А.Я. Флиер

Локальное культурное своеобразие:
опыт систематизации

Аннотация. В статье рассматривается проблема комплексного характера локального культурного своеобразия исторических сообществ, включающего социальные, конфессиональные, политические и этнические системообразующие черты самобытности, с ситуативным доминированием каждого типа. Впрочем, в разные исторические эпохи имело место доминирование определенных типов. Анализируется наиболее типичный (частотный) алгоритм становления черт локального своеобразия.

Ключевые слова. Культура, локальное своеобразие, социальный, конфессиональный, политический и этнический варианты черт своеобразия, алгоритм формирования черт самобытности.
 

Вопрос о локальности культурных форм и черт перманентно является одним из наиболее обсуждаемых в науках о культуре. Как правило, эта тема рассматривается в ракурсе осмысления черт национального своеобразия той или иной локальной культуры. Эта традиционная модель интерпретации культурной локальности является, конечно же, политической идеологемой или национальным мифом. В реальном своеобразии черт локальной культуры ее этническая специфика занимает ограниченное место. Обычно уникальность конкретно-исторической культуры определяется всем комплексом черт культурного своеобразия, включающих социальную, конфессиональную, политическую и этническую составляющие, что с большой долей условности может быть названо «национальным своеобразием». Этническая специфика культуры, безусловно, играет важную роль, но не стоит преувеличивать ее значимость в наблюдаемом комплексном своеобразии культурных форм и черт.

Чтобы не путаться, сразу договоримся о том, что культурная форма – это некий целостный объект культуры (произведение или продукт), а культурная черта – это одно из свойств культуры, выделяющееся своей значимостью или заметностью. Далее будут употребляться понятия и культурной формы, и культурной черты в обозначенных смыслах.

В науке тема необоснованной этнизации культурных феноменов стала предметом профессиональной дискуссии о том, можно ли отождествлять археологические культуры древности, которые изучаются по следам материальной жизнедеятельности населения, с какими-либо этническими культурами, известными по письменным источникам. Археологи относятся к этому отрицательно, считая такое отождествление гипотетическим и за редкими исключениями научно не доказанным [1]. Это частный пример того, что к этнической атрибуции культуры следует подходить очень осторожно и не пытаться искать ее во всяком локальном своеобразии.

Нужно сказать, что вопрос восприятия социальной, конфессиональной и политической культуры как составных частей национальной еще не вполне решен даже в отечественной науке. А уж массовое сознание российского населения все еще ориентировано на сталинское определение нации как высшей формы этничности и воспринимает национальную культурную самобытность как тождественную этнической специфике культуры. Поэтому я вынужден учитывать эту особенность массовой интерпретации и употреблять слово «национальный» в основном как синоним «этнического».

Происхождение локального своеобразия культур до сих пор остается предметом научной дискуссии. Понятно, что своеобразие является следствием разнообразия способов решения тех или иных проблем, встававших перед первобытными коллективами. Я полагаю, что на этапе, когда людям противостояла только природа, а не другие люди, накоплению различий в приемах их жизнедеятельности способствовали три основные причины:

• разные природно-климатические и ландшафтные условия, требовавшие особых приемов решения актуальных проблем, в первую очередь жизнеобеспечения и безопасности:

• отсутствие или затрудненность непосредственных коммуникаций, что препятствовало возможности обмена удачными решениями между соседями;

• ситуативные случайности.

На палеолитическом этапе эти различия воплощались в основном в разнообразии мелких деталей и черт более или менее универсальных культурных форм, единообразие которых детерминировалось единством их функций. На более поздних стадиях развития уже большую роль начали играть исторические условия бытия, соперничество с соседями и пр., что еще сильнее способствовало локализации собственных приемов решения проблем и – как следствие – культурных различий.

