А.Я. Флиер

Локальная культурная система:
факторы устойчивости

Аннотация. В статье анализируются и систематизируются основные факторы, обеспечивающие историческую устойчивость локальной культуры и ее воспроизводство из поколения в поколение. Основой исторической устойчивости культуры является свод культурных традиций, стимулирующих повторение приемов деятельности прошлого. Остальные факторы – психология модальной личности традиционной культуры и мифология культурной самобытности – способствуют осуществлению таких повторов.

Ключевые слова. Локальная культура, историческая устойчивость, культурная традиция, психология модальной личности традиционной культуры, мифология культурной самобытности.
 

Культурная устойчивость является режимом существования культуры, при котором:

• осуществляется повторение производственных технологий и форм производимых продуктов/результатов, проверенных на практике и доказавших свою эффективность;

• транслируется и воспроизводится из поколения в поколение технологический и формальный повтор в деятельности;

• утверждается идеология необходимости в любой деятельности повторять практику отцов и дедов, обретающую сакральную символизацию;

• исторически воспроизводится сама локальная культура как самодостаточный феномен;
• формируется психология человека, нацеленная на повтор и воспроизводство традиции в любой деятельности;

• формируется мифология локального культурного своеобразия, абсолютизирующая значимость исторических форм, которые были выработаны веками такой повторяемой деятельности.

Первые четыре пункта из приведенного перечня можно объединить в понятие «традиция» или «традиционная деятельность», представляющее основу всякой культурной устойчивости [1]. Прочие факторы играют сопутствующую роль, но их воздействие также критически важно.

Нужно заметить, что тенденция культурной устойчивости всегда сопровождается и тенденцией культурной изменчивости, т.е. преодолением традиции и разработкой или заимствованием новой, более совершенной технологии производства чего-либо или новых форм, своей престижностью более соответствующих изменившимся условиям. Даже в первобытную эпоху имело место постепенное совершенствование каменных индустрий (иначе бы мы до сих пор пользовались кремневыми рубилами), затем приемов добывания пищи (переход от собирательства и охоты к земледелию и животноводству), затем к металлу, к новым типам поселений (города) и социальной организации (государства) и т.п. Просто поначалу этот процесс развивался очень медленно, и от одной индустрии обработки камня до появления другой проходили десятки тысячелетий. Потом этот процесс начал убыстряться и дошел до современных темпов научно-технического прогресса. Но тенденция культурной устойчивости хотя и отступила на второй план перед технологическим прогрессом, тем не менее, не отмерла, а продолжает существовать, адаптируясь к новым условиям. В ином случае не было бы никакого исторического воспроизводства локальных культур; а оно есть, и мы видим это своими глазами.

Таким образом, культурная устойчивость осуществляется посредством:

• исполнения традиции (технологического и формального повтора в любой деятельности, его исторического воспроизводства и обслуживающей это идеологии);

• формирования личностей, модальных культурной традиционности;

• сложения мифологии локальной культурной самобытности.

Рассмотрим все это по порядку.

Традиция представляет собой практическую реализацию принципов культурной устойчивости, т.е. технологического и формального повторения в производственной деятельности, обычаях, идеологии, самоорганизации и пр. Такой повтор осуществляется в традиции на основании целого ряда соображений. В частности:

• экономятся физические и интеллектуальные усилия (повторять всегда проще, чем изобретать новое);

• наличествуют практические навыки и опыт совершения подобных действий;

• исполнителей не нужно обучать новым производственным приемам;

• обычно традиции сопутствует хорошо разработанная идеология, либо сакрализующая этот повтор (так поступали боги, духи, сакральные герои и т.п.), либо мифологизирующая опыт отцов и дедов как единственно правильный и достойный подражания и пр.

Было бы неверным полагать, что в традиции постоянно осуществляется точный повтор образца без какой-либо импровизации. Конечно, ситуативная импровизация в традиции случается так же, как и некоторое развитие (хотя бы адаптивное по отношению к меняющейся внешней ситуации) [2]. Но оно протекает очень медленно так же, как и в первобытную эпоху.

Феномен традиционной культуры хорошо изучен наукой, и я не буду повторять уже написанное [3]. Мне тоже приходилось писать о традиции и высказывать мнение, что приверженцами традиционной культуры в наши дни являются в основном люди, отличающиеся низкой социальной конкурентоспособностью [4]. Конечно, это нельзя абсолютизировать и, тем более, распространять на всю историю культуры. Социальная конкуренция серьезно обострилась в последние десятилетия, и действительно, традиционная культура сейчас стала площадкой концентрации людей с пониженной конкурентоспособностью, средством их психологической защиты. Что будет дальше, гадать не стоит.

