, и нирвана, и карма.

Реален, но в другом смысле, как общее условие нашего существования и социального взаимодействия, мир, в котором мы все живем, и европейский человек, и тибетец, и лама, и Дэвид-Ниль, и я (назовем такую реальность «согласованной» или «социэтальной»).

Персональных реальностей много, и они по своему строению могут исключать друг друга, как, например, противоположны христианский Бог в трех лицах и буддийская нирвана. Согласованная реальность – одна, поскольку и буддист, и христианин живут на этой одной Земле, вынуждены общаться и даже согласованно действовать, даже если такая согласованность касается только размежевания.

Но следует ли тогда считать, что персональные реальности входят в согласованную, то есть утверждать, что если существует мир, то в нем могут существовать души или боги, или нирвана? Вопрос непростой.

С одной стороны, вроде бы так думать нехорошо, ведь тогда отдельные персональные реальности лишаются своеобразия и уникальности, так как вынуждены подчиниться общим законам социального взаимодействия. С другой – это сделать необходимо, иначе мир распадется на тысячи осколков-миров, каждый из которых будет представлять собой самостоятельную персональную реальность; что, отчасти, сегодня и происходит.

Позицию в этом вопросе автора книги «Мистики и маги Тибета» мне понять трудно. С одной стороны, она европейский исследователь, изучающий Тибет, и в этом смысле действует от лица согласованной реальности. «Все возможные в этой области открытия, – пишет Дэвид-Ниль, – не содержат ничего сверхъестественного, ничего такого, что могло бы оправдать суеверия и распространяемые некоторыми безответственными людьми бредни. Напротив, цель таких исследований – выявить механизм так называемых чудес, а чудо, которое умеешь сделать уже не чудо» [23]. Тогда, казалось бы души, боги, нирвана, карма ламаистов для нее – не реальность, а только представления. Иногда по поводу верований ламаиских буддистов она так и говорит, в частности, неоднократно подчеркивает наличие в них фантазии, прагматизма, психологической заинтересованности.

Но, с другой стороны, Дэвид-Ниль последовательница буддизма, прошла испытание отшельничеством, получила посвящение и звание ламы. Более того, она практически реализовала многие высшие достижения магов. Например, создала дух ламы, оживила его, «вывела в свет», так что приносивший ей масло пастух принял его за настоящего ламу, и затем, правда, с трудом в течение полугода рассеяла созданную иллюзию. «Тибетцы, – замечает Дэвид-Ниль, – объясняют это явление по-разному. Одни верят в реальность созданной материальной формы, другие видят в этом явлении только акт внушения: мысль создателя призрака непроизвольно воздействует на окружающих, заставляя их видеть то, что он видит сам» [24]. А как считает сама Дэвид-Ниль, остается непонятным. Похоже, что она принимает на равных основаниях оба толкования, то есть верит в одновременное существование согласованной и персональных реальностей.

Выход я вижу в следующем. Если мы хотим способствовать согласованному поведению, поддерживать жизнь на земле, противостоять деструктивным тенденциям, то нужно создавать такие условия, в которых бы персональные и согласованная реальности сходились в общем социальном и коммуникационном пространстве (одновременно оно должно нащупываться и конституироваться). В этом плане, когда, например, постмодернисты провозглашают несогласие основным принципом жизни и творчества и стараются деконструировать все и вся, то фактически склоняют нашу цивилизацию к тому, чтобы она вела себя аналогично взрывающейся Вселенной. Напротив, философы и культурологи, стремящиеся понять и конституировать общие условия социальной жизни, наладить коммуникацию между разными мирами и реальностями, объективно помогают сохранить жизнь и разумно влиять на развитие социума. Но вернемся к магам Тибета.

Читая Дэвид-Ниль, невольно спрашиваешь себя, а почему жители Тибета с завидным упорством вот уже много веков воспроизводят магические архаические ритуалы? Почему тысячи монахов посвящают свою жизнь достижению иллюзии, спокойно перенося часто совершенно нечеловеческие условия существования?

Во-первых, исследования показывают, что в хозяйственном и культурном отношении жизнь жителей Тибета первой половины ХХ столетия мало отличалась от того, какой она была прежде (по поводу современных перемен я судить не могу). Этому в немалой степени способствовали изолированность и недоступность Тибета, суровый климат, политика властей.

Во-вторых, тибетская культура в некотором отношении напоминает собой культуру древних царств, например, древнеегипетскую, где был отлажен механизм воспроизводства культурных реалий, который как часы действовал несколько тысячелетий. С помощью этого механизма население Тибета и новые поколения постоянно вовлекаются в действия и ситуации, заставляющие убеждаться в существовании соответствующих реальностей (Будд, их воплощений, богов, демонов, духов, кармы, нирваны и т. д.). Составляющих этого механизма, – показывает Дэвид-Ниль, – несколько: тысячи монастырей, подготавливающих многочисленных лам; не меньшее число магов и колдунов, поддерживающих архаические представления; практики и ритуалы (лечения, помощи в переходе от жизни к смерти, защиты от демонов, общения с многочисленными духами, демонами, богами и прочее), превратившиеся в прочную основу жизни; изощренная культура толкования наблюдаемых и создаваемых феноменов; устойчивые народные традиции, например, где бы ни жили отшельники, жители ближайших деревень всегда приносят им пищу, и так может продолжаться многие годы.

Можно понять, и почему монахи тратят свою драгоценную жизнь не на семью или работу в поле, а на медитации, аскезу и возможность иногда лицезреть Будду или какое-нибудь божество. Простой тибетец часто не может реализовать истинное назначение человека, о котором учит буддизм. Но вот перед его глазами – монахи, отшельники, ламы, они делают это и за себя и за остальных. К тому же многие отшельники и ламы демонстрируют, что можно ограничиться малым, можно вообще жить без одежды, тепла, семьи, что немаловажно для тибетцев, постоянно живущих в суровых, даже экстремальных для выживания условиях.

Наконец, разве осуществить свою мечту и назначение человека – цель, недостойная того, чтобы на нее потратить свою жизнь? Кто-то может возразить, что же это за цель – вечно созерцать пустоту!? Но, может быть, все дело в достижении этой цели, в самом пути? Кроме того, нирвана – это не просто пустота, а вожделенное место, где прекращаются все страдания. Если вы верите в вечные страдания, то, что может быть лучше обретения такого места? Это и есть блаженство, как его понимает буддист. Да и что мы знаем о состояниях человека, достигшего нирваны, чтобы это понять? Нужно пройти этот путь самому.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Дэвид-Ниль А. Мистики и маги Тибета. Б.м.: Васанта, 1992. С. 21.
[2] Там же. С. 22.
[3] Там же. С. 23-24.
[4] Там же. С. 24.
[5] Там же. С. 28.
[6] Там же. С. 29.
[7] Там же. С. 24-25.
[8] Там же. С. 91.
[9] Розин В.М. Культурология. М.: Гардарики, 1998.
[10] Там же.
[11] Там же. С. 88.
[12] Там же. С. 87.
[13] Там же. С. 90.
[14] Там же. С. 99.
[15] Там же. С. 105-106.
[16] Там же. С. 100.
[17] Там же. С. 106.
[18] Там же. С. 103-104.
[19] Там же. С. 213.
[20] Розин В.М. Путешествие в страну эзотерической реальности. Избранные эзотерические учения. М.: УРСС, 1996.
[21] Там же.
[22] Там же.
[23] Дэвид-Ниль А. Указ. соч. С. 231.
[24] Там же. С. 228.
 

© Розин В.М., 2015

Статья поступила в редакцию 14 февраля 2015 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
ведущий научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com