В.М. Розин

 «Само» как условие и механизм становления личности

Аннотация: Статья посвящена анализу процессов становления самосознания и самоиндентификации личности, ее человеческой индивидуальности, субъективности взглядов и т.п. Основания этого закладываются еще в детстве. Автор рассматривает, какое отражение эта проблема получила в Древневосточных религиозных текстах и у античных и средневековых философов.

Ключевые слова: самосознание, индивидуальность, поведение, социальные образцы, родители
    

Соображения ниже навеяны размышлениями после прочтения интересной статьи Вадима Петровского «ЕДИНОМНОЖИЕ «Я» («Надситуативное интервью». Итоги исследования)», в которой обсуждаются феномены «Я», «само», «субъективности», «индивидуальности» и другие. Интерес к этим темам явно обострился, поскольку в настоящее время происходит осознание и теоретическое оформление новых видов образования (тьюторского, открытого, семейного, иноязычного, экосистемного, интегративного, инклюзивного), в которых перечисленные феномены лежат в основании соответствующих предельных онтологий. Например, в тьюторском образовании приходится осмыслять дилемму «индивидуализация или персонализация» и заново устанавливаться в понятиях «Я», «личность», «субъект», «субъективность», «индивид», «индивидуальность», «само», «самообразование» и др. [1]. Но еще раньше Ефим Пассов, обсуждая концепцию инообразования, писал:

«Развитие происходит в процессе взаимодействия человека со средой, в процессе обучения, воспитания и овладения современного контекста;  языковыми средствами, за счет включения человека (учащегося) в созидательную деятельность, в результате чего складывается его сознание и самосознание.

Именно последнее и определяет все необходимые для становления человека “само”: переход “обучения” в самообучение, дисциплины в самодисциплину, организации в самоорганизацию, определение в самоопределение и др. и, наконец, образования в самообразование <…> психика — это не просто некая емкость, которая заполняется информацией, психика — это процесс, процесс взаимодействия со средой, в результате чего она формируется и развивается <…>

Образование — это создание образа — себя, мира, своих действий в мире (“целого пространства образов” — В. П. Зинченко). Образ — образец может задаваться извне, но лучше, если человек выстраивает его сам; поэтому всякое образование есть, в конечном счете, самообразование: человек преобразует себя, становится индивидуальностью» [2].

Приступая к рассмотрению понятий само, личность и субъективность, укажу на методологию. Она включает постановку проблем, сочетание фило- и онтогенетического подходов, сравнение нормальных и отклоняющихся форм поведения индивида. Начну с гипотезы, касающейся раннего детства. Обычно мы считаем, что и взрослый и маленький ребенок — целостные субъекты. Например, они различают разные свои состояния — явь и сон, обычные предметы и их изображения. Убеждены, что человек понимает, какие отношения связываю разные реальности, скажем, он не отождествляет события во сне и в период бодрствования, считая первые не существующими, иллюзорными, аналогично, нарисованные предметы отличает от реальных. Но вот два факта из раннего детства. Автор вспоминает сон, приснившийся во время войны под Куйбышевом, когда ему было пять лет.

«Моя мама день и ночь работала на авиационном заводе и лишь изредка урывала несколько часов в месяц, чтобы навестить меня и брата в детском саду. Но почти всегда она приносила что-то вкусное — какао в термосе, или шоколад или что-нибудь еще. И вот мне упорно начал сниться сон с мамой и вкусными вещами в придачу. Понятно, как я огорчался, когда просыпался: нет ни мамы, ни какао. Наконец, чтобы не обманываться и не огорчаться понапрасну, я решил проверять себя: щипать за ухо, если больно — не сплю, если не больно — сплю. И в ту же ночь мне приснился очередной сон. Приезжает мама, я дергаю себя за ухо, убеждаюсь, что не сплю, пью какао и затем… просыпаюсь. Дальше все ясно. Сила огорчения прочно отпечатала этот сон в моей памяти» [3].

Второй факт. Совсем маленькие дети, от года до двух, двух с половиной лет не различают обычные предметы от их натурально созданных изображений. Например, моя маленькая дочка не раз пыталась взять в руки нарисованное на клеенке красивое яблоко. Помню и свои впечатления от болезни (аутометаморфопсии), когда мне было примерно четыре года: я вижу свои руки огромными и существующими независимо от меня.

Так вот, гипотеза следующая: маленький ребенок проходит период, в котором не воспринимает себя как единое существо, не воспринимает мир, где всему есть свое место и понятные отношения между отдельными событиями, вместо такого единства перед ним отдельные целостности — события во сне, предметы, включая изображения, органы своего тела, причем все эти события и целостности не связаны между собой и живут своей жизнью. Сходные наблюдения имеют место и в филогенезе. Например, некоторые аборигены путают события во сне.

Путешественники И. Ганзелка и М. Зикмунд описывают одно племя в Южной Америке, где один из аборигенов застрелил своего соседа, поскольку ему приснился сон, в котором последний убил его родственника [4]. Мой бывший аспирант Иван Манин формулирует похожую гипотезу, характеризующую сознание человека в гомеровские времена.

«Как функционирует гомеровский муж? Его нельзя представить как некоторую целостность (субъект, индивид или личность), поскольку у него не находится какой-либо самостоятельной организации (сознательной или волевой). У мужа есть отдельные органы, несобранные в нечто целое (можно говорить об их независимости друг от друга). Они не образуют совместного единства. Каждый из них выполняет функцию целого. Органы гомеровского мужа действуют (движутся, дергаются и т. д.) сами по себе: то один, то другой. Причем это касается не только так называемых «телесных» органов, но и тех, которые исследователи не могут идентифицировать иначе как «психические» (ητορ, θυμος, φρην и другие).

Кроме того, каждый отдельный орган незамедлительно страдает от любого воздействия. Специфика такого органического страдания (претерпевания) заключается в том, что оно нерефлексивно. Сознание с его рефлексивной функцией у мужа еще не сформировано. Нерефлексивность претерпевания позволяет мужу непосредственно переживать происходящее (присутствовать “здесь” и “сейчас”)» [5].

Вторая гипотеза характеризует способ управления поведением в «культуре детства» [6]: за ребенка принимают решения родители, они его направляют и объясняют, как себя вести, и почему так, а не иначе. Осмысляя этот факт, Л. С. Выготский даже ввел странное понятие «прамы», призванное подчеркнуть, что в детстве ребенок и родители образуют одно целое. В реальности прамы управляющее начало — родители, а ребенок как часть прамы ведом их указаниями и поддержкой. В филогенезе существует похожее целое, но вместо родителей выступали языческие боги, которые, был убежден человек Древнего мира, не только создали мир и его самого, но и направляют и поддерживают человека. Современные культурологические исследования показывают, что человек того времени не осознавал себя отдельно от социального коллектива и не действовал самостоятельно, т. е. не был личностью.

Идея прамы позволяет понять, каким образом ребенок в детстве действует и осознает себя адекватно, несмотря на то что его сознание нецелостно. Целостность и адекватность обеспечивают родители.

Одной из первых предпосылок личности и само (пока речь идет только о предпосылках) выступили проблемные ситуации, обусловленные кризисом прамы в онтогенезе и веры в богов в филогенезе. Родители посылают детей в школу и склоняют к самостоятельному поведению; человек Древнего мира во втором тысячелетии до н. э. разуверился в поддержке богов. В старовавилонских поэмах о «Невинном страдальце» и «Вавилонской теодицее» можно прочесть:

«Ты ведь стоишь на земле, замыслы бога далече
Научишь ли бога ходить за тобой, как собаку?..
То он хочет от тебя обрядов, то “Не спрашивай бога!”,
То чего-то иного» [7].
«Хотел (бы) я знать, что богу приятно;
Что хорошо человеку — преступленье пред богом,
Что для него отвратительно — хорошо его богу!
Кто волю богов в небесах узнает»? [8].

Разрешая эту проблемную ситуацию, человек начинает действовать самостоятельно при условии, что ему удается, по-новому взглянуть на мир и на себя. Он выходит на представление о том, что боги на время могут предоставить человеку свободу, они, конечно, есть и могут помочь, но только в самых экстренных ситуациях, а в обычных человек должен действовать сам. Действовать же сам человек может потому, что он не такой как все, особый. Как говорит Сократ на суде, что он человек особый, боги о нем будут заботиться даже после смерти, что его «даймони», гений (вероятно, произошедший от «личного бога»), с одной стороны, предоставляет Сократу свободу, с другой — в сложных ситуациях приходит на помощь.

«Благодаря божественной судьбе, — говорит Сократ, — с раннего детства мне сопутствует некий гений — это голос, который, когда он мне слышится, всегда, что бы я ни собирался делать, указывает мне отступиться, но никогда ни к чему меня не побуждает. И если, когда кто-нибудь из моих друзей советуется со мной, мне слышится этот голос, он точно таким же образом предупреждает меня и не разрешает действовать» [9].

Свою особость Сократ пытается обосновать и социально. «В самом деле, — объясняет он судьям и обвинителям, — если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садиться и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает» [10].

Переход к самостоятельному поведению предполагает два важных условия: создание «приватных схем» и особой конструкции себя. Именно схемы (и «когерентные», общие для всех, и приватные, создаваемые индивидами под себя) позволяют разрешить проблемные ситуации. Одновременно они задают новую реальность, в которой становится понятным, что происходит, и появляется возможность по-новому действовать. Так Сократ на суде противопоставляет свои убеждения (их можно истолковать как приватные схемы) убеждениям афинян (когерентным схемам). Он говорит, что афиняне боятся смерти и живут ради славы и богатства, а смерть скорее есть благо и жить надо ради истины и добродетели. Кроме того, Сократ утверждает, что человек может придерживаться своих убеждений, даже не взирая на страх смерти.

Исторический материал позволяет предположить, что долгое время конструкция себя, обеспечивающая самостоятельное поведение, — это не «Я», и не личность. У Платона, например, это душа, имеющая две несовпадающие характеристики: с одной стороны, она вроде бы ничем не отличается от архаической души (выходит из тела и входит в него, вечна), но с другой — напоминает личность в том отношении, что может обдумывать свою жизнь и выбирать судьбу.

Так, в «Государстве» Платон описывает перипетии душ в загробном мире. Хотя судьба человека полностью определяется богами загробного мира, однако, выбор дальнейшей судьбы (жребия) трактуется Платоном как вполне закономерный, обусловленный тем, как человек жил, каков его разум и личность.

«После этих слов прорицателя сразу же подошел тот, кому достался первый жребий, он взял себе жизнь могущественного тирана (выше богиня судьбы Лахесис, бросавшая в толпу душ жребии, сказала: «Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщается к ней больше или меньше. Это — вина избирающего, бог не виновен». — В.Р.). Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь — пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда же он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, богов — все что угодно, кроме себя самого <…> Случайно самой последней из всех выпал жребий идти душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец, она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взяла себе» [11].

Получается, что платоновская душа и вне человека (тогда не она определяет поступки человека, а боги) и в нем (в этом случае она ведет себя как личность). И о себе Платон говорит, не Я, а в третьем лице «такой человек». Можно предположить, что конструкция себя на этом этапе становления само и личности двояка — детерминирована богами и детерминирует сама себя. По технике эта двойственность могла быть выражена, например, фигурой речи — «говорю сам себе» и действием по отношению к самому себе (исполняю в отношении себя то, что себе говорил). Как можно прочитать в кодексах народа «Нагуа»:

Он имел заслуги, сам себе выговаривал:
Дела у него шли хорошо…
Он был вне себя, ничего не осуществлял,
Ничего не был достоин: он заслужил только
Унижение и уничтожение» [12].

Нетрудно заметить, что еще одним условием становления самостоятельного поведения выступала «конструкция управления». Действующий самостоятельно индивид должен был как бы расщепить себя на две персоны — субъекта, управляющего, вырабатывающего решение (тот, кто «выговаривал»), и субъекта, исполняющего принятое решение, управляемого (кому выговаривали).

Можно предположить, что именно вторая ипостась конструкции себя, которая управляла и осуществляла выбор, после отдаления богов (распада прамы) начинает интегрировать и собирать в целостность «Я» разрозненные состояния человека (отдельные события сознания, органы тела, образы мира). Другой механизм интеграции и сборки задавался социальной коммуникацией. Как показывает Анатолий Ахутин, сознание античного человека формировалось на сцене города и театра в рамках публичной коммуникации. Перед лицом публики и горожан человек должен был демонстрировать определенные, непротиворечивые решения и поведение, что предполагало единство сознания. В свою очередь, это единство достигалось путем интеграции и сборки несвязанных состояний сознания.

«Зевс, — поясняет Ахутин, анализируя Орестею Эсхила, — ставит Агамемнона в ситуацию чисто трагической амехании» (то есть невозможности действовать в условиях необходимости действовать. — В.Р.). В сходной ситуации амехании оказывается и Орест, вынужденный убить собственную мать). «В этом месте, которое уже не будет пройдено, в эту минуту, которая уже не пройдет, все отступает от него: воли богов и космические махины судеб как бы ждут у порога его сознания, ждут его собственного решения, которое никакой бог не подскажет ему на ухо и которое приведет в действие все эти безмерно превосходящие его силы. (Решение убить свою мать) принимается Орестом потому, что только так он может вырваться из слепых обуяний — яростью ли гнева, паникой ли страха — в светлое поле сознания» [13].

(Ахутин объясняет, почему в данном случае театр). «Герой, попавший в ситуацию трагической амехании, как бы поворачивается, поворачивается к зрителю с вопросом. Зритель видит себя под взором героя и меняется с ним местами. Театр и город взаимообратимы. Театр находится в городе, но весь город (а, по сути, полис, античное общество. — В.Р.) сходится в театр, чтобы научиться жизни перед зрителем, при свидетеле, перед лицом. Этот взор возможного свидетеля и судьи, взор, под которым я не просто делаю что-то дурное или хорошее, а впервые могу предстать как герой, в эстетически завершенности тела, лица, судьбы — словом, в «кто», и есть взор сознания, от которого нельзя укрыться. Сознание — свидетель и судья — это зритель. Быть в сознании — значит быть на виду, на площади, на позоре» [14].

С помощью театральной коммуникации начинает формироваться и понятие личности. Как известно, слово «личность» произошло от латинского «persona», что в этимологическом плане совпадает со словом «театральная маска». Здесь конструкция себя под влиянием театральной коммуникации дифференцируется на «Я» внутреннее (под маской, принимающее решение, управляющее) и «Я» внешнее (для публики). Причем вначале личность мало что может сделать в плане самостоятельного поведения. Об этом свидетельствует поэма «Метаморфозы» Апулея.

Герой «Метаморфоз», человек в теле осла, мыслит и говорит уже от первого лица — Я, но практически бессилен.

«Я был (вспоминает превратившийся в осла герой «Метаморфоз», Луций. — В.Р.) скорее мертв, чем жив, от тяжести такой поклажи, от крутизны высокой горы и продолжительности пути. Тут мне, хоть и поздно, да зато всерьез пришло в голову обратиться к помощи гражданских властей и, воспользовавшись почитаемым именем императора, освободиться от стольких невзгод. Наконец, когда уже при ярком свете солнца мы шли через какое-то многолюдное село, где по случаю базарного дня было большое скопление народа, я в самой гуще толпы на родном языке греков попытался воззвать у имени божественного Цезаря; но возгласил громко и отчетливо только “О”, а остальных букв Цезаря не мог произнести. Разбойникам пришелся не по душе мой дикий крик, и они так отделали мою несчастную шкуру, что она больше не годилась даже на решето» [15].

Однако в начале средних веков у св. Августина «Я» явно набрало силы и уже многое может: собирать в единое целое свои разные ипостаси и состояния, осознавать себя, проецировать в прошлое и будущее. Пожалуй, здесь уже можно говорить и о Я, отчасти похожим на современное, о личности, и само.

«Мне нечего было, — пишет Августин, — ответить на Твои слова: «Проснись, спящий; восстань из мертвых, и озарит тебя Христос» …Напрасно сочувствовал я «закону Твоему, согласному с внутренним человеком», когда «другой закон в членах моих противился закону ума моего и делал меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих». Греховный же закон — это власть и сила привычки, которая влечет и удерживает душу даже против ее воли…

Какими мыслями не бичевал душу свою, чтобы она согласилась на мои попытки идти за Тобой! Она сопротивлялась, отрекалась и не извиняла себя… как смерти боялась она, что ее вытянут из привычной жизни, в которой она зачахла до смерти…

Стоит лишь захотеть идти, и ты уже не только идешь, ты уже у цели, но захотеть надо сильно, от всего сердца, а не метаться взад-вперед со своей полубольной волей, в которой одно желание борется с другим, и то одно берет верх, то другое…

Откуда это чудовищное явление?.. Душа приказывает телу, и оно тотчас же повинуется; душа приказывает себе — и встречает отпор…Душа приказывает душе пожелать: она ведь едина и, однако, она не делает по приказу…

«Да погибнут от лица Твоего», Господи, как они погибают, «суесловы и соблазнители», которые заметив в человеке наличие двух желаний, заявили, что есть в нас две души двух природ: одна добрая, а другая злая…

Когда я раздумывал над тем, чтобы служить Господу Богу моему (как я давно положил), хотел этого я и не хотел этого я — и был я тем же я. Не вполне хотел и не вполне не хотел. Поэтому я и боролся с собой и разделился в самом себе, но это разделение свидетельствовало не о природе другой души, а только о том, что моя собственная наказана» [16].

Обратим внимание, какое богатое Я у св. Августина: это два противоположно направленных Я (к Богу и от Бога), Я как естественный процесс и как деятельность, Я рефлексивное, решающее, что в Августине не две души, а одна, наконец, Я как направляемое Богом целое. Но какое Я верховенствует и руководит, это не очень понятно; кажется то, которое связанно с Богом, однако, почему тогда этому верующему Я не подчиняются другие Я?

Эта ситуация отчасти напоминает ту, которую автор разбирал в книге «Феномен множественной личности». Предметом моего исследования был американский молодой человек Билли Миллиган, состоящий из двух десятков отдельных персон, которые Билли принимал за настоящих людей, за свою семью. Один из членов семьи Билли, интеллектуальный Артур, пытался управлять остальными людьми, претендуя на представительство целостной личности Билли. Но из этого ничего не вышло, остальные члены семьи периодические ускользали из-под его начала и совершали асоциальные действия, одно из которых (изнасилование) привело Билли к аресту. Психотерапевты убедили Билли собрать себя с помощью психоанализа из отдельных персон. На время показалось, что это получилось, но, столкнувшись с угрозой для жизни, Билли снова распался на два десятка своих персон (людей) [17]. Конечно, персоны Билли Миллигана мало похожи на личности Августина, тем не менее, есть сходство в плане ощущения нецелостности и желания эту целостность обрести.

Уже в античной культуре начинается работа, направленная на поиск в человеке властной инстанции, которой бы подчинялись разные ипостаси личности. Естественно было воспользоваться правом. Цицерон указывает, что личность представляет собой юридическое лицо. В средние века эту традицию продолжает Тертуллиан. Интересно, что если первой добродетелью средневековые рыцари считали победу в поединке, то второй — победу в суде; отстаивание своих прав для средневекового человека характеризовало личность.

Но по-настоящему личность как властная инстанция становится полным хозяином положения только в Новое время, когда человек ставится в центр мира, где раньше стоял Бог, и характеризуется как мастер, который по собственному желанию и образу может делать самого себя («Речь о достоинстве» Пико делла Мирандолы). Как «второй Бог» (Николай Кузанский) личность, наконец, собирает себя как одно целое, подчиняя себе остальные свои ипостаси. Иммануил Кант имеет в виду уже подобную личность, когда определяет ее как «свободу над природной необходимостью». Одновременно, работая на укрепление государства, Кант утверждает, что личность должна добровольно следовать морали и праву.

В отличие от понятия личности, введение которого позволяет Канту разрешить дилемму автономии и социальной обусловленности европейского человека, понятие субъект вводится Кантом для сборки в познании многообразия отдельных впечатлений, которые, по мнению великого немецкого философа, грозят расщеплению Я на отдельные персоны.

«Все многообразное в созерцании, — пишет Кант, — имеет… необходимое отношение к [представлению] я мыслю в том самом субъекте, в котором это многообразие находится…только в силу того, что я могу постичь многообразное представлений в одном сознании, я называю все их моими представлениями; в противном случае я имел бы столь же пестрое разнообразное Я (Selbst), сколько у меня есть сознаваемых мной представлений…» [18].

Получается, что если понятие личности решало прежде всего социальную проблему — автономии человека и его отношения с обществом, то понятие субъекта — проблему характера этой автономии в плане познания. Другое дело, что к настоящему времени эти понятия, а также понятия «Я», «индивид», «субъективность», «индивидуальность», «само» во многом стали сближаться, размываться и пересекаться [19].

Таковы этапы и некоторые механизмы становления само и личности, с точки зрения филогенеза. Условием само выступает именно личность, без нее невозможно ни самостоятельное поведение, ни самопознание, ни осознание себя, ни самообразование.

В онтогенезе эти этапы и механизмы тоже налицо, но поскольку становление личности протекает в других условиях (прамы, семьи, школы, современного общества и государства и др.) и этапы и механизмы становления личности видоизменены. Например, иначе, чем в истории культуры формируются отношения индивида с социальным коллективом, с большим трудом нащупывается властная управляющая инстанция, другими способами интегрируются в одно целое отдельные персоны и события человека. Вслед за Вадимом Петровским, который опирался на личный опыт и осознание себя, закончить я хочу приведенным выше воспоминанием, характеризующим становление в личности вашего покорного слуги (то есть речь идет об онтогенетическом плане).

В данном случае «книжный запой» привел к тому, что моя едва сложившая личность начинает деградировать: она распалась на отдельные персоны, но не патологические, как у Билли Миллигана, а просто асоциальные (я не готовил уроки, пропускал школу, был безвольным). И те же самые книги помогли совершиться чуду (вообще развитие отдельного человека — нередко настоящее чудо). Я осознал свое неблагополучие, неважно, насколько это осознание было адекватным. К счастью, моя властная управляющая инстанция оказалась сохранной, что позволило начать работу над собой. В ходе этой работы, растянувшейся на много лет, я сумел заново собрать себя, избавиться от асоциальных персон, выйти на замысел самообразования и сознательного построения своей жизни.

Что из этого получилось, судить уже не мне. Как правильно, однажды заметил Сергей Аверинцев «человек сам себе не судья». Однако в процессе формирования личности и само он вынужден иногда становиться чем-то вроде судьи и менеджера в отношении самого себя. Впрочем, не только в процессе становления личности, но и в периоды разрешении экзистенциальных кризисов индивидуальной жизни. Я лично не знаю людей, которым удалось избежать таких кризисов. Однако не всем удалось с ними достойно справиться.

Предложенная реконструкция становления личности и самости показывает, что они складываются не сразу, но проходят несколько стадий, прежде чем разрозненные состояния сознания индивида собираются в «Я», способное осуществлять выбор, рефлексию и работу в отношении себя. При этом процессы становления личности в онтогенезе повторяют в структурном отношении филогенетические процессы, но только в структурном, ведь становление в онтогенезе протекает в других условиях. Необходимые условия становления личности — разрешение экзистенциальных проблемных ситуаций, построение приватных схем, формирование управляющей властной инстанции, а в плане филогенеза очередные антропологические вызовы времени. В настоящее время человечество снова стоит перед подобным вызовом, на который оно, вероятно, ответит очередной трансформацией личности.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Розин В. М., Ковалева Т. М. Персонализация или индивидуализация: психолого- антропологический или культурно-средовой подходы; Розин В. М. Образование в эпоху Интернета и индивидуализации (побудка-самоопределение в помощь тьютору). М.: Новый хронограф, 2020. С. 66-75.
[2] Пассов Е. И. Программа-концепция коммуникативного иноязычногoобразования. «Развитие индивидуальности в диалоге культур» М.: Просвещение, 2000. С. 9, 48, 32.
[3] Розин В. М. Феномен множественной личности: По материалам книги Дэниела Киза «Множественные умы Билли Миллигана». Изд. 4-е. М.: ЛЕНАНД, 2015. С. 97.
[4] Ганзелка И., Зикмунд М. Меж двух океанов. М.: Молодая гвардия, 1961. 101 с.
[5] Манин И. Становление античного человека и практик себя (философско- антропологический анализ). Авт. канд. дисс. (рукопись).
[6] Розин В. М. Культуры детства и старости: становление индивидуальной жизни и её завершение // Культура и искусство. 2014. № 2. С. 138-170; № 3. С. 263-275.
[7] Клочков И. С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. М.: Наука, 1983. С. 122, 140.
[8] Там же. С. 120.
[9] Платон. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 122.
[10] Платон. Апология Сократа // Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1994. С. 85.
[11] Платон. Государство // Собрание сочинений: В 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 417, 418-419.
[12] Портилья М. Философия нагуа. Исследование источников. М.: Иностранная литература, 1961. С. 215.
[13] Ахутин А. В. Открытие сознания // Человек и культура. М.: Наука, 1990. С. 33.
[ 14] Там же. С. 20-21.
[15] Апулей. Апология, или речь в защиту самого себя от обвинения в магии // Апология. Метаморфозы. Флориды. М: Наука, 1960. С. 150-151.
[16] Августин Аврелий. Исповедь. М.: Республика, 1992. С. 104, 107, 108, 109.
[17] Розин В. М. Феномен множественной личности: По материалам книги Дэниела Киза «Множественные умы Билли Миллигана». С. 28-30.
[18] Кант И. Критика чистого разума // Сочинения: В 6 т. Т. 3. М.: Мысль, 1964. С. 191-193.
[19] Розин В. М. Образование в эпоху Интернета и индивидуализации (побудка-самоопределение в помощь тьютору). С. 66-75.

© Розин В.М., 2023

Статья поступила в редакцию 16 января 2023 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com