В социальном укреплении традиции особую роль играет идеология, провозглашающая прошлое единственно достойным примером для подражания и призывающая современников равняться на предков и повторять их деяния [5]. Конечно, эта идеология торжествовала в основном в первобытную и аграрную эпохи, но и сейчас среди определенных слоев населения она продолжает оставаться актуальной в форме консерватизма.

При осмыслении феномена традиционной культуры нужно все время учитывать, что идеологическая значимость воспроизводства сакральных образцов деятельности, соответствующая принятому обычаю, обряду, ритуалу, для сознания ориентированного на традиционность человека всегда была выше утилитарной эффективности этой деятельности. Человек первобытной эпохи, как показывают исследования, полагал, что следуя традиции, он мистически воспроизводит действия первопредка, отца-демиурга, сотворяющего мир, или имитирует действия мистических героев, спасающих мир в какой-то ситуации [6]. Человек аграрной эпохи следовал традиции главным образом потому, что она для него являлась основным идентификатором принадлежности к определенному народу и конкретной поселенческой общине. По тому, к какой традиции принадлежал человек и как он выполнял ту или иную деятельность, можно было судить, является ли он «своим» или «чужим». В условиях полной безграмотности социальных низов и отсутствия каких-либо научных знаний локальная традиция, к которой человек принадлежал, являлась (наряду с языком и отчасти религией) главным индикатором его этнической принадлежности и определения места, откуда он родом [7].

Сейчас ситуация с идентификационными функциями традиции усложнилась. Особенность нашего времени заключается в том, что разные социальные слои и группы (а тем более малые национальные группы) идеологически живут в разном времени. Это в различной мере характерно для разных стран, но для современной России, с ее множеством народов, находящихся на разных уровнях развития, и даже неоднородной модернизированностью тех или иных групп самого русского народа это очень актуально. Идеологическая фрагментированность сознания современного российского населения очень высока. И, конечно, среди этого населения очень велика доля приверженцев традиционализма, если не практического, то на уровне идеологии (в лаптях уже не ходят, но мыслят категориями традиционного крестьянства даже в городах). Идентификация людей по исполняемой ими традиции сейчас уже очень затруднена.

Не следует забывать и о том, что традиционалистская ориентация сознания людей может проявляться не в явном виде повторения в новой продукции форм продукции прошлого, а в особой заботе о сохранении и экспонировании культурных артефактов истории. Мне кажется, что в современных условиях быстрой модернизации всех сторон жизни это наилучший способ проявления традиционализма; но это мнение разделяют далеко не все.

Так или иначе, но традиция является базой культурной устойчивости, исторического воспроизводства культуры и идеологически обусловленного повторения прошлого. Не будем сейчас включаться в дискуссию о том, является ли традиция самодостаточной основой культуры (это точка зрения антропологов) или основой культуры является конструктивный баланс традиции с культурной новацией (это точка зрения социологов, которую разделяю и я). Констатируем лишь то, что традиция, несомненно, является основой культурной устойчивости и исторического воспроизводства культуры, и в этой функции ее ничто не замещает и даже не дублирует.

Модальная личность традиционной культуры (или тренда культурной устойчивости) представляет собой личность, психологически ориентированную на воспроизводство прошлого как лучшей модели будущего. Конечно, все это имеет не примитивный характер. Современные традиционалисты готовы пожертвовать архаическими формами во имя сохранения исторических принципов жизнеустройства. Только убежденные фундаменталисты борются за неприкосновенность старых форм.

Психологическую типологию апологетов разных социальных культур в свое время выстраивала А.В. Костина [8]. Эта типология (в моем упрощенном пересказе) заключается в том, что апологеты традиционной (народной) культуры – это люди с «коллективным лицом», олицетворяющие собой деревенскую общину и мыслящие категорией «я – это мы – община, объединенная устойчивыми традиционными интересами и поведенческими нормами». Апологеты элитарной культуры – это люди с индивидуальным лицом, представляющие только себя и мыслящие категорией «я – это автономная личность». Ну, и наконец, апологеты массовой культуры – это люди со «стертыми» чертами индивидуальности и мыслящие категорией «я – это мы – случайная толпа, объединенная сиюминутным интересом». Эта типология представляется мне интересной и познавательно перспективной.

Подобные социально обусловленные психологические черты обретаются человеком в процессе его социализации и инкультурации. В свое время я писал:

«Социализация – это процесс:

• введения индивида в систему социального функционирования общества и разделения труда в нем,

• ознакомления его с нормами политической лояльности существующему порядку и социальной адекватности человека как члена данного социума,

• введения его в систему разделения и исполнения разнообразных (по ситуации) социальных ролей,

• обучения его кодам и языкам социальной коммуникации, принятым технологиям социальных взаимодействий и т.п.