Локальная специфичность форм и черт культуры обычно является многогранной, образованной тем или иным сочетанием различных компонент, влиянием разных факторов. Прежде всего она определяется спецификой социальной дифференциации общества. Мы хорошо знаем, что в истории различие между крестьянской культурой и культурой аристократии одного народа нередко превышало отличия в культурах разных народов. Эти культуры базировались на разных экзистенциальных основаниях: крестьянская культура – на функциональной эффективности используемых форм, а аристократическая – на их социальной престижности. Промежуточное положение занимала культура городских ремесленников и торговцев. Но в целом социальная дифференциация в рамках каждой локальной культуры была еще более разнообразной. Наряду с сословными культурными комплексами существовала религиозная культура со своей спецификой, политическая культура власти, художественная культура и т.п. И чем ближе к современности, тем более дробной становится культурная структура общества; возникают социальные субкультуры интеллигенции (интеллектуалов), крупной буржуазии и пролетариата, многообразие субкультурных форм деклассированных слоев и т.п. Наконец, формируются профессиональные субкультуры врачей, инженеров, ученых, военных, полицейских и пр. Этнографической (дающей полноценное представление об этнических культурных чертах) признается только крестьянская традиционная культура. Поэтому остается актуальным вопрос: что мы должны считать русской национальной культурой: культуру Пушкина или его няни Арины Родионовны? Что можно считать русской национальной культурой сегодня?

Если на аграрном этапе истории преобладала социально-сословная стратификация, характерная разными юридическими правами разных сословий, то, по мере превращения сообществ в индустриальные, в их устроении начинает преобладать социально-функциональная модель, в которой соблюдается равенство прав людей, но различаются их функции. В современной социологии культуры вопросы ее социальной стратификации активно прорабатываются. Хорошо известны концепции деления культуры на элитарную, народную и массовую [2], членения ее на культуру материальных и интеллектуальных производителей, производителей порядка и беспорядка [3] и др. Важно понимать, что все это лишь различные научные интерпретации (структурные систематизации) материала, которые тем или иным образом истолковывают факт очень развитой социальной стратифицированности культуры и ее функций.

Присутствие социальной составляющей в локальной культурной самобытности имело место всегда, и потому даже трудно сказать, на каком этапе исторического развития она достигала апогея. Представляется, что наиболее ярким ее проявлением была символика социальной престижности, так или иначе, всегда влиявшая на культурную практику любого сообщества, что отражалось в разном потребительском качестве ее продукции.

Хотя марксистская идея членения человечества на социальные классы не прижилась ни в массовом сознании, ни в общественных науках, а осталось прежнее его деление на народы как национальные организмы, тем не менее, на мой взгляд, на формирование черт культурной локальности социальная стратификация повлияла не меньше чем этническая дифференциация. Культуру в большой мере сформировал образ жизни, который у разных социальных страт сильно разнился, материальные возможности, интересы, вкусы, предпочтения и – главное, на мой взгляд, – соображения социальной престижности, весьма различавшиеся у разных групп, но которые в существенной мере определяли эксклюзивные заказы на качественные предметы практического обихода. То, что сейчас называется археологическими культурами, практически состоит из находок двух типов: массовой продукции и эксклюзивных изделий, по которым в большой мере и судят о культуре исследуемого общества и определяют ее самобытность.

Приведу пример из близкой нам истории средневековой Руси. Что знаем мы о древнерусской культуре? О культуре крестьян и городских ремесленников мы имеем очень смутные и фрагментарные представления, добытые в основном археологами. Мы знаем в основном церковно-книжную элитарную культуру политической верхушки. Но до какой степени ее можно считать национально русской? Архитектуру и иконопись, как и конфессиональную и политическую культуру, мы в основном заимствовали у Византии, книжную культуру и многие слова княжеско-дружинной лексики – у болгар и других балканских славян, моды на одежду при киевском дворе примерно соответствовали парижским и т.п. Еще меньшей национальной спецификой отличалась русская элитарная культура нового времени. Это не означает, что в древнерусской культуре не было ничего своего. Было, но в основном в культуре крестьян, что сейчас по крупицам раскрывают этнографы.

Практически то же самое можно сказать и о наших знаниях западноевропейской античной и средневековой культуры, китайской и мусульманской культуры и т.п. Мы знаем только эстетически качественную культуру социальной верхушки тех или иных обществ, но она совсем не отражает особенности жизни социального большинства соответствующих народов. Наши представления о национальных культурах постепенно выстраивались лишь с формированием буржуазных наций, для которых характерен определенный социальный синтез и национальная стандартизация некоторых культурных инвариантов. До этого момента разговор о каком-либо национальном своеобразии локальных культур – это не наука, а идеологическое мифотворчество. Культурное своеобразие имело место и было сильно выраженным, но его никак не назовешь национальным.

