В.М. Розин

 

Возобновление культуры в условиях ее кризиса и метаморфоза

Аннотация: В материале рассматриваются тенденции изменения современности, заставляющие говорить о кризисе культуре и ее концепций. Обсуждаются новые смыслы культуры и условия их реализации (в том числе представление о культуротворческой практике и креативных субъектах).

Ключевые слова: культура, культурология, смыслы, практика, концепции, рефлексия.

1. С какой позиции я подхожу к осмыслению современной ситуации в культурологии? С одной стороны, естественно, как культуролог, с другой ‒ как методолог. В первой своей ипостаси я опираюсь на свои исследования и реконструкции разных типов культур (прежде всего, «архаической», «культуры древних царств», «античной», в меньшей степени средневековой и нового времени [1]). При этом в концептуальном отношении я прошел эволюцию от понимания культуры как сменяющих друг друга типов (семиозисов) до трактовки культуры как формы социальной жизни. В настоящее время для меня культура помимо указанных двух истолкований включает в себя также рефлексию или концептуализацию культуры, т.е. понимание и концепции культуры я рассматриваю как сущностную ее характеристику.

Во второй ипостаси я стараюсь анализировать культурологию как определенный тип знания, дисциплины и мышления. Например, в рамках такого подхода я обсуждаю особенность разных парадигм культуры (эволюционной, культурных типов, семиотической, структурно-функциональной, постмодернистской), а также показываю, что понятие культуры прошло в своем развитии несколько этапов: понимание культуры как целого и традиции, как европейской культуры, как произведения и творчества, как множества культур, находящихся между собой во взаимодействии и общении, как поля концептуализаций и тематизаций культур, как метакультуры [2]. На мой взгляд, нормальная коммуникация в культурологии предполагает не только изложение собственных представлений о культуре или ее явлениях, но и демонстрацию своего подхода и способов работы, и здесь значение методологической рефлексии нельзя переоценить. Если же говорить о моих эпистемологических пристрастиях, то я сторонник «рефлексивного конструктивизма». С одной стороны, считаю, что культуролог, подобно любому другому ученому или философу, как говорил Кант, сам порождает реальность, приписывая культуре характеристики, позволяющие мыслить без противоречий и вести научное объяснение. С другой стороны, как методолог, я вижу обусловленность такой работы со стороны своих, так сказать, «вмененностей» (философской школы, из которой я вышел, собственных ценностей и пр.), а также более широкого эпистемического контекста (вызовов времени, особенностей коммуникации, знания факторов и условий, определяющих становление, развитие, функционирование и завершение культур). Подобная рефлексия заставляет меня считать целым не культуру, а социум и сообщество культурологов; другое дело, что последние кладут именно культуру в основание своего мышления.

Обозревая ХХ столетие, я, имея в виду интересы культурологического сообщества, выделил бы несколько важных событий: оформление и обособление самой культурологии, как ведущей гуманитарной рефлексии (концептуализации) нашего времени, процессы глобализации, поставившие под вопрос традиционное понимание культуры как множества целостных, самоценных культур, становление новых форм социальности, наконец, кризис всех основных традиционных, либерально-демократических ценностей и институтов.

Дело не просто в том, что во второй половине прошлого столетия культурология оформилась как самостоятельная дисциплина (научная и частично практическая), причем, Россия здесь выступала «зачинателем новой дискурсивности»; не менее важно, что именно культурологическая рефлексия и знание наиболее адекватно ответили на гуманитарные вызовы того времени, выступив «предельной онтологией» для таких современных практик как международное право и сотрудничество. Процессы глобализации, как известно, имеют разные последствия, но для нашей тематики важны вполне определенные, а именно: с одной стороны, включение большинства стран в мировое хозяйство и экономику, нивелирующее, частично, своеобразие их культурного и национального видения и образа жизни, а с другой − блокирование механизмов и институтов защиты культуры. Так наша страна была вовлечена, к сожалению, не на своих условиях, в мировое хозяйство в качестве рынка сбыта для западных товаров и поставщика сырья, а российская власть и элита искусно и завуалированно поставлены под западный контроль (современный конфликт с Украиной можно трактовать, в том числе, как попытку скорректировать в своих интересах подобный контроль). Изменилась ситуация и в плане социальности: быстрыми темпами формируются сетевые формы деятельности и управления, складываются безотносительно к территориям сообщества на основе современных средств коммуникации (мобильной связи, Интернета, скоростного транспорта и др.), все большее значение приобретает перераспределение средств от работающих к неработающим или работающим частично. Последнее обстоятельство, на первый взгляд, обусловлено действием либерально-демократических принципов (все, даже неработающие, имеют право на достойное существование), но, по сути, выступает свидетельством кризиса либерально-демократических институтов (поскольку государство и международные институты ограничивают свободу граждан, заставляя их делиться). Впрочем, этот кризис вызван не одной причиной: здесь и двойные стандарты либеральных сообществ, и изобретение социальных технологий, позволяющих обогащаться за счет других и превращать право в инструмент неравенства. Перечисленные моменты существенно влияют на отдельные культуры.

2-4. В результате можно прогнозировать кардинальную трансформацию (метаморфоз) современной цивилизации, суть которой состоит в смене типа культуры, сравнимой лишь со становлениями известных в истории мировых типов (античной культуры, средневековой, нового времени). Более того, под сомнение ставится само понятие культуры. «Сегодня, ‒ пишет С.С. Неретина, ‒ мы вправе поставить вопрос о конце культуры. Не о конце жизни, не о смерти человека, а именно о конце культуры как явления, имевшего свое начало и соответственно долженствующего иметь свой конец… Поэтому, на мой взгляд, сейчас, в эпоху переходности, необходимо не упование на культуру (сродни религиозной мольбе). Необходима критика культурного разума…» [3]. Не говорит ли это о том, что, с одной стороны, должны меняться «главная рефлексия» и «предельная онтология» современности, а с другой ‒ о том, что культурологический подход и знание, если они стремятся соответствовать вызовам времени и модернити, должны претерпеть метаморфоз. Если понятие культуры уже не раз обновлялось, то почему, спрашивается, ему не возродится вновь, но, естественно, в новом качестве?

На мой взгляд, одной из новых трактовок культуры является ее понимание как «культуротворческой практики» и процесса. К этому пониманию я вышел, обсуждая традиционную культуру малых народов (манси, хантов, мари). Это явно не культура, как иногда пишут, аборигенного населения или малых народов. Культура этого населения или осталась в прошлом, когда ханты, манси и черемисы еще не были колонизованы, или же представляет собой странную смесь различных культурных влияний и наслоений (что имеет место сегодня). Это и не так называемая народная культура, поскольку непонятно, как ее выделять: у русскоязычного населения Ханто-Мансийского округа и республики Марий Эл один тип культуры, культурные запросы и уровень развития, а у хантов, манси и многих марийцев другие.

Традиционная культура ‒ это современный культуротворческий процесс (практика), направленный на воссоздание и усвоение традиционной культуры. Сюда относятся самые разные вещи: исторические и культурологические исследования (например, истории и культуры финно-угорских народов), культурно-национальные движения и программы, особенно, манифестирующие возрождение национальной культуры, создание краеведческих и национальных музеев, развитие народного искусства и ремесел, проведение национальных выставок и фестивалей, создание национальных школ, а в обычных школах специальных курсов истории края, культуры малых народов и т.п., наконец, сознательная деятельность администрации и властей, направленная на сохранение культурного наследия, защиту малых народов, политику культурного сотрудничества (субъектов всех этих усилий можно назвать «креативными») [4].

Помимо рассмотренной составляющей в культуру необходимо включать еще четыре: 1) предшествующие элементы культуры, которые воспроизводятся в сложившейся (или становящейся) культуре, 2) культурную элиту (креативных субъектов), реализующую ценности и смыслы культуры, 3) основные смыслы (ценности) культуры, 4) материальные, организационные и духовные продукты культуры. Креативные субъекты наиболее активны в периоды смены культур, становления новой культуры, но ведь мы переживаем именно такое время. В такие периоды социальность сворачивается в фигуре креативного субъекта, который, как сказал бы В.С. Библер, и зачинает будущее. Правда, необходимое условие подобной кристаллизации ‒ взаимоотношение (общение) личности и общества. В рамках общества и общения человек ‒ не субстрат культуры, а потенциальный носитель всей социальности, а также будущего социального устройства. Именно его активность, направленность и взаимодействие (общение) определяют возможную в перспективе структуру культуры, возможную в том смысле, что новая культура состоится (при этом возможность перейдет в действительность), если имеют место и другие необходимые для формирования культуры предпосылки (семиотические, ресурсные и прочее). Именно такого человека, я и называю «креативным субъектом»; он является самостоятельным социальным организмом, живущим, однако (и это существенно), в лоне культуры.

Не должны ли мы тогда предположить, что креативные субъекты культуры и общество дополнительны друг другу. Только в рамках общества, вступая в общение с другими, креативные субъекты могут себя реализовать и запустить новые культурные процессы, способствовать кристаллизации «очагов новой культуры». Только на основе активности креативных субъектов складывается общество.

Если креативные субъекты определяют новую культуру в плане замышления и питают ее энергией, то культуротворческие практики – это так сказать деятельная, производящая сторона новой культуры. Программы же этой деятельности задают смыслы современной культуры. Выше мы указали на эти смыслы (культура как целое, как традиция, как  произведение и творчество, как множество культур, находящихся между собой во взаимодействии и общении, как поле концептуализаций и тематизаций культуры, как метакультура).

Реализуя указанные здесь смыслы культуры (одновременно, переосмысляя их сообразно своим задачам и пониманию), креативные субъекты действуют культуросообразно, создают новую культуру. Понятно, что те или иные креативные субъекты в зависимости от личной культуры и образованности реализуют отдельные смыслы культуры, или сразу несколько смыслов, да и осознают их, возможно, не так, как здесь прописал автор. Но в целом культурная элита современной цивилизации задействует и воплощает в своем творчестве все основные смыслы культуры. При этом важно подчеркнуть, что реализация одних смыслов не перечеркивает действие других. Поэтому, характеризуя отдельную культуру, мы можем говорить и о традициях, и о культуре как таковой, и о культурном творчестве, и о том, что данная культура противопоставлена другим, и о концептуализациях культуры, наконец, о культурной элите и культуротворческих практиках. Мозаичный и полифонический образ современной культуры – естественное следствие подобного культурологического мышления.

Конечно, можно на все это посмотреть иначе: представленная таким образом современная культура – это уже не культура, а нечто иное, например, «культуросообразный социум», новое целое, элементами которого выступают отдельные культуры. Думаю, обе трактовки имеют право на существование. Современная культура задается указанными здесь смыслами. Другая: эти смыслы выводят нас на новую целостность – культуросообразный социум. Будущее и наши усилия покажут, что из всего этого получится.

5. Отдельный вопрос, о судьбе традиционной (иногда говорят, высокой культуры) и массовой. В некотором смысле всякая культура и высокая и массовая. Высокая, как заданная смыслами и сценариями культуры, а также культурной элитой; массовая, как форма реализации этих смыслов и сценариев в человеческом социальном материале, который всегда массовый. Другое дело, что, начиная с XIX столетия, одна из важных детерминант и смыслов культуры ‒ массы и массовые сообщества. В результате в культуре складывается оппозиция и противостояние: высокой и массовой культуры. Это противостояние, в свою очередь, может работать как на культуру, так и против нее, разрушая последнюю. Очевидно, задача ‒ способствовать первой тенденции и противостоять второй. Другое дело, в каком направлении реально будут развиваться события. Пока, к сожалению, власти многих стран, заинтересованные в поддержке масс, реализуя формулу «хлеба и зрелищ», поддерживают, прежде всего, массовую культуру. Но эта практика, как показывают исследования, чревата многими негативными последствиями. Одна из задач культурологического сообщества ‒ доводить это понимание до властей и общества.
 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Розин В.М. Культурология. Учебник. 2-е изд. М.: Гардарики, 2003; Розин В.М. Античная культура. Этюды-исследования. М.: МПСИ, 2005; Розин В.М. Теоретическая и прикладная культурология. Учебное пособие. М.: Гардарики, 2007.
[2] Розин В.М. Теоретическая и прикладная культурология. М.: Гардарики, 2007.
[3] Неретина С.С. Точки на зрении. СПб.: РХГА, 2005. С. 271, 273.
[4] Розин В.М. Теоретическая и прикладная культурология. С. 306-324.
 

 

© Розин В.М., 2014

Статья поступила в редакцию 4 июня 2014 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
ведущий научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com