В.И. Грачев

Информационно-ризоморфная основа коммуникативной парадигмы современной культуры. 3

Аннотация. В этой части статьи исследуется проблема определения возможной основы коммуникативной парадигмы культуры с позиции субстанциально-ризоматического структурного подхода и информационно-аксиологического ее анализа.

Ключевые слова. Коммуникология, социокультурные коммуникации, субстанция, энтропия, информация, ризома, энергия, субстрат, культурология, философия, парадигма, аксиология, ценность, традиция, хронотоп, топохронос, торсионное поле.

Субстанции коммуникативной парадигмы современной культуры

Весьма важным и необходимым, мне представляется, найти способ пробиться к новому знанию о коммуникациях, как неких субстанциях или основаниях, или даже первоосновах существующих коммуникативных систем и парадигм в культуре. Или в культурном «пространстве – времени», «топохроне», о котором упоминалось мной неоднократно ранее, как особом «информационно-семантическом континууме». Это проводится с позиций разрабатываемой мной довольно длительное время, с 2005 года, начиная с концепции, а сегодня, по мнению некоторых моих умудренных коллег культурологов, вызревшей во вполне аргументированную, развернутую теорию и методологию «аксиологической коммуникологии» культуры.

Основу ее составляет коммуникативно-аксиогенная парадигма формирования и развития культуры, в информационно-аксиогенном пространстве, в котором и могут рождаться культурные ценности и анти-ценности.

Глубочайший мыслитель античности Аристотель мудро полагал, что, если бы не было субстанций, — не могло бы существовать вещей и их предметных сущностей [1]. Не было бы реализаций и их свойств, если бы не было субстанций, основ, которые могли бы ими обладать, утверждал Аристотель. Можно ли считать или возможно ли определить «субстанцию», как первооснову, «энтелехию», о чем писал Аристотель [2] или реальную основу современной «парадигмы культуры», что важно попытаться выяснить и доказать мне.

Аристотелианская традиция столкнулась с двумя большими проблемами: первая состоит в объяснении и обосновании того, как субстанциальные формы могут обладать каузальной силой, и вторая — в сложности понимания отношений субстанциальной формы к свойствам, в особенности к тем, через которые данная субстанция определяется. Две эти проблемы тесно связаны.

Аристотель считал субстанциальные формы по праву едиными сущностями, а не просто обозначениями для сочетания их свойств, через которые они определяются, потому что они обладают настоящий каузальной силой. Введение именно субстанциальных форм придает завершенность аристотелевской теории субстанций [3].

Аристотель анализирует понятие «субстанции» в терминах материи и формы. Форма это — это то, к какому виду вещей объект принадлежит, а материя — это то, из чего он сделан или состоит. Термин «материя» у Аристотеля — это наименование не определенного вида вещества, и не некоторых фундаментальных составляющих тел, таких как атомы, (Аристотель отрицал атомизм Демокрита – В.Г.).

Нет, он полагал, что «материя» — это, скорее, обозначение того, что выполняет для объектов определенного вида некоторую роль или функцию, а именно, — быть тем, из чего состоит объект. По отношению к земле, огню, воздуху и воде — материей является лишенная внутренних свойств (?! – В.Г.) первоматерия, которая поддерживает свойства их всех [4].

Аристотель выделял три понятия, «претендующих» на название «субстанции», полагая, что каждое из них является субстанцией в определенной степени. Во-первых, это материя, во-вторых, форма, и, в-третьих, соединение формы и материи, т.е. в современном понимании – синтез. [5]. Аристотель полагал что вещи, рассматриваемые как «природные тела», такие как огонь, вода, воздух и земля, а каждое тело этого рода — это и есть субстанции. Соединение формы и материи, кажется, лучше всего соответствует субстанциальному аристотелевскому учению, поскольку такое соединение — это известный аристотелевский индивид [6]. Аристотель же избирает форму, как наиболее парадигмальную субстанцию, что для меня, как современного исследователя служит «воодушевляющей поддержкой» великого античного мыслителя через даль веков и тысячелетий.

Нам всем, несомненно, важно понять из чего же состоят субстанции и как они «зарождаются», «созревают» и «вырастают», используя традиционные «организмические» понятия, или как формируются современные парадигмы культуры?! Артикулированное субстанциональное действенно-основательное начало или первоначало и должно, и может стать предметом исследования и реализации этих моих идей в сфере культурологии.