Другим важнейшим источником локальности культурных форм и черт является ее конфессиональное разнообразие. Сегодня на Земле в той или иной мере распространены сотни религий или мифологических систем, накладывающих заметный отпечаток на культурное разнообразие человечества. Существующее в научной и публицистической литературе национально-культурное деление человечества в существенной мере является именно культурно-конфессиональным, хотя и манифестируется как национальное. Ярким свидетельством тому является распределение исторических культур по различным цивилизациям преимущественно по конфессиональному признаку [4].

Особая значимость конфессиональной составляющей в историческом культурном синтезе связана еще и с тем, что до формирования буржуазных наций религия и язык были, пожалуй, единственными связующими звеньями между культурами аристократии и крестьянства. Все остальные элементы культуры разных социальных страт были более или менее различными. Более того, есть основания полагать, что в добуржуазной истории религия и язык были главными интегрирующими элементами культуры, в то время как остальные культурные элементы были в основном дифференцирующими. Это характерно, по крайней мере, для этносов аграрной эпохи. В рамках отдельных сословий, конечно, и другие культурные элементы тоже играли интегрирующую роль.

Конфессиональная составляющая присутствует в культуре всякого народа в виде системы специфических образов – фигуративных и абстрактных, – символизирующих основные положения религии и широко распространенных в культуре. Этот набор образов в первую очередь обозначает высокий авторитет религии в культуре. Хотя большинство этих образов имеет вербальное разъяснение своей религиозной символики, оно, как правило, сравнительно позднее, и авторитет конфессиональных образов обеспечивается не этим, а древностью и традиционностью этих символов. Своего апогея значимость и распространенность конфессиональной символики достигла в аграрную эпоху, когда религия в большой мере определяла весь строй общественного сознания. На индустриальной стадии развития значимость и распространенность этой системы образов снизилась, но она все равно продолжает пользоваться большим авторитетом и в существенной мере определяет специфику локальной самобытности всякой культуры.

Еще одним фактором локализации культур был политический. Понятно, что он влиял на становление специфики преимущественно элитарных культур высших социальных страт, на государственную символику и на идеологические особенности государственной политики. Здесь также большую роль играли соображения социальной престижности, в которой властители и аристократы соперничали друг с другом. В течение всей постпервобытной истории политически мотивированный заказ на символически оформленные атрибуты власти, статуса, чина был важнейшим фактором, способствовавшим развитию искусства, архитектуры, дизайна. Существенная часть символики элитарной культуры сложилась именно под влиянием политических мотивов.

Политическая компонента локальной культурной самобытности воплощена главным образом в символике национальной государственности, в той или иной мере распространенной в каждой культуре. В отличие от конфессиональной символики, авторитет которой обеспечивается ее древностью, авторитет политической символики в основном связан с апелляцией этих символов к значимым событиям истории. Своего апогея распространенность и значимость политической символики в культуре достигли на индустриальной стадии развития, в период формирования буржуазных наций и становления национальных государств.

Поскольку в наше время чрезвычайно возросла значимость идеологических нюансов государственной политики, то культурные особенности политического устроения сообществ стали важным системообразующим фактором всей социальной жизни. По существу речь идет о выборе типа политического устроения между абсолютным либерализмом и абсолютным тоталитаризмом. Крайние случаи в наше время уже не встречаются, а вариант нахождения своего места между этими крайностями очень много говорит ученому о культурной типологии того или иного сообщества.

Ну, и наконец, собственно этническая компонента локального культурного своеобразия. Здесь следует сказать, что в определенном смысле этничность – это наиболее сложная часть культуры с точки зрения ее научной интерпретации, поскольку большинство черт этого феномена с трудом поддаются формализации и систематизации (как, например, идентичность, ментальности). Поэтому не случайно идентификация культур в этнологии производится в основном по языку. По языкам же систематизируется и перечень народов, населяющих Землю. Язык и его социальные функции – это часть этнической культуры, наиболее удобная для научной систематизации.

Нет сомнений в том, что язык играет важнейшую роль в локализации культурных черт, поскольку зона свободного устного общения, как правило, ограничивает и пределы распространения тех или иных обычаев, нравов, ментальностей, поведенческих стереотипов и иных феноменов, составляющих собственно этнографическую компоненту культуры. Выше уже говорилось о том, что язык, наряду с религией, является главным социальным интегратором этноса в добуржуазную эпоху. Вместе с тем, этнографическое своеобразие характерно главным образом для традиционной крестьянской среды и мало типично для элитарной культуры, что тоже осложняет научную систематизацию этого явления.