Социализация – это процесс ориентирования человека:

• в совокупности общих социальных и культурных условий его практической жизнедеятельности (в условиях среды),

• в тех наиболее вероятных социальных ролях, которые будут доступны ему в данных условиях (в определении своего места в этой среде),

• в способах исполнения этих ролей в имеющихся условиях (в системе принятых в этой среде социальных практик, их технологиях и методологиях)» [9].

«…Инкультурация – это процесс обретения человеком общей культурной компетентности по отношению к установлениям и нормам того общества, в котором он живет. Сюда входит:

• освоение систем ценностных ориентаций и предпочтений, принятых в обществе,

• освоение этикетных норм поведения в разных жизненных ситуациях,

• освоение более или менее общепринятых интерпретативных подходов к различным явлениям и событиям,

• обретение определенных познаний в области национальных и сословных традиций, господствующей морали, нравственности, в мировоззрении, обычаях, обрядах,

• обретение обыденной эрудиции в социальных и гуманитарных знаниях, распространенных в данном обществе, и т.п.

В принципе большинство распространенных в науке определений инкультурации можно сгруппировать в два блока:

• в рамках первого делается акцент на том, что в отличие от социализации, которая вводит человека в ориентацию в социальных условиях жизнедеятельности, актуальных для данного времени (т.е. объективной стадии развития общества), инкультурация вводит человека в социальные условия, актуальные для данного места (местные культурные особенности социальной площадки жизнедеятельности);

• в определениях, относимых ко второму блоку, подчеркивается то, что в отличие от социализации, которая ориентирует человека в условиях жизнедеятельности, определяемых преимущественно утилитарными, прагматическими задачами, инкультурация ориентирует человека в условиях, детерминированных ценностными установками, характерными для данной социальной среды, историческими традициями, ментальными особенностями и пр.  ˂…˃

Таким образом, инкультурация – это процесс ориентирования человека:

• в доминирующих гуманитарно-ценностных предпочтениях и нормах жизнедеятельности, актуальных в этнической, политической, социальной, конфессиональной и историко-культурной среде его проживания,

• в допустимых формах и содержаниях собственных культурных манифестаций в этой среде,

• в предпочитаемых интерпретациях наблюдаемых явлений и событий, соответствующих местным традициям и ментальностям» [10].

Столь большое цитирование понадобилось мне для того, чтобы читателю стало понятно, что психологические особенности апологета любой социальной культуры привносятся в его сознание извне, в процессе его социализации и инкультурации: в традиционной культуре преимущественно домашним воспитанием, в элитарной культуре в основном образованием, а в массовой культуре, как правило, текущими социальными контактами. Социализация и инкультурация обычно воспроизводят взгляды той социальной среды, в которой они протекают. Конечно, во все времена имела место и адаптация человека к новой культурной среде, в которую он попадал. Но у разных людей она протекала в разном темпе и с разной глубиной; а иногда осуществлялась в течение жизни нескольких поколений.

Так или иначе, но в разные эпохи наблюдалась различная социокультурная ориентированность людей, модальных для своей эпохи. Это тоже исследовалось мною, и я пришел к выводу, что:

• «В первобытную эпоху был востребован человек интегрированный, индифферентный к проблеме истины, а в своей социальной самореализации полностью включенный в структуру рода, зависящий от него и проявляющий активность в основном на этой площадке.

• В аграрную эпоху был востребован человек лояльный, воспринимающий истину только через призму господствующей идеологии, от которой он полностью зависел, и социально реализующийся преимущественно в границах вида занятий, традиционных для его семьи или социальной группы.

• В индустриальную эпоху был востребован человек рациональный, формально независимый от какой-либо идеологии и социальной структуры, ищущий истину самостоятельно и выбирающий площадку социальной самореализации по признакам своих личных интересов» [11].

Конечно, личность, модальная для традиционной культуры, психологически ближе к образцам первобытной и аграрной эпох, хотя и прекрасно вписывается в условия жизни индустриальной эпохи. Именно такими личностями в первую очередь обеспечивается устойчивость локальной культуры и ее воспроизводство из поколения в поколение.

Мифология локального культурного своеобразия. Эмпирически такое локальное культурное своеобразие наблюдается и описывается. Почему же я называю его мифологией? Дело в том, что наблюдаемое и описываемое культурное своеобразие обычно понимается как национальное и интерпретируется в соответствующем ключе на потребу той или иной идеологии (как правило, националистической). Осуществляется подмена наблюдаемых культурных фактов их идеологически ангажированными интерпретациями, искажающими действительность. Такая подмена осуществляется в нескольких ракурсах:

• Во-первых, традиционно принято считать, что локальным своеобразием обладают культурные формы. Но формы не отличаются свойством локальной устойчивости и национально индифферентны. Они постоянно меняются под влиянием внешних причин, и ни к какой локальной культуре не привязаны. Фактически нет ни одной культурной формы, специфичной только для одного народа. Любая форма сама по себе встречается в культурах разных народов. Я обнаружил это давно, занимаясь проблемой локальности архитектурных форм [12]. Специфична только их композиция. Вот сочетание разных культурных форм в каждой локальной культуре и тот смысловой образ, который создается этим сочетанием, действительно, уникальны и отличаются своеобразием в каждой локальной культуре. Но это никак не своеобразие самих форм.

• Во-вторых, это композиционное своеобразие трудно назвать национальным (если по отечественной традиции понимать национальное как синоним этнического). Реально оно многоаспектное и включает в себя как этническую, так и социальную, политическую, конфессиональную и иные составляющие, влияющие на складывающуюся композицию. Роль собственно этнической (или этнокультурной) составляющей в этом сочетании, как правило, не высока и обычно уступает значимости политической и конфессиональной компонент. Впрочем, приоритет той или иной компоненты в культуре в разные эпохи менялся.

Другое дело, что в определенные моменты истории черты такого своеобразия начинают искусственно акцентироваться и воспроизводиться политической властью (вспомним для примера русскую культуру от Николая I до Николая II). Но при этом заказчики такой практики не отличаются большой гуманитарной эрудированностью и не понимают, что акцентируются и воспроизводятся преимущественно исторические черты той или иной избранной в качестве образца эпохи. А провозглашаемое национальное своеобразие этих черт остается идеологической мифологемой [13].

• В-третьих, никакого своеобразия, оторванного от контекста, не бывает. Можно говорить о культурном своеобразии одного народа только в сравнении с каким-то другим. А вот здесь уже многое зависит от выбора объекта сравнения. Например, японская культура очень самобытна в сравнении с русской, а вот в сравнении с корейской культурой уровень ее своеобразия гораздо ниже. Точно так же русская культура высоко самобытна в сравнении с культурами народов католической Западной Европы, а вот в сравнении с культурой православной Византии ее своеобразие заметно сокращается. Так что тут имеется широкое поле для недобросовестных сравнений и, соответственно, для какой угодно мифологии по этому поводу.

• В-четвертых, в разные эпохи народы отличались разным культурным своеобразием. В первобытную эпоху их культуры были типологически единообразны и отличались лишь своей адаптированностью к разным ландшафтно-климатическим условиям. В аграрную эпоху народы одного уровня развития, пожалуй, сильнее всего различались локальными культурными чертами, но идеологически в то время это было совершенно не актуально (по сравнению с политическим или конфессиональным единством). В индустриальную эпоху, наоборот, уровень культурных различий между народами одной стадии развития несколько снизился, зато радикально повысилась значимость националистической идеологии, достигшая апогея примерно в XIX веке [14]. На самом деле нацизм, по моему мнению, – это типичная идеология XIX века (вспомним поведение европейских колонизаторов в Африке), только по исторической случайности реализовавшаяся в Европе лишь в первой трети ХХ века. В течение второй половины ХХ века уровень национального культурного своеобразия среди индустриально развитых народов еще больше опустился.

• В-пятых, любой постпервобытный этнос социально неоднороден, и культура разных социальных слоев отличается разным своеобразием. Например, в XIX веке в России аристократическая культура и городская культура Санкт-Петербурга не очень разнились с культурой Европы. А вот культура русских крестьян, напротив, была несравнима с европейской и больше тяготела к формам сельской культуры древних славян. Культура основной части населения провинциальных городов России занимала промежуточное положение между этими двумя. Так какая из этих культур может служить образцом русского национального своеобразия? Культура Пушкина или его няни Арины Родионовны?

Обобщая, нужно отметить, что своеобразие черт всякой исторической локальной культуры – это явление необычайно сложное и многоаспектное. Хотя его исследовали много раз, но удовлетворительного системного анализа этого явления я еще не встречал. Возможно, должная системность требует контекстуального анализа, при котором локальное своеобразие будет исследоваться в контексте культурного многообразия всего человечества и интерпретироваться в  этом масштабе.