Следовательно, если понятие «субстанция», как первоначало, первооснова опосредования общего и частного в их разных видах и формах взаимодействия, что и представляет, на мой взгляд, реальную социокультурную коммуникацию, действительно будет признана культурологией, как категория, т.е. устойчивое, самодостаточное, обобщающее понятие, апробированное в теории и практике «аксиологической коммуникологии» культуры, что мне представляется вполне насущным и возможным. Тогда вероятно можно ожидать, что и самосознание нынешних культурологов, культурологические методы изучения культуры и системы социокультурных коммуникаций и ценностей, могут, определенным образом, претерпеть некоторые изменения.

Важнейшим же становится вопрос, должна ли теория «аксиологической коммуникологии» включать такое понятие как субстанциальность или нет?! На мой взгляд, непременно — Да! Это ключевой вопрос и утверждение не утопической, а субстанцнальной основы, который находится в ряду наших попыток развить теорию «аксиологической коммуникологии» и имеет принципиальное значение для культурологии, для осмысления внутренних и внешних факторов развития культуры в целом.

Есть разные подходы к «информации», в частности, и как к феномену т.е. умопостигаемому осознаваемому, природному или духовному явлению, но не как реального акта действительности, а именно отражаемого в сознании или интуитивно воспринимаемого бессознательной сферой, и тогда феноменология воспринимается как сфера только идеального, за что с ней и боролась марксистская и тем более марксистско-ленинская философия. Этот странный, а подчас и страшный Левиафан советской философии, изучению которого мы посвятили столько лет и сил.

В известной своей работе «Экзистенциализм – это гуманизм» [7], Ж.-П. Сартр обосновывает основные идеи своей философии, среди которых на первом месте, – приоритет существования человека над сущностью вещей, что много раньше провозглашал в своей субстанциальной теории могучий ум античности Аристотель и что очень созвучно моей теории «аксиологической коммуникологии культуры. Атеистический экзистенциализм, по словам Сартра, на место субстанции или Бога-творца помещает человека – единственное сознательное земное существо, у которого существование предшествует сущности [8]. Для критической человеческой теории и практики бытия необходимо переосмыслить отношение людей к существенному или в нашем контексте субстанциальному состоянию Человека в бытии, или, по определению Г. Хайдеггера, «времени – бытии», его знаменитого Daseina [9]. Почти так же, как это происходит в определяемом мной «топохроне», но без «сакрального наполнения», т.е. континуальном «пространстве – времени», этой «тонкой человеческой настройки» в отношении субстанциальности парадигмы культуры. В этой связи изучение социокультурной коммуникации как научной категории может помочь нам прийти к осознанию того, что же находится в центре такого подхода.

Гипотезой исследуемой проблемы может стать предположение, что вероятнее всего, современная коммуникативная парадигма культуры состоит из разнообразных связей, взаимодействий, отношений, общения и других обменных процессов между людьми и их сообществ в «пространстве – времени» или топохроне Культуры, во всей ее многоликости и многообразии или «цветущей сложности», как замечательно назвал это ее состояние видный религиозный философ и мыслитель, известный русский дипломат К.Н. Леонтьев [10].

Иначе говоря, можно допустить, что это известные нам «социальные» и «социокультурные» коммуникации с разнообразной по форме и, что главное, содержащейся в них информацией всех типов и видов в многочисленных системах и (или) сетях – это некая «культурная паутина» или культурная «ризома».

Авторы «ризоматической» теории Ж. Делез и Ф. Гваттари в своей знаменитой работе «Ризома» (1976) утверждали, что связи линий ризомы (их, с известным допущением, можно принять, как некие особые виды и формы коммуникации – В.Г.) образуют так называемое «плато» — временную зону устойчивости в ее постоянно пульсирующей конфигурации [11].

Такая конфигурация с ее «мнимой» дискретностью «протекания» информации как потоков, отсюда даже возник, несколько метафорический, термин «информационные потоки» разных типов, видов и форм, может служить некой субстанциальной основой. Следовательно, своеобразной ризомоморфной или ризоматической субстанцией парадигмы современной культуры. Эту мою догадку необходимо подтвердить или отвергнуть как неподходящую, несостоятельную или неверную. В этом, собственно, и заключаются цель и задачи исследования выявленной и сформулированной теоретической и практической актуальнейшей из проблем «аксиологической коммуникологии» культуры.

Соответственно, субстанцией, т.е. реальной основой «парадигмы культуры», может стать или быть некая всеобщая коммуникация или даже Вселенская связь всего со всем, что уже ранее было отмечено мной в первой части данной статьи. И тогда не столь уже абсурдным становится словосочетание или понятие, а может, впоследствии оно утвердится, как знать, и как новая категория в культурологии «субстанциально-коммуникативная парадигма культуры», что можно прогностически предположить. И может тогда откроются тайны неуловимой «информационной Фаты Морганы». Мне необходимо исследовать эту проблему и написать об этом.

Информация как вероятностный и ожидаемый исход событий

Семиолог мирового уровня Умберто Эко так определял информацию: «Когда мы узнаем, какое из двух событий имеет место, мы получаем информацию» [12]. Позволю себе уточнить мысль выдающегося ученого. Предположение, что оба события будут равновероятны, вряд ли возможно и научно не совсем корректно. Реально, чаще всего мы находимся в полном неведении относительно того, какое из них произойдет и когда. Дело в том, что события никогда не бывают равновероятны, и не могут быть одинаковыми. Они могут быть даже аналогичны друг другу, но никогда не бывают аутентичными. Вероятность, как известно из теории вероятности, довольно глубоко и основательно разработанной и изученной, — это отношение числа возможностей ожидаемого исхода или результата к общему числу возможностей.

Умберто Эко рассматривал культурное поле в «холистском ключе», как область символического производства, где оба вида и формы культуры: массовая и элитарная — не просто сосуществуют, а являются взаимозаменяемыми и взаимодополняющими. У. Эко оценивал так называемые уровни или, можно сказать, парадигмы содержания. Система знаков – это не просто система знаковых средств, но система смыслов [13]. Позволю себе добавить — символов и образов в семантико-семиотических конструкциях. В этой же работе У. Эко противопоставляет принцип аберрантного декодирования линейным моделям массовой коммуникации и подчеркивает активную роль аудитории в интерпретации ТВ-сообщений, т. е. реализации конкретной социально-коммуникативной деятельности в социокультурной сфере. То, что с точки зрения линейных моделей коммуникации (отправитель – канал – получатель) является информационным «шумом», мешающим декодированию сообщения, У. Эко проницательно рассматривал, применительно к «социокультурной коммуникации», не называя ее, разумеется, так, как некую семантическую культурную раму контекста, играющую определяющую роль, в процессе создания «коммуникативного» сообщения и в процессе его восприятия и интерпретации медийной аудиторией [14].

Мне посчастливилось лично познакомиться с Умберто Эко на публичной встрече в Санкт-Петербурге в 1998 г. Выдающийся семиолог современности, с его необычной, начиная с названия, монографией «Отсутствующая структура» [15], которая стала настольной книгой у многих отечественных семиотиков или семиологов, и знменитый писатель с мировым именем оказался очень симпатичным и легким в общении итальянским интеллектуалом или, в нашем понимании, интеллигентом. Прошу извинить меня, что не смог удержаться от этих личных воспоминаний, но, кажется, меня поймут, строгие читатели научного журнала, тем более, что этот замечательный человек, писатель и ученый-семиолог недавно ушел из жизни.

Возвращаясь к моей идее, принять «информацию» не как амбивалентную субстанцию или даже структуру, а как поливалентную или поливалидную «гипервалентную» и гипервалидную, «ризоматическую» сущность или «поле», может, и «торсионное поле смыслов, мы сможем продвинуться еще хоть чуть-чуть в нашем понимании и объяснении «информации» этого неуловимого феномена и необъяснимой сущности или мирового «пространства – времени», как определял его невероятный «рафинированный разум» и мужественный человек, выдающийся астрофизик С. Хокинг [16] или, в моей трактовке — «культурного топохрона». Связать же это информационно поливалентное, поливалидное, ризомоморфное «пространство-время» или «поле смыслов» могут, вероятно, многообразные сети Коммуникации со свободным интерпретируемым и декодированным доступным содержанием Мира и Культуры, которой всегда была и, надеюсь, остается именно Информация в ее различных типах и видах.

Понятия «картина мира», «образ мира», «модели мира» весьма активно используются для объяснения процессов современного познания, в том числе и культурологического. Так, М. Вебер пояснял, что «не интересы (материальные и идеальные), не идеи — непосредственно господствуют над поведением человека, а «картины мира», которые создавались «идеями» [17]. И здесь они становятся элементами выразительной (экспрессивной) формы. Эта форма является логической проекцией динамической формы человеческих чувств в культуре и искусстве.

Итак, искусство — не просто выражение чувств и взглядов художника а, проекция формулирования, артикулирование разных эмоций и чувств, а не только рациональная модель мира. И создается она не только для изображения, понимания, но и для переживания. М. Вебер выделил три способа отношения к «миру»: первый из них — приспособление к миру, второй — бегство от мира, третий — овладение миром [18]. Первоначально М. Вебер был солидарен с идеями марксизма и даже вместе с В. Зомбартом издавал журнал марксистского направления. Изменение мира философами, как теперь известно, было провозглашено философской, политической задачей и «кредо» марксизма.

Особым образом, философски абстрактно, поэтому, вероятно, несколько нечетко трактует картину мира, известный религиозный философ М. Хайдеггер. Он полагал, что картина мира означает «не картину, изображающую мир, а мир, понятый в смысле такой картины». Картина мира — это атрибутивная позиция человека как индивида, личности. В ней оказываются взаимосвязаны сознательное и бессознательное, культурное и природное, рациональное и эмоциональное, индивидуальное и социальное [19]. У каждого народа, этноса, социальной группы и индивида складывается собственная картина мира, сквозь призму которой и воспринимается реальный мир. Картина мира может складываться из научного (парадигмального) и вненаучного (мифологического, религиозного, и художественного) знания. В картине мира может быть не одна, а одновременно несколько научных парадигм.

Современные представления о мире носят структуральный характер. Структура, как известно — это специфика внутренних связей в системах любой иерархии. Поскольку мир — это иерархия структур, находящихся в сложном взаимодействии, то его можно назвать «вселенской коммуникационной гиперсистемой». Законы о структурности мира четко сформулировал удивительный испанский философ и культуролог Ортега-и-Гассет, который и назвал их «структурными», так как они «определяют для нас не сами вещи, существующие в мире, а его структуру, описывают именно его внутреннее строение» [20]. Изначальной реальностью философ считает человеческую жизнь как средоточие двух миров: внешнего и внутреннего. С помощью такого понимания реальности Ортега стремился преодолеть вековечную борьбу двух линий в мировой философии: идеализма и материализма. Он считал, что «рассматривая человеческую жизнь как изначальную реальность, мы мгновенно разрешаем тысячелетний спор между идеалистами и реалистами. Следовательно, первичны не материя и не сознание, а человеческая жизнь, их объединяющая. Эта, на мой взгляд, весьма необычная и привлекательная теория, названа Ортегой, «рациовитализмом» но о ее теоретической и философской особой значимости, пусть судят философы.

Для нас же ясно, что в реальной действительности и мир, и человек, и жизнь неразделимы и представляют собой своеобразную гиперкоммуникационную систему. Весьма важным становится понимание того, что, помимо мира форм, как утверждают знаменитый астрофизик С. Хокинг и его коллега Р. Пенроуз, существует мир структур [21, 22].

Более подробно об этой, сходной в некоторых аспектах, проблеме идет речь в моей новой монографии: с предполагаемым названием «Субстанции и парадигмы современной культуры (коммуникативно-аксиологический подход)», находящуюся в стадии завершения и редакционной подготовке к изданию.

Мне представляется очень глубокой и своеобразная идея видного философа В.С. Степина, о том, что наука может изучать все в человеческом мире, но в особом ракурсе и с особой точки зрения. Этот особый ракурс предметности выражает «одновременно и безграничность и ограниченность науки, поскольку человек как самодеятельное, сознательное существо обладает свободой воли, и он не только объект, он еще и субъект деятельности» [23]. И в этом его субъектном бытии не все состояния могут быть исчерпаны научным знанием, даже если предположить, что такое все объемлющее научное знание о человеке, его жизнедеятельности могло бы быть получено. В этом утверждении о границах науки нет никакого антисциентизма. Просто это констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира – искусство, религия, нравственность, философия [24]. По-моему, весьма широкая и нетривиальная позиция.

Релевантность специального культурологического метода парадигмально-аксиологического анализа современной культуры

Культура как гиперсложная синергетическая, антропная, антиэнтропийная, семантико-семиотическая репрезентативная система требует и современных специальных, релевантных, сложных, продуктивных, культурологических методов на базе парадигмально-аксиологического научного подхода. Все это, несомненно, послужило мощным научным стимулом к подготовке и написанию уже упомянутой новой монографии в русле проводимых парадигмально-аксиологических исследований современного информационно-коммуникационного пространства культуры. Вопрос о происхождения культурологии был достаточно подробно освещен в ряде моих статей и трех монографиях.

Топохрон как пространственно-временной континуум современной культуры

Сегодня Культура рассматривается современной культурологией, интегральной наукой о Культуре, необходимо это подчеркнуть, как единое неделимое холистическое аксиогенно-коммуникативное пространство, или в теории «аксиологической коммуникологии», как пространственно-временной континуум культуры или «топохрон». Искусство же воспринимается как особая система образов и символов, некий «гештальт смыслов» рождающийся восприятием Мира художником в широком понимании, причем чаще своего внутреннего или реального мира, но как культурфеномен искусства, или точнее, художественной культуры.

Художественная культура мной понимается, достаточно, широко, как «информационно-аксиогенное пространство, порождающее художественные ценности и анти-ценности в виде произведений искусства, копий, апроприаций в сфере творческой, креативной. репродуктивной деятельности авторов, искусствоведов, художественных критиков, и реципиентов искусства в процессах взаимодействия, коммуницирования и общения, использующих художественные и иные социокультурные коммуникации в системах, реального и виртуального художественного миров и художественной жизни народов разных стран».

Наш замечательный культуролог, изначально бывшей филологом, а впоследствии ставший одним из крупнейших отечественных семиотиков Ю.М. Лотман, утверждал, что искусство — форма мышления, без которого человеческого сознания вовсе не существует [26]. Мне представляется, что это можно понять, как искусственную игру смыслов (курсив мой — В.Г.) или реальное пространство художественной интерпретации смыслов, образов и символов, но отбираемых самим художником исходя из уровня его таланта, жизненного опыта и вдохновения. Причем, на основе не только и не столько рационального понимания, сколько — интуитивного чувства и (или) предчувствия в художественном «пространстве – времени» или «топохроне» культуры.

Искусство есть энергия сущего, отражение и преображение Мира в художественном произведении во всех его ипостасях. Причем, искусство не простое подражание Природе и не изощренная оппозиция ей. Искусство это не столько подражание Природе, сколько отражение и преображение природного мира и мира людей, как детей Природы, часто неблагодарных и беспамятных, а то и злопамятных, и мстительных. И все проявления самых разных ипостасей внешнего мира и, особенно, внутреннего мира богатого чувствами от самых высоких, до самых низменных, все может стать объектом, предметом и основой искусства самых разных видов, форм, стилей, апроприаций и источником вдохновения и творчества художников, поэтов, писателей музыкантов и других мастеров искусства.

Вероятно, искусство — это не только мимесис, как понимали и называли его, греки и другие древние народы, выделяя, на мой взгляд, лишь частные признаки и содержание этой деятельности, не доходя до глубинной ее сути. Хотя и давшие человечеству принцип «золотого сечения», основанного на пропорциональном соотношении частей человеческого тела и принципе «мировой гармонии» волн или, в современной трактовке, – «теории струн». Сама эта деятельность рассматривалась, в частности, древними греками, сродни ремесленной деятельности – «техне», а слово «искусство» — «арт», точнее в латинском языке «артис» появилось уже только у римлян. Соответственно появились и «артисты», люди, владеющие этим самым искусством, т.е. занимающиеся профессионально, значит получающие плату за это особое занятие, постепенно становящееся самостоятельным видом деятельности, предназначенной для развлечения праздной имущей публики, причем больше «патрицианской», чем простого «плебса». Хотя и последнему хотелось больше зрелищ, а не только хлеба, и он, т.е. простой народ тоже получал их, чаще грубые, жестокие, подчас, кровавые и примитивные, пробуждающие больше плотские, чем духовные, но более сильные чувства, но доступнее его пониманию. Но рядом уже начинало расцветать более изысканное, утонченное, но пока еще не слишком, искусство, предназначенное для римской знати и богатых любителей этого особого удовольствия, развлечения и наслаждения от этого, хотя все это было уже и у греков в их гедонизме, но не имело своего подобающего названия. Оно также уже было разным для простых людей – массы и для избранной элиты. Так, пожалуй, кратко можно объяснить и понять зарождение и разделение единой Культуры на массовую и элитарную и подобного же разделения Искусства. Поскольку культура и искусство это все же не одно и то же, но, весьма близкие и похожие процессы. Хотя происхождение и назначение их во многом различны. Это затрудняет изучение и объяснение различия их генезиса, и подчас жаркие научные и квазинаучные дискуссии об этих сложнейших процессах в культуре и искусстве как двух ипостасях человеческой творческой и креативной деятельности, близких, но не адекватных и не равнозначных. Великий Леонардо да Винчи сравнил науку и искусство между собой, как двух разных «дочек» Матери Природы, у которой они должны учиться, подражая ей, и «ладить» между собой. Но последние слова, это уже мои догадки. Мне думается, что между искусством и наукой существуют несколько иные отношения и они, скорее, должны не столько подражать Природе, сколько отражать, а, может, даже преображать ее, но это не всегда возможно и даже не всегда нужно, но это особый большой разговор, не терпящий дилетантизма и легковесности.

Подлинный художник должен свободно ориентироваться в культурном пространстве и слышать гул времени. Художественное произведение – это, пожалуй, единственный подлинный артикулированный ценностный канал связи или коммуникации между художником и Миром. Только подлинная культура, а иной она быть не должна, даже если это контркультура. Потому что это осознанная креативная, творческая, человеческая деятельность по художественному преобразованию природы. Коммуникации связывают культуру в единое неразрывное холистическое целое ценностей, норм и традиций. Традиции соблюдаются и сохраняются тогда, когда люди живут в «традиционном» обществе, когда сохраняется собственный традиционный, например, для русского народа «русский дом», «русский мир», «русский образ жизни и поведения».

Не вдаваясь в дефинитивные тонкости, можно утверждать, что Культура это не просто все созданное человечеством, а отобранные временем и людьми, духовные, художественные и материальные ценности и традиции, которые в историческом процессе коммуницирования людей и развития общества нужно хранить и приумножать. Известный философ-герменевтик Г. Гадамер весьма тонко и точно полагает, что традиция в культуре непрерывна и современное искусство черпает свою энергию в традиции [27].

Культурфилософская позиция в отношении культурных, художественных и информационных ценностей

Считаю необходимым сформулировать культурфилософскую, или, лучше сказать, культурологическую позицию автора относительно базовых аксиологических категорий. Аристотель в своем этическом учении определял ценности как благо для людей. Это он излагал в несколько странной по форме и содержанию «Никомаховой этике» [28], адресованной то ли греческому правителю Никомаху, то ли своему сыну, которого тоже звали Никомах, о чем до сих пор нет согласия между исследователями этического учения Аристотеля и «Никомаховой этики» в качестве некоего нравственного поучения. Он разделял ценности в социокультурном пространстве критериально на этические и на динаэтические, т.е., условно говоря, нравственные и безнравственные [29]. Исходя из всего вышеизложенного и современной трактовки понятия ценностей культуры, хотел бы предложить следующее их понимание и определение.

Ценности культуры или культурные ценности – это идеализированные и материализуемые, значимые отношения к предметам и процессам, происходящим в социокультурном «пространстве-времени» или «социокультурном топохроне» между людьми. Необходимо подчеркнуть, что ценность и традиция – это близкие понятия, но разного семантического уровня иерархии и степени коммуницирования. И как бы ни понимать культуру, исходным ее основанием остаются ценности, принятые конкретным обществом. Они и определяют культурную специфику сообщества, становясь «ядром культуры народа и общества». Потому культура каждого народа первична по отношению к экономике, политике, праву и морали этого народа, общества, государства, которые и есть его основные скрепы, что, на наш взгляд, весьма точно, еще в 90-е гг. ХХ в., отметил известный аксиолог Г.П. Выжлецов [30].

Причем, говоря о коммуникациии и информации как имманентном, аксиогенном ценностном содержании социокультурной коммуникации, мы понимаем, что речь идет не просто о феномене, а об особом культурфеномене, который был определен мной в более ранних статьях.

Гностические и эпистемологические истоки и параллели науки и религии в коммуникативной парадигме культуры

Исходя из существующего состояния и развития разных форм и видов познания Мира, на мой взгляд, никакой единой науки, так же, как и единой религии, нет и быть не может. Попробую поразмышлять об этом, не считая эти рассуждения единственно верными и непогрешимыми. Поскольку у разных народов в силу различия культурогенеза сложились разные культуры, то и, соответственно. разные религии как особая мировоззренческая и идентификационная часть культуры. А вот с наукой, мне думается, произошла несколько иная история, как с общей сферой деятельности по познанию мироздания, она интернациональна в буквальном понимании этого слова для всех народов, но так как в процессе в силу различий этногенеза и культурогенеза и исторического развития разных народов сложились разные формы и методы познания, на общей гносеологической основе знания и открытых ряда общих законов мироздания и универсальных методов его познания, но это была «безмерная бездна» пространства и времени, которые изначально понимались и воспринимались отдельно. По-моему, более точно и удивительно поэтически ярко, чем наш великий Михайло Ломоносов это никто не выразил, вот в этих «мирообъяснительных» стихотворных строках: «Открылась бездна звезд полна. Звездам числа нет, бездне – дна». Может, поэтому и есть единая Наука в разных познающих видах и формах науки и разные религии, не сходящиеся в единую мировую, хотя и провозглашают единое «царство божие» на земле и единое божественное мироустройство, но отстаивается автокефальность разных церквей и религиозных конфессий, декларируя не существующую реально веротерпимость, неверно трактуя латинское понятие и слово «толерантность», и нет ничего страшнее и беспощаднее, чем религиозная вражда и религиозные войны, не щадившие даже детей. Вспомним, что чуть ли не первым был, «крестовый поход детей», инспирированный римским папством, т. е католической ветвью западного христианства. Вместе с тем, что касается религии, будучи агностиком или «научным атеистом», я все же, не возьмусь квалифицированно судить о том, что требует «слепой веры», по выражению и призыву видного «отца» христианской веры Тертуллиана «верую, ибо это абсурдно», понятого, вероятно, не совсем точно по сути, а в буквальном переводе с латинского. Но главное в этом эмоциональном восклицании слово «абсурд» арабского происхождения и означает «без смысла». Но не в плане безрассудства, а, возможно, в плане «без рассуждения», «без исследования предмета веры» и, конечно, «беспрекословно», с полным подчинением тому или иному сакральному или религиозному институту и (или) церковной юрисдикции, что совершенно для меня и половины человечества попросту неприемлемо.

Обратимся к Науке, тому, что нам ближе и несколько лучше известно. Каждая наука может и должна иметь собственную теорию и методологию, используя некоторые общенаучные методы (анализ, систематизацию, классификацию, аналогию, синтез и т.п.) и специальные методы других наук, позволяющие более продуктивно проводить исследования, но главным образом иметь собственные методы, отличающие одну науку от другой. Вот, пожалуй, некоторые мои размышления о науке и религии, очень личные, а, следовательно, весьма субъективные и, может, не совсем верные и научные, но искренние они мне очень важны для научного исследования субстанций и парадигм современной парадигмы культуры.

Н. Винер в своей неожиданной, по крайней мере, для меня, по непредвзятости, честности и объективности, после своего основополагающего научного труда «Кибернетика, или управление и связь в животном и машине» писал, что знание есть факт, сила есть факт, культ есть факт, и эти факты допускают человеческое исследование, не отягощенное религиозной традицией [31]. Альберт Эйнштейн как-то заметил, что проблемы нельзя решать средствами или методами, которые их порождают, и мне это представляется весьма верным и убедительным научным подходом великого ниспровергателя классических теорий физики и привычного взгляда на Мир.

Соотношение науки и религии в коммуникативно-аксиогенной парадигме современной культуры

Для раскрытия особенностей этого соотношения между наукой и религией — дилеммы, которая меня всегда интересовала и беспокоила, весьма важными и неожиданно откровенными, для философа такого уровня, мне представляются не просто констатирующие оценочные, а аналитические, глубокие суждения академика А.А. Гусейнова в докладе по итогам V Российского философского Конгресса 2009 г., вызвавшем исключительно большой интерес отечественных и зарубежных философов по несомненной важности поставленных и обсуждаемых, в весьма острых дискуссиях, на нем проблем.

В обстоятельной статье на основе своего доклада с ориентирующим названием «Философия между наукой и религией» А.А. Гусейнов сразу ярко, в первом же предложении утверждает: «Философия как наиболее абстрактная наука находится на пределе знания» [321]. Отсюда, продолжает академик, возникают попытки выразить ее специфику через обозначение того, чем она не является. Ведь, как установил еще Парменид, «отрицательные определения подобают началам и границам» [32]. Иначе говоря, речь идет о признанном и полюбившимся многим философам и ученым апофатическом методе, весьма импонирующим и мне, используемым для доказательств подчас иначе недоказуемого. И далее в следующем предложении пишет и самокритично отмечает известный философ, что «при рассмотрении предметности философии исключительно трудной и важной задачей является проведение демаркационных линий между нею и наукой, а также между нею и религией и теологией (курсив мой – В.Г.). А вот здесь можно усмотреть сразу несколько неточностей и противоречий, которые весьма сильно снижают обоснованность и доказательность заявленных позиций известным философом. Первая часть фразы, о том, что философия наиболее абстрактна, пожалуй, семантически безупречна, а вот вторая вызывает некое сомнение — наука ли философия? А это уже веками длящийся спор между учеными и философами.

Далее для подтверждения своего тезиса философом призывается знаменитый Бертран Рассел, который назвал философию «ничейной землей», расположенной между наукой и теологией и подвергающейся атакам с обеих сторон» [33]. Это утверждение, находчиво и облегченно убеждает нас академик А.А. Гусейнов, больше, чем яркий образ, обходящий трудность определения философии. Оно выражает существо дела, состоящее в том, что философия имеет двуединую природу: одной частью она родственна науке, другой частью религии. Она апеллирует к разуму, является особого рода знанием о мире, и это роднит ее с наукой. И в то же время философия есть особого рода отношение к действительности, образ жизни, убеждение, верование, она занимается аксиологическими проблемами, которые скорее дело выбора, чем знаний, и это роднит ее с религией и теологией [34]. С этой сомнительной оценкой и странным межумочным положением аксиологии мне весьма трудно согласиться с уважаемым философом, в силу моего довольно основательного и длительного изучения этой области философии, начиная с учения о ценностях самого, на мой взгляд, блистательного мыслителя античности Аристотеля, и до сегодняшних дней разрабатывая теорию аксиологической коммуникологии культуры, успешно обходясь без привлечения к ней религии и даже теологии.

Одним из труднейших и, быть может, самым неприятным из вопросов философии, принципиально и с некоторой долей горечи признает известный философ академик А.А. Гусейнов, является вопрос: Для чего нужна философия?! Специфика философии заключается не в том, что она исследует канон мышления, справедливо полагает он. И не в том, что она формулирует программу достойной жизни. Она состоит в соединении одного с другим.

Образно, точно и остроумно говорит философ А.А. Гусейнов о месте современной философии, а может, и о философии как таковой: «Философов интересует не вообще мир, а «умное место» в нем» [35]. Такие первоосновы бытия (иначе, можно сказать, субстанции – В.Г.), которые могут быть только помыслены. Философия всегда несла с собой новое понимание жизни, новый порядок ценностей. Он был связан с утверждением особой мыслительной, познавательной, теоретической формы деятельности.

Философия еще в античное время разделялась на физику, этику и логику, и все они важны для многотрудного и протяженного исследования, завершение публикации о котором предполагается в следующей заключительной части данной статьи, где будут подведены итоги и сделаны некоторые предварительные выводы по весьма сложной, но важной и необходимой для развития авторской теории «аксиологической коммуникологии» и культурологии в целом.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Аристотель. Сочинения: В 4 т. (Серия «Философское наследие»). М.: Мысль, 1975-1983.
[2] Там же.
[3] Аристотель. Категории / Сочинения: В 4 т. (Серия «Философское наследие»). М.: Мысль, 1975-1983
[4] Аристотель. Метафизика / Сочинения: В 4 т. (Серия «Философское наследие»). М.: Мысль, 1975-1983.
[5] Там же.
[6] Аристотель. Категории.
[7] Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953.
[8] Там же.
[9] Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993. 447 с.
[10] Леонтьев К.Н. Византизм и славянство. М.: Имп. О-во истории и древностей рос. при Моск. ун-те, 1876. 132 с.
[11] Делез Ж., Гваттари Ф. Ризома. Введение. 1976.«Ризома. Введение» (1976)ведение» (1976) «Ризома. Введение» (1976)
[12] Eco, U. Towards a Semiotic Inquiry into the Television Message. Working Papers in Cultural Studies. 1972, 2. P. 103-121 (Эко У. К семиотическому анализу телевизионного сообщения. URL: http://psyberlink.flogiston.ru/internet/bits/eco.htm).
[13] Там же.
[14] Там же. Эко 76. P. 17–38.
[15] Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: Петрополис, 1998. 432 с.
[16] Хокинг С. Будущее пространства-времени. СПб.: Амфора, 2009. 256 с.
[17] Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
[18] Там же.
[19] Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика,1993.
[20] Ортега-и-Гассет Х. Дегуманизация искусства и другие работы. Эссе о литературе и искусстве. М.: Радуга, 1991 (Антология литературно- эстетической мысли). 639 с.
[21] Хокинг С. Указ. соч.
[22] Хокинг С., Пенроуз Р. Природа пространства и времени. СПб.: Амфора, 2007. 171 с.
[23] Степин В.С Наука и философия // Вопросы философии. 2010. № 8. С. 58 -75.
[24] Там же.
[25] Лотман Ю.М. Об искусстве. Тарту, 1983.
[26] Гадамер Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1998. 368 с.
[27] Аристотель. Сочинения: В 4 т. М.: Мысль, 1975-1983.
[28] Там же.
[29] Выжлецов Г.П. Аксиология культуры. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996.
[30] Винер Н. Корпорация «Бог и Голем».
[31] Гусейнов А.А. Философия между наукой и религией // Вопросы философии. 2010. № 8. С. 4-10.
[32] Парменид. Фрагменты. Издание ранних греческих философов. М.: Наука, 1989. С. 278.
[33] Рассел Б.Человеческое познание: его сфера и границы. М.: Республика, 2000. 463 с.
[34] Гусейнов А.А. Указ. соч. С. 5.
[35] Там же.

© Грачев В.И., 2020

Статья поступила в редакцию 10 мая 2019 г.

Грачев Владимир Иннокентьевич,
доктор культурологии, профессор
Ленинградского государственного
университета им. А.С. Пушкина
e-mail: vig1947@mail.ru