Этническая локальность культуры тоже жестко регулируется социальной стратификацией. Чем больший процент населения страны принадлежит к традиционному крестьянству (или еще докрестьянскому типу хозяйствования) и чем ниже уровень его книжной образованности, тем выше уровень его этнографического своеобразия, тем большую роль играют архаические обычаи и поведенческие стереотипы. И наоборот, чем большая часть крестьянства переселяется в города или получает хотя бы начальное образование, тем хуже обстоят дела с этнографическим своеобразием его культуры [5]. Обычно в таких случаях этнографическое своеобразие сохраняется искусственно, преимущественно в творчестве фольклорных ансамблей, преподносящих это своеобразие заезжим туристам.

Расцвет выраженности этнических черт культуры пришелся на эпоху первобытности. Наибольшим этнографическим своеобразием обладают народы, находящиеся еще на догосударственном этапе истории, в том числе и народы, остававшиеся до начала ХХ в. на верхнепалеолитическом уровне развития (сейчас их уже практически не осталось). В культуре сообществ, дошедших до постиндустриальной стадии развития, этническая компонента, естественно, присутствует, но она настолько растворена в иных чертах культурной специфичности, что ее выделение сопряжено с большими трудностями.

В этнической компоненте локального своеобразия можно выделить ряд подсистем, заметно влияющих на культуру. Например, хозяйственно-технологическую подсистему, на которой строится концепция хозяйственно-культурных типов, таких как, например, типы пашенных земледельцев лесостепей и лесов умеренного пояса, таежных охотников-оленеводов, охотников и собирателей степей и полупустынь и т.п. [6]. Хозяйственной типологией определяется образ жизни народа, особенности его жизнеобеспечения и культуры. Можно выделить природно-климатическую подсистему, определяющую специфику одежды, жилья, отопления и пр. Очень показательной является подсистема календарных обрядов и ритуалов, тесно связанная с хозяйственной жизнью. Важную роль в этнической культурной специфике играет и господствующая система мировоззрения, насыщенность ее мифоритуальной архаикой или доминирование системной религии более позднего времени. Существует еще ряд подсистем, имеющих более скромное влияние на культуру.

Таким образом, понятие «национальная культурная самобытность» очень условно. Говоря об этом, нужно четко представлять, о чем конкретно идет речь:

• о политической самобытности государственной идеологии наших дней,

• о социальной самобытности городских культур индустриальной эпохи,

• о конфессиональной самобытности культур аграрной эпохи,

• об этнической самобытности первобытных культур и культуры крестьянства аграрного времени.

Это все варианты «национальной культурной самобытности», и ни один из них нельзя выделить как более важный по сравнению с другими.

При этом не следует думать, что конфессиональная культура затрагивает только сферу религиозного сознания, а этническая – только сферу повседневного поведения. Все эти типы культур в той или иной ситуации активно влияют на все области человеческой жизнедеятельности. Вообще ситуативность, возможно, является самым распространенным режимом функционирования культуры.

Вместе с тем, несмотря на разнообразие вариантов локального культурного своеобразия, я полагаю, что алгоритм их становления во всех случаях примерно один и тот же (с теми или иными ситуативными отклонениями). Эта уверенность основана на том, что практическим результатом этих процессов социального укоренения культурных форм и черт является появление одного и того же свойства локальной самобытности культуры. Двадцать лет назад я уже совершал попытку реконструкции алгоритма порождения культурных новаций [7]. Поскольку за прошедшие два десятилетия этот опыт не был отвергнут и даже не подвергался критике, его можно считать успешным. Поэтому, опираясь на этот опыт и используя ту же логику реконструкции, я сделаю попытку выстроить алгоритм становления черт локального культурного своеобразия.

Я полагаю, что процесс закрепления какой-либо культурной формы или черты в традиции как феномена местного своеобразия можно разбить на четыре этапа.

Первый этап заключается в обретении этой формой параметров устойчивости. Эта культурная форма должна начать регулярно повторяться в социальной практике данного народа, воспроизводиться от поколения к поколению, т.е. стать привычной традицией реализации определенной функции. Но этого мало; одновременно эта форма должна стать массово распространенной в деятельности, обрести высокую частотность употребления. Она должна стать узнаваемой населением как характерная местная особенность.

Второй этап: осознание этой формы как традиционной в практике данного народа. Это очень важный момент анализируемого процесса, поскольку, как показывают научные исследования, большинство традиций не осознается членами изучаемого сообщества как особые культурные формы; они привычны. Эта специфичность фиксируется, как правило, внешним наблюдателем. Поэтому важно, чтобы оценка внешнего наблюдателя была усвоена местным населением и воспринималась им уже как собственная.

Третий этап: рефлексия отличий этой формы от похожих, аналогичных по функциям, но другим по внешним чертам форм иных народов. Это сравнение и умозаключение может проделать лишь эрудированный наблюдатель. Обычно это делается в научном исследовании или в записках путешественника, т.е. в каком-то литературном тексте. Здесь начинается уже профессиональная рефлексия, которая постепенно становится достоянием общественности. Скорость распространения этого наблюдения среди заинтересованных читателей зависит от множества факторов, но прежде всего от известности и авторитетности автора.

Четвертый этап: мифологизация этой формы как показательной черты локальной культурной самобытности данного народа. Мифологизация – это уже тем более задача профессионалов, специализирующихся на идеологической работе и формировании политических мифов (раньше этим занимались национально ориентированные писатели и публицисты, сейчас – в основном политтехнологи). Скорость внедрения этого мифа в массовое сознание зависит более всего от господствующей идеологии и от степени актуальности национально-культурной тематики в тот или иной исторический момент.

После этого данная форма уже воспринимается массовым сознанием как обладающая «национальным своеобразием», какой бы характер ее специфичность не имела.

Ученому, изучающему культуру (как историю культуры, так и ее современное состояние), неизбежно придется иметь дело с культурными феноменами, относящимися ко всем четырем этапам институционализации в качестве объектов культурного своеобразия. Это:

• повторяемые формы, еще не отрефлексированные как традиции,

• феномены, уже признаваемые традицией, но еще не идеологизированные как носители национального своеобразия,

• феномены, за которыми признается культурное своеобразие, но еще не возведенное в ранг национальной символики,

• феномены, признаваемые как исключительно ценные символы национального культурного своеобразия.

И это помимо уникальных явлений, которых в любой культуре также множество; но они сейчас не рассматриваются. Для работы с каждым из этих культурных типов требуется особая научная идеология.

Однако такой структурированной совокупности идеологий, интерпретирующих разные локальные культурные образования, еще нет. Она только предполагается как системная научная разработка. Создание такой разработки – это одна из актуальных задач наук о культуре.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См. об этом, например: Клейн Л.С. Археология и этнография: проблема сопоставлений // Интеграция археологических и этнографических сопоставлений. Материалы VI Международного научного семинара, посвященного 155-летию со дня рождения Д.Н. Анучина. Ч. 1. Омск-СПб.: Изд. Томского университета, 1998. С. 97-120.
[2] Костина А.В. Национальная культура – этническая культура – массовая культура: «Баланс интересов» в современном обществе. М.: УРСС, 2009. 216 с.
[3] Флиер А.Я. Социальная стратификация культуры // Флиер А.Я., Полетаева М.А. Происхождение и развитие культуры. М.: МГУКИ, 2008. С. 155-195.
[4] См., например: Spengler, Oswald. Der Untergang des Abendlandes. Umrisse einer Morphologie der Weltgeschichte. München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1922 (Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории: Т. 1. Образ и действительность; Т 2. Всемирно-исторические перспективы. М.: Айрис Пресс, 2003. 528 и 624 с.); Toynbee, Arnold Josef. A Study of History. Vol. I-XII. London: Oxford University Press, 1934-1961 (Тойнби А. Постижение истории. Сборник. М.: Прогресс, 1991. 736 с.).
[5] См. об этом: Лурье С.В. Историческая этнология. М.: Гаудеамус, Академический проект, 2004. 624 с.; см. также: Малыгина И.В. Российская идентичность в контексте культурных «разломов» глобального и локального // Ярославский педагогический вестник. 2013. Т. 1. № 1. С. 242-246.
[6] Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы, расы, культуры. М.: Наука, 1971. 272 с.
[7] Флиер А.Я. Культурогенез. М.: РИК, 1995. 128 с.; Флиер А.Я. Структура и динамика культурогенетических процессов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. М.: РИК, 1995. 42 с.

© Флиер А.Я., 2018

Статья поступила в редакцию 16 июля 2017 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru