А.В. Костина, А.Я. Флиер

Тернарная функциональная модель культуры
(продолжение)

Аннотация: В настоящем эссе отражено новое понимание феномена культуры, делящегося на три социальные субкультуры: элитарную (креативную), народную (традиционную) и массовую (консьюмерную). В основание этой трактовки положены гипотеза А.В. Костиной о том, что создатели и потребители названных субкультур различаются типом социальной психологии, отношением к жизни и осознанием собственной социальной роли, и гипотеза А.Я. Флиера о том, что эти три субкультуры концентрируют в себе разные способы адаптации к внешним условиям существования и реализуют три разные модели трансляции социального опыта. Обе гипотезы органично сошлись в совместном исследовании.

Ключевые слова: культура, социальные субкультуры, психология, интересы, традиции, инновации, консьюмеризм.

1. Три культуры – три стратегии жизнедеятельности

Еще одну стратегию коллективного выживания, наоборот, преследующую цель исключительно пассивной адаптации к текущей экономической и (или) политической конъюнктуре посредством актуального потребления, мы назвали консьюмерной культурой («потребительской»; в целом она не изучается ни одной наукой, но отдельные ее сегменты являются предметом интереса социологии и культурологии). Название «консьюмерная» справедливо вызывает ассоциацию с культурой консьюмеризма – культурой потребительского общества, т.е. по существу с современной массовой культурой. Безусловно, массовая культура является наиболее выразительным проявлением консьюмерной культуры сегодня. Мы хорошо знаем массовую культуру в ее художественно-развлекательном сегменте (эстрада, кинематограф, бульварные романы и пр.) и нередко забываем о том, что эта культура охватывает практически все стороны публичной жизни в современных городах, хотя, разумеется, в первую очередь повседневный быт, досуг и информационное потребление.

Массовая культура – это культура толпы. Речь идет не просто о прохожих на улице, а о ситуации, когда эти прохожие начинают действовать, объединенные единой целью: манифестируют во время демонстраций, бегут, спасаясь от чего-то, идут громить магазины или нацменьшинства и т.п. [11]. Это культура зрительного зала в театре или на концерте, культура посетителей музея, выставки, магазина или ресторана [12], дискотеки и игрового зала, туристов на экскурсии, болельщиков на стадионе. Что всех их объединяет? Актуальное потребление чего-то (материальное или символическое). Такую культуру можно назвать модальной консьюмерной.

Но не только это. Мы нередко забываем, что и современная политическая культура и обслуживающая ее идеология (политические партии и выборы, агитация и пропаганда), информационная культура (СМИ, реклама, Интернет) и, более того, вся государственно насаждаемая субкультура детства (игрушки, сказки, мультфильмы, игры, идеологически выдержанное стандартное школьное образование и пр.) направлены в существенной мере на манипуляцию сознанием населения и ориентацию его в нужном для господствующей элиты направлении.  Следует подчеркнуть, что такая манипуляция оказывается наиболее эффективной и продуктивной именно по отношению к толпе – собранию людей, лишенных (по ситуации) выраженных индивидуализирующих черт. Манипулятивная культура представляет собой еще одну составляющую консьюмерной культуры как ее производительный элемент, родившийся в эпоху массового общества.

Но консьюмерная культура не исчерпывается только модальной и манипулятивной. А что такое криминальная субкультура (во все времена истории)? Та же самая культура актуального потребления. Она ничего не производит, а только потребляет (присваивает) насильственным или обманным путем, а взаимоотношения людей в ее рамках подчинены тем же самым правилам, регулирующим актуальное потребление. Помимо того во все времена существовала специфическая субкультура коллективов людей, принудительно собираемых в условиях ограничения свободы. Это культура заключенных, военнопленных, рабов. Их консолидируют в коллективы и выстраивают взаимоотношения между ними только процедуры актуального потребления, определяемые режимом их заключения. А солдаты срочной службы, легионеры, ландскнехты («солдатня»)? В принудительном, ограниченном нормами воинской дисциплины и относительно изолированном от общества состоянии всех этих людей объединяет и связывает отнюдь не присяга и воинские обязанности, а преимущественно то же самое актуальное потребление в свободное время и именно оно регулирует всю систему социальных отно¬шений между ними [13]. Это не исключает того, что в известных случаях солдат может объединять и патриотический порыв, но, как правило, защита Отечества не является повседневной нормой армейской жизни. Армия в мирное время – это чисто потребительская организация. Все три перечисленных субкультуры: криминальную, тюремную и солдатскую можно объединить в тип кэмп-культуры (от английского camp – лагерь), т.е. культуру людей, мобилизованных (или принудительно заключенных) в социально изолированное существование в условиях лагеря (общежитийной общины «вокруг общего котла»). Но по существу (по основаниям внутригрупповых социальных отношений) – это такая же культура актуального потребления, как и массовая, что детерминировано особым режимом жизнедеятельности ее акторов.

Но и это еще не все. А какой была культура людей времен палеолита и мезолита (до «неолитической революции»)? Да той же культурой актуального потребления, являвшейся прямым продолжением жизненной стратегии животных. Только на этом этапе грабежу и уничтожению подвергалась природа. И животные ведут такой же «природно-потребительский» образ жизни. Можно сказать, что эта стратегия была изначально задана культуре биологически и только позднее была преодолена в процессе перехода к производящему типу хозяйствования. То есть консьюмерная культура как экзистенциальная стратегия актуального потребления не только существовала всегда (в той или иной своей форме: модальной, манипулятивной, кэмп-культуры или палеолитической), но с нее фактически начиналась вся человеческая культура, которая по своему происхождению изначально явилась лишь инструментальным развитием стратегии актуального потребления, объединяющей стадных животных.

В числе основных характеристик консьюмерной культуры можно перечислить такие, как: регуляция ее актуальным состоянием экономической и (или) политической конъюнктуры, преобладающее отношение к жизни как к игре с правилами, определяемыми самим игроком, отсутствие какой-либо выраженной социальной иерархии среди участников этой игры (она скорее актуально-ситуативная), высокая значимость групповой маркировки, своеобразная система ценностей, связанных в основном со стремлением к получению удовольствий, восприятие мира и его составляющих только с позиций его полезности и того набора удовольствий, которые от него можно получить, и т.п.

Конечно, актуальное потребление регулируется не только одной консьюмерной культурой. Это обязательная задача всех функциональных культур. Но консьюмерная культура отличается тем, что она регулирует процедуры потребления преимущественно среди людей, ничем иным, кроме потребления не связанным (не являющимися совместными производителями чего-то или территориальными соседями по постоянному семейному месту жительства). С точки зрения антропологии, организация и регуляция процессов потребления является политической задачей [14], а, следовательно, и консьюмерную культуру можно считать функционально политической.

Сказать что-либо определенное о механизмах воспроизводства этой культуры мы не можем. Возможно, что ее воспроизводит сама социальная ситуация, в которую попадают люди.

Людей этой культуры можно определить как «личностей со стертыми чертами индивидуальности», поскольку процедура коллективного потребления, в которой доминирует принцип «не хуже других», не оставляет зазора для какой-то социально значимой и заметной индивидуальной репрезентации. Естественно, эта характеристика относится к потребителям продуктов массовой культуры. Производителями, как правило, бывают представители креативной культуры, работающие на массовый успех или в системе манипуляции массами. Они по типу своей деятельности принадлежат к креативной культуре [15], но «играют» на площадке массовой (и по ее правилам – коммерческим, информационным, эстетическим и др.).

Соотнесенность трех функциональных культур: традиционной, креативной и консьюмерной, как трех различных стратегий жизнедеятельности, представляется очень многоплановой и противоречивой. Они, с одной стороны, стремятся к разным целям, адаптируют разные обстоятельства и условия жизни, ориентированы на разные сферы регуляции, с другой – дополняют друг друга; социально автономны, но взаимодействуют друг с другом и взаимопроникают друг в друга; находятся в довольно напряженных взаимоотношениях, но порой имитируют черты друг друга, и так во всем. Если традиционная и креативная культура отчетливо разнесены как территориально (село и город), так и социально (сельские материальные производители – крестьянство и городская элита – производители порядка, интеллектуальные и высокостатусные материальные производители), то консьюмерная культура существует на обеих площадках, хотя в целом тяготеет к городу, а по составу своих акторов пополняется из любых социальных групп (но преимущественно низкостатусных).

Особо следует отметить то, что все три культуры в какой-то мере взаимопроникают, присутствуют друг в друге. Исследуемое нами различие в функциях отражает скорее определенные приоритеты, доминирующие в рамках этих относительно полифункциональных культур, но вовсе не исчерпывает все их социальное содержание. Консервативность традиционной культуры не исключает и некоторых элементов новативности, которые временами появляются в ней (преимущественно в ее инструментальном обеспечении), что, однако, не меняет ее консервативной сути. И креативная культура не только новативна. Элементы традиции присутствуют и в ней, однако, они понимаются как уже неконкурентоспособные в сравнении с новациями и практикуются преимущественно по причинам их символической значимости. Точно так же в традиционной и креативной культуре имеет место и актуальное потребление. И если в традиционной культуре оно до сих пор ограничено формами, разрешенными обычаем, то в городской креативной культуре они все больше и больше смыкаются с актуальным массовым потреблением [16]. Собственно креативные формы потребления все больше и больше локализуются в эксклюзивном престижном потреблении высокостатусной части креативных акторов.

Говорить о каком-либо социальном соперничестве трех культур до второй половины ХХ века не приходилось. Они функционировали в совершенно разных социальных средах: крестьянской, городской специализированной (высоко- и среднестатусной) и маргинальной. И даже процессы активной урбанизации, начавшиеся во второй половине ХIХ в., поначалу только увеличивали маргинальную прослойку среди городского населения, но не инициировали какой-либо конкуренции массовой культуры с креативной. Но в конце ХХ века, когда в актуальное потребление по массовому типу оказалось втянутым практически все городское население, встал вопрос о том, что массовая (по существу маргинальная) культура становится основной культурой по-требления всего городского населения (охватывая уже не только низкостатусную, но и среднестатусную его часть). Это особенно ярко проявилось в сфере символического потребления, к которой ныне относится фактически вся отрасль досуга горожан и их информационные интересы.

Особую остроту эта проблема приобрела в наши дни, когда оказалось, что школьники и их учителя уже относятся к разным информационным культурам: экранной и книжной. Как в такой ситуации учителя книжной культуры могут передавать свои фактурные знания и обеспечивающие эти знания культурные коды ученикам, которых учит телевизор на языке совсем иных культурных кодов? Как родителям воспитывать детей, не отрывающихся от телевизора и компьютера? Судя по всему, сегодня «передовая», «фронтир» обороны креативной культуры перед натиском массовой пролегает в аудиториях университетов. Остальное социальное пространство городов уже захвачено культурой актуального потребления.

Еще более сложной представляется ситуация взаимоотношений традиционной и консьюмерной культур. В литературе временами проскальзывает утверждение, что массовая культура существовала всегда [17]. Мы не можем с этим согласиться. Всегда существовала консьюмерная культура актуального потребления, но преимущественно в своей маргинальной форме – описанной выше кэмп-культуры. Массовая же ее форма не могла сложиться раньше появления массового общества, в свою очередь ставшего продуктом индустриального рывка второй половины XIX века и активной урбанизации, сопровождавшей этот рывок. Хотя, несомненно, какие-то формы (в частности, в сфере символического потребления), сейчас развившиеся в массовой культуре, существовали и прежде [18]. Кэмп-культура, как явление заведомо маргинальное и порожденное определенными «нештатными» условиями существования преимущественно мужских закрытых коллективов в относительной изоляции от социального окружения, не могла конкурировать с традиционной культурой сельских производителей. А вот массовая культура, ставшая основной повседневной культурой большей части населения крупных городов, вступила, по мнению некоторых исследователей, в конкурентные отношения с традиционной [19]. Так ли это?

Прежде всего, нужно отметить важный элемент общности обеих культур: они являются инструментами социальной стабилизации и контроля широких масс населения. Но делают это по-разному: традиционная в режиме соблюдения обычаев, имеющих сакральный статус, а массовая – в режиме имитативных практик по отношению ко многим формам креативной культуры [20].

Теперь зададимся вопросом: а в какой социальной среде возникла массовая культура? Среди представителей традиционной культуры – бывших крестьян, переехавших в города и попавших в совершенно иные социально-деятельностные (работа, оторванная от дома и семьи) и социально-нормативные (свободные от жесткого соседского контроля, но постоянно личностно конкурентные) условия. В этих условиях обычаи и нормы традиционной культуры быстро потеряли свою регулятивную эффективность и оказались замененными регулятивами актуального потребления. Т.е. потребители массовой культуры – это «бывший народ», теперь превращенный в электорат (определение М.М. Жванецкого) и ставший в некоторых случаях социальными, но во всех случаях культурными маргиналами. Конечно, эта ситуация могла бы исправиться через 2-3 поколения, в детях и внуках, воспитанных уже в новых городских условиях. Но… культурная политика государства фактически ведет к активному воспроизводству именно этой новой массовой культуры и в новых поколениях, ибо в таком культурно-маргинальном состоянии массой легче управлять, манипулировать ей и т.п. Т.е. высокая стабилизирующая эффективность массовой культуры стала причиной ее искусственного поддержания в актуальном состоянии в качестве основной «народной» культуры городского низко- и отчасти среднестатусного населения.

А непосредственной конкуренции между традиционной и массовой культурой мы не усматриваем. Это стратегии совершенно различных социальных условий жизни.

В связи со всем сказанным можно по-новому переосмыслить и процесс культурогенеза. По существу в общечеловеческом масштабе имели место три генезиса трех отдельных и разнонаправленных стратегий выживания – трех функциональных культур. Протекали они не то чтобы совершенно автономно друг от друга, но явились ответами на совершенно разные обстоятельства социального бытия людей (в двух последних случаях возникших в результате деятельности самих людей) и потому породили общности трех разных типов: политическую, этническую и социальную.

Сначала в течение палеолита и мезолита шел процесс трансформации способов актуального потребления, свойственных животному миру, в человеческие способы жизнедеятельности. Это было присваивающее потребление, дополняемое производством технического инструментария, оборудованием территории проживания и некоторыми видами символической деятельности, обусловленной как мировоззрением, так и социально регулятивными целями (последнее свойственно и животным). Основным социальным регулятором выступали нормы биологического воспроизводства. Те причины, по которым люди сплачивались в устойчивые коллективы, и применяемые ими способы по существу не отличались сколь-либо значительно от мотивации и практики стадного образа жизни животных.

Затем, после того, как производящее хозяйствование стало преобладать среди основной социально лояльной части населения, актуальное потребление было оттеснено преимущественно в маргинальную зону социального существования. Оно стало культурой людей, занимающихся преступным промыслом или вытесненных в такие особые жизнен¬ные обстоятельства, в которых их объединение в устойчивые коллективы было связано главным образом с процедурой пассивного потребления «из общего котла» (заключение, плен, рабство, военная служба). Такую культуру мы назвали «кэмп-культурой» – культурой людей, живущих оторванными от семей в более или менее лагерных условиях.

В Новое время на волне урбанизации миллионы людей оказались оторванными от привычных мест и традиционных режимов обитания и перемещены в крупные города, где основной объединяющей их жизненной стратегией стало такое же актуальное потребление (в производственном отношении большинство из них оказались разбросанными по маленьким коллективам сферы бытового и коммунального обслуживания). В их среде сложился еще один тип потребительской культуры – массовая культура, в рамках которой они составляют уже кратковременные и неустойчивые коллективы электората, свидетелей, посетителей, зрителей, болельщиков. В конечном счете – это «культура улицы», и именно на улице человек этой культуры чувствует себя наиболее комфортно и безопасно. Следует отметить, что элита развитых обществ достаточно быстро поняла как опасность этой многомиллионной толпы социальных маргиналов (в этом смысле коммунизм и нацизм – политические режимы, опирающиеся на массовую культуру [21], идеологически базирующиеся на ее ценностях, а технологически – на манипуляции сознанием миллионов людей, – послужили хорошим наглядным уроком), так и возможности использования ее в интересах экономики. На базе этого понимания в течение ХХ века сложилась индустрия манипуляции сознанием этой массы и его целенаправленной ориентации в нужном властям направлении.

Безусловно, будет значительным преувеличением назвать массовую культуру «национальной». Национальной мы полагаем совокупность, по крайней мере, двух рассматриваемых культур – креативной и консьюмерной [22], локализованную с большей или меньшей жесткостью границами того или государства. Но в прежние времена приоритет в формировании национальной культуры принадлежал культуре специализированной, так как она, в первую очередь, обладала механизмом распространения смыслов, объединяющих граждан в нацию. Таким механизмом был сам способ передачи информации через коды письменной культуры. Использование этого механизма позволило реализовать политико-идеологические задачи распространения единой системы символических значений, легитимированных государством в качестве приоритетных. Именно это и имел в виду Э. Геллнер, обозначающий приоритет в процедурах формирования национальной культуры института не власти и репрессий, а образования и науки и, соответственно, фигуры не «палача», а «профессора» [23].

Но уже со второй половины ХIХ века во всех индустриально развитых странах в процесс нациестроительства активно включилась и массовая культура, обладающая более простыми знаково-символическими кодами. Экранная, по преимуществу, форма ее существования, простота и непосредственность восприятия были успешно использованы в политико-идеологических целях, а наиболее яркие (и политически эффективные) образцы национальной культуры были представлены советской и немецкой массовой культурой 30-40-х гг. XX века. Это, конечно, не означает, что именно продукция массовой культуры представляет национальную культуру. Однако, понимая национальную культуру как совокупность национально значимых смыслов, порожденных в различных областях высокоспециализированной культуры, в то же время авторы настоящей работы убеждены в том, что доводит значение этих смыслов до массового сознания прежде всего массовая культура. В значительной степени, благодаря кино и телевидению, каждый житель России осознает, что «Пушкин – это наше все», что «красота (по Достоевскому) спасет мир», а «в человеке (по Чехову) все должно быть прекрасно». Соответственно, можно утверждать, что усилия по формированию и поддержанию национальной культуры, предпринимаемые элитами – политическими, научными, художественными, – направлены на такой объект, как деперсонализированная масса – толпа людей со «стертыми чертами индивидуальности» (особенно экзотические формы апелляции к массам практиковались в СССР и нацистской Германии). Именно такие люди являются самым очевидным и надежным объектом для манипулятивных практик управления и потребителем имитативной продукции. Судя по сегодняшней ситуации, массовая культура оказалась самой удобной и эффективной формой поддержания и воспроизводства национального самосознания, в наибольшей мере актуализируемой ныне, хотя, несомненно, содержательно ее не исчерпывает.

Как представляется, парадоксальным на первый взгляд является то, что консьюмерная культура, в наибольшей мере отображающая политическую общность людей, хронологически родилась первой. В науке принято считать раннепервобытные родовые общности протоэтносами [24]. Но какие основания мы находим для того, чтобы определять палеолитическую культуру именно протоэтнической? Уверенны ли мы в том, что этнические (т.е. информационно-символические по сути своей) факторы социальной организации были более значимым основанием единства палеолитических общин, нежели утилитарные проблемы воспроизводства, кормления и безопасности? Поставим вопрос шире: уверенны ли мы в том, что стада и стаи животных – это эко-этносы, а не эко-политические сообщества? Ведь палеолитические общности по основаниям своей солидарности не должны были существенно отличаться от животных коллективов. А современным продолжением родовой общины является нуклеарная семья. Можем ли мы назвать это объединение этнокультурным по своим основаниям? По нашему мнению, как раз закономерно и показательно именно то, что родовой коллектив палеолита по основаниям солидарности был прежде всего политической общностью, что подтверждается и функциональными особенностями его культуры (полития в первую очередь поддерживает порядок в процедурах потребления и безопасность этого потребления от внешних угроз).

Так складывалась и развивалась экзистенциальная стратегия, не подразумевающая активного преобразования среды обитания, а только пассивную адаптацию к ее конъюнктурному состоянию и потребление ее в сиюминутно доступной ситуации. Исторический и социальный генезис культуры этого типа, насколько мы знаем, еще никем специально не исследовался [25].

В неолите значительная часть человеческих сообществ постепенно перешла к производящим формам продуктового обеспечения. Это была уже принципиально новая экзистенциальная стратегия, отличная от животного способа существования посредством присвоения. Собственно с этого момента и можно говорить о культуре как о специфически человеческом способе существования. «Человеческая» культура началась только с переходом к производящему хозяйствованию, до этого она была еще «предчеловеческой», принципиально мало отличающейся от животного способа существования. Была выстроена стратегия активной адаптации к природно-климатичес-ким условиям посредством выращивания в них биологических (растительных и животных) продуктов питания. Но поскольку природно-климатические условия отличаются преобладающей стабильностью, то способы (технологии) продуктового обес-печения, исторически доказавшие свою достаточную эффективность, превратились в обычаи, закрепленные сакральной традицией. Сложилась традиционная культура, основным принципом которой стало максимально точное воспроизводство социального опыта предков.

Подчеркнем, что в рамках этой стратегии существования производство и потребление было в основном неспециализированными (непосредственно жизнеобеспечивающими [26]) и приватными (дома, в семье). За рамками семей люди были просто соседями, и отсюда в этой культуре такую значимость обрели нормы соседского общежития. Появился обмен как фактор сосуществования человеческих микроколлективов [27], а с ним процедура соседства, коммуникации и всего иного, что характеризует этнические отношения. Традиционная культура – в первую очередь культура семейно-соседского существования. Вся символическая составляющая этой культуры направлена на то, чтобы вымолить «милости от природы» и нормализовать соседские взаимодействия.

Традиционная культура формировалась в сельской местности на базе сельскохозяйственного производства. Со временем она распространилась и на город, по крайней мере, прижилась и стала определяющей в среде мелких ремесленников и торговцев, чья деятельность в большей или меньшей мере являлась «внутрисемейной». Эта привязанность к семейному производству и потреблению представляется важнейшей стратегической характеристикой традиционной культуры. Это прежде всего культура семьи и ее взаимоотношений с соседями.

В этой культуре сакральной является традиция (повторение деяний предков и тем самым символическое воспроизводство их), обычай; новации – профанны, и к ним относятся с опаской. Традиционная культура легче принимает новации в техническом инструментарии деятельности, но настороженно воспринимает новации в технологиях и совсем плохо – в символике, нормах социальных отношений, нравах.

Традиционную культуру можно определить как системную совокупность норм, обычаев, символов, обрядов и ритуалов территориально-соседского общежития – то, что обобщенно принято называть этнической культурой. Процедура генетического становления этой культуры многократно описывалась многими авторами. По существу вся литература по теории этноса и этничности – это исследования по генезису культуры традиционного типа. Есть свои концепции генезиса этнической культуры и у авторов настоящей работы [29].

Третья экзистенциальная стратегия – креативная – начала складываться с образованием городских цивилизаций, но даже в городской жизни она возобладала, по нашему мнению, только с «осевого времени». Эту стратегию породили такие изменения в жизни общества, как профессионально-деятельностное расслоение населения и вызванное им социальное соперничество, а так же возникновение политических форм организации и управления и вызванные этим международные (межгосударственные) отношения, войны, подавление внутренних социальных недовольств и т.п.

Понятно, что часто меняющиеся исторические обстоятельства востребовали совершенно иную стратегию адаптации – посредством постоянного обновления технологий, инструментария и номенклатуры производимой продукции. Мы полагаем, что этот переход на преимущественно новационную (хотя бы по своим идеальным целям) деятельность стал результатом «революции осевого времени», которая по своей значимости в истории культуры не уступает «неолитической революции» [30]. Это вывело на первый план иной тип культуры – креативный.

Предметом абсолютизации теперь уже стали новизна, оригинальность, утилитарная эффективность, социальная значимость [31]. К традиции стали относиться с формальным почтением, но фактически с иронией. Традицию начали воспринимать как искусственно созданную резервацию для того, чтобы сохранить в практическом употреблении то, что уже практически неконкурентоспособно, но еще важно символически и потому исполняется из идейных соображений. Но фактически речь идет о профанизации традиции.

А дальше события нарастали уже кумулятивно. Чем больше усиливалась новативность деятельности, тем в большей степени дифференцировались сферы деятельности (специализации), чем больше нарастала конкуренция между акторами, тем сильнее иерархизировались квалификации (а соответственно и социальные статусы людей). Но для создания новых и оригинальных идей требовались уже иные люди – с выраженными чертами индивидуальности, не боящиеся быть не похожими на общепринятые социальные стандарты и не боявшиеся предлагать нестандартные решения. Конечно, люди с такими генетическими задатками были всегда. Но именно с эпохи «осевого времени» они стали социально востребованы сначала эксклюзивно (на особо ответственные работы), а еще через две тысячи лет с эпохи Возрождения этот тип получил признание (в Европе) как основной (социально доминантный) [32].

Креативную культуру можно охарактеризовать как преимущественно социальную – культуру специализированных производственных коллективов, профессиональной дифференциации людей и статусной иерархизации по уровням их социальной полезности. Ее генезису в целом посвящена вся история Древнего мира, а развитию – вся мировая историческая наука. Соавторы настоящего исследования тоже занимались генезисом креативной культуры как особого культурного типа [33].

Таким образом, с позиций понимания культуры как установленного порядка жизнедеятельности, мы пришли к выводу, что исторически первой возникла политическая культура (консьюмерная), наводившая порядок преимущественно в процедурах потребления, затем этническая культура (традиционная), обеспечившая порядок в процедурах неспециализированного производства и обмена, определяющих режимы соседского общежития и коммуникации, и, наконец, социальная культура (креативная), в которой воплотился прежде всего порядок в процедурах специализированного производства.

ПРИМЕЧАНИЯ

[11] См. об этом: Московичи С. Век толп. М.: Центр психологии и психотерапии, КСП+, 1998.
[12] П.Бергер остроумно назвал массовую культуру «мак-миром», имея в виду посетителей закусочных McDonald’s (Бергер П. Культурная динамика глобализации // Многоликая глобализация. Культурное разнообразие в современном мире. М.: Аспект Пресс, 2004).
[13] Не нужно путать эту культуру с военной культурой офицерского корпуса, в большой степени регулируемой соображениями социального престижа, чести и пр. Солдаты – это фактические рабы в траншеях, и основания для их социальной консолидации мало отличаются от каторги.
[14] См.: Бочаров В.В. Политическая антропология // Антропология власти. СПб.: Изд. СПбГУ, 2007. Т. 1. Власть в антропологическом дискурсе.
[15] В вопросах изощренности эксклюзивного потребления звезды поп-культуры дадут фору любым аристократам. Вкусовые предпочтения здесь не сравниваются.
[16] Очень показательным в этом смысле представляется провал советской культурной политики, которая сначала (в сталинские времена) стремилась выстроить общенациональную культуру советского народа на формах классической русской культуры XIX века (колхозников автобусами возили в Большой театр), потом (при Хрущеве) обратилась к имитации форм русской народной культуры (ансамбль «Березка», песни М. Фрадкина и иных), а затем (при Брежневе) занялась выстраиванием массовой художественной культуры советского типа (песни А. Пахмутовой, А. Бабаджаняна и др.). При всех несомненных художественных достоинствах творчества названных авторов в соревновании за эстетические предпочтения советского человека победила все-таки массовая культура западного типа, оказавшаяся по времени и реальным условиям бытия более органичной и эмоционально актуальной. Бывший американский президент Билл Клинтон остроумно заметил, что в «холодной войне» победил Элвис Пресли.
[17] См., например: Астафьева О.Н. Массовая культура // Глобалистика. Энциклопедия. М.: Радуга, Диалог, 2003.
[18] Например, церковная проповедь как коммуникация «власть – народ», проводившаяся в доступной форме, на доступном языке. Или карнавал – действие «со сменой лиц», превратившийся ныне в действия «с отменой лиц» – футбольный матч или рок-концерт.
[19] См., например: Шестаков В.П. Теория и практика массовой культуры // История эстетической мысли. М.: Искусство, 1990. Т. 5
[20] Об этом подробнее см.: Костина А.В. Национальная культура – этническая культура – массовая культура: «Баланс интересов» в современном обществе, С. 166-168.
[21] Подробнее об этом см.: Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996.
[22] По нашему мнению, традиционная культура в формировании национальной культуры фактически не участвует. Функции культуры, регулирующей социальные обмены в условиях городской жизни, постепенно переходят к консьюмерной культуре в ее современных массовой и манипулятивной формах.
[23] Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991.
[24] См., например, такой академический труд, как: История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М.: Наука, 1986.
[25] Разумеется, существует множество исследований генезиса присваивающей культуры палеолита, в том числе принадлежащих одному из соавторов настоящей работы, но их нельзя назвать целенаправленными исследованиями генезиса консьюмерной культуры как выделенного объекта.
[26] Об этом подробнее см.: Культура жизнеобеспечения и этнос. Опыт этнокультурологического исследования (на материалах армянской сельской культуры). Ереван: Изд. АН Армянской ССР, 1983.
[27] По данным биологии, между животными микроколлективами всегда наблюдается только соперничество (См.: Дольник В.Р. Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей. М.-СПб.: Петрогиф, 2004).
[28] Процедура потлача – ритуального дарения (обмена дарами) рассматривается как символическая квинтэссенция этнизма (Мосс М. Очерк о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах // Мосс М. Общества. Обмен. Личность. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1996).
[29] Флиер А.Я. Культурогенез (раздел «Этногенез в культуре»); Костина А.В. Теорети-ческие проблемы современной культурологии. М.: УРСС, 2009 (раздел «Языковые системы как основание дописьменной и экранной культуры: от развития информации к развитию культуры»).
[30] О значимости культурного переворота «осевого времени» см.: Ясперс К. Смысл и назначение истории; Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации. М.: Издательство ЛКИ, 2007. Ясперс полагает, что именно в это время происходит рациональное переосмысление мира и отход от мифологического сознания (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1991, с. 32-50). Это дает еще большие основания связывать с этим временем становление креативной культуры как социально доминирующей.
[31] По существу набор формальных требований, ныне предъявляемых к научной работе (например, к диссертации), – это и есть идеальное воплощение базовых принципов креативной культуры. Наука – это и есть креативная культура в ее предельном воплощении.
[32] Конечно, все это не было одновременным по всему миру. Очевидно, можно отметить, что в Древнем Египте и Месопотамии в силу скорости социальных процессов, протекавших в этих регионах, креативный тип людей был востребован несколько раньше «осевого времени». Но мы говорим о Старом свете в целом. Конечно, все это не было одновременным по всему миру. Очевидно, можно отметить, что в Древнем Египте и Месопотамии в силу скорости социальных процессов, протекавших в этих регионах, креативный тип людей был востребован несколько раньше «осевого времени». Но мы говорим о Старом свете в целом.
[33] Флиер А.Я. Культурогенез (разделы «Формогенез в культуре», посвященный творческой инновативности культуры, и «Социогенез в культуре»); Костина А.В. Национальная культура – этническая культура – массовая культура: «Баланс интересов» в современном обществе (разделы: «Этнос – нация – масса: доминирующие стратегии идентификации» и «Принципы диалога как основание национальной культуры»).

© А.В. Костина, А.Я. Флиер, 2024.

Статья поступила в редакцию 16 июня 2022 г.

Костина Анна Владимировна
доктор философских наук, доктор культурологии,
профессор, проректор по научной и воспитательной
работе, директор Института  фундаментальных
и прикладных исследований, заведующая кафедрой
философии, культурологии и политологии
Московского гуманитарного университета.
e-mail: anna_kostina@inbox.ru

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник Российского
НИИ культурного и природного наследия
им. Д.С. Лихачева, профессор Московского
государственного лингвистического университета
e-mail: andrey.flier@yandex.ru