Я полагаю, что культурное многообразие является обязательным условием существования человечества, создающим необходимый адаптационный резерв приспособления к меняющимся природным и историческим условиям. Просто режим этого многообразия эволюционирует. В прошлом были высокими культурные различия между народами одного уровня социального развития. В Новое время получило приоритет увеличение культурного разрыва между народами, находящимися на разных стадиях развития. Ну, что ж? И такой режим поддержания культурного многообразия человечества возможен. Главное, чтобы обилие разных культурных форм и их композиций устойчиво поддерживалось.

*    *     *

Таким образом, культурная устойчивость и культурная изменчивость сосуществуют в режиме определенного баланса, обеспечивающего культурное многообразие человечества в целом. Он тоже меняется; в прошлом преимущественно доминировала устойчивость, по ходу истории ее догнала, а потом и стала приоритетной изменчивость. Но некий баланс между обеими тенденциями необходим для существования культуры. Это условие ее социальной функциональности.

Тенденция культурной устойчивости, с одной стороны, противостоит тенденции культурной изменчивости, а с другой, не может нормально функционировать без нее. Чрезмерное преобладание устойчивости ведет к культурному застою, окостенению культуры, прекращению ее развития, а чрезмерное преобладание изменчивости ведет к разрушению культуры как системы. Обе тенденции должны уравновешивать друг друга.

При этом стоит помнить, что и культурная изменчивость порой преследует цель сохранения устойчивости традиционных культурных содержаний посредством обновления устаревших внешних форм их выражения. И наоборот, устойчивость традиционных форм иногда провоцирует обновление их содержания (его новую интерпретацию). Так что баланс культурной устойчивости и изменчивости очень сложен и глубок, чем и обеспечивается функциональная универсальность культуры.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См. об этом, например: Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции // Советская этнография. 1982. № 2. С. 78-96 и работы других авторов.
[2] Там же.
[3] См., например: Маркарян Э.С. Указ. соч.; Генон Рене. Очерки о традиции и метафизике. СПб.: Азбука, 2000. 320 с.; Полонская И.Н. Традиция: от сакральных оснований к современности. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост. ун-та, 2006. 272 с.; де Бенуа Ален. Определение Традиции // Альманах «Полюс». 2008. № 1. С. 3-4 и др.
[4] См.: Флиер А.Я. Будущее возврату не подлежит (о перспективах развития традиционной культуры) [Электронный ресурс] // Культурологический журнал. 2010. № 1. URL: http://www.cr-journal.ru/rus/journals/4.html&j_id=2. Дата обращения: 3.02.2018.
[5] См. об этом: Захаров А.В. Традиционная культура в современном обществе // Социологические исследования. 2004. № 7. С. 105-115;
[6] См. об этом: Frankfort, Henri, Frankfort, Henrichte A., Wilson, John A., Jacobsen, Thorkild. Before Philosophy. The Intellectual Adventure of Ancient Man. Baltimore: Penguin Books, 1946 (Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. М.: Наука, 1984. 236 с.).
[7] Сурова Е.Э. Идентификационный принцип в культуре [Электронный ресурс] // Международный журнал исследований культуры. 2010. № 1. URL: http://www.culturalresearch.ru/ru/archives/62-politics-of-ident. Дата обращения: 28.11.2017; Малыгина И.В. Российская идентичность в контексте культурных «разломов» глобального и локального // Ярославский педагогический вестник. 2013. Т. 1. № 1. С. 242-246; Малыгина И.В. Динамика российской идентичности // Быть русским… Коллективная монография [Т.Г. Киселева, И.В. Малыгина, А.Я. Флиер]. М.: МГУКИ, 2005. С. 5-52.
[8] См.: Костина А.В. Национальная культура – этническая культура – массовая культура: «Баланс интересов» в современном обществе. М.: УРСС, 2009. 216 с.
[9] Флиер А.Я. Культурология в образовании и ее возможности по социализации и инкультурации личности // На пути к культурной парадигме современного образования. СПб.: СПбГУП, 2011. (Ученые записки. Вып. 1). С. 185.
[10] Там же. С. 185-186.
[11] См. об этом: Флиер А.Я. Религиозные и художественные образы как воплощение эталонных культурных норм // Вестник культуры и искусств. 2018. № 1 (53). С. 40-41.
[12] Флиер А.Я. Древнейшие аспекты локальности архитектурных форм // Архитектурное наследство. 1992. № 39. С. 198-207.
[13] Подробнее см. об этом: Флиер А.Я. Параметры своеобразия национального культурного наследия // Вопросы культурологии. 2017. № 10. С. 36-44.
[14] См. об этом: Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М.: Книжный дом «Университет», 2004. 320 с.

© Флиер А.Я., 2020

Статья поступила в редакцию 16 марта 2019 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева,
профессор Московского государственного
лингвистического университета.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru