А.Я. Флиер

Портрет Истории с Культурой на коленях

Аннотация. В статье рассматриваются различные закономерности и алгоритмы культурной устойчивости и культурной изменчивости и их динамика в тесной взаимосвязи с процессами исторического развития общества. Утверждается, что история и культура – это только разные ракурсы взгляда на социальную реальность и различные ее истолкования.

Ключевые слова. Культура, история, динамика социального развития, культурная устойчивость, культурная изменчивость.

Начать придется с самоопределения в понятиях, что является уже общим правилом в гуманитарных науках.

Под историей мной поднимется:

• хронологическая последовательность событий, инициированных деятельностью людей по удовлетворению их интересов, а также индивидуальными и групповыми отношениями, взаимодействиями и коммуникациями между людьми по поводу их жизнедеятельности (это история как процесс, протекающий объективно) и

• систематическое описание исторических событий, установление их последовательности и анализ с целью нахождения их причинно-следственной обусловленности (это история как наука, субъективно интерпретирующая исторический процесс).

Замечу, что я сознательно не заостряю внимание на том, что история – это то, что было в прошлом (уже произошло). На мой взгляд, и то, что происходит сейчас, – это тоже история, нуждающаяся в системном описании и изучении как история современности. Более того, прогнозирование того, что произойдет в обозримом будущем (хотя бы методом экстраполяции и моделирования вероятного развития наблюдаемых тенденций социальной динамики), т.е. проектирование истории будущего, – и это очень важная часть познавательных функций современной исторической науки, от исполнения которых она, как правило, уклоняется.

Самостоятельный вопрос заключается в том, до какого уровня теоретических обобщений может доходить историческая наука? Среди историков преобладает точка зрения, что историческая наука должна ограничиваться только установлением непосредственных причинно-следственных взаимосвязей между историческими событиями. Теоретические обобщения более высокого уровня абстракции, такие как установление закономерностей исторической динамики, моделирование алгоритмов этой динамики (линейных или циклических) и т.п. – это уже задачи философов, социологов, культурологов, к историософским концепциям которых историки относятся с большим скептицизмом [1]. Действительно, любая общественно-научная теория (и особенно «теория истории») обладает целым рядом врожденных сомнительных качеств: она в той или иной мере является «интеллектуальной игрой»; она, как правило, почти не проверяема эмпирически; она идеологически ангажирована ориентацией на какую-то мировоззренческую доктрину и пр. Но такова природа научного сознания, стремящегося к концептуализации всякого наблюдаемого процесса в границах мировоззренческих установок исследователя и поиску характеристик системности изучаемого феномена. Другое дело, что человеческая история (особенно ее письменно документированный отрезок) еще слишком коротка, чтобы теоретические концепции процессов «большой длительности» [2] можно было проверить эмпирически. Они пока могут рассматриваться только как умозрительные гипотезы, безусловно, интересные, но недоказуемые.

Это то, что касается истории как процесса и исторической науки, этот процесс описывающей. А культура, понимаемая в том же понятийном ключе, является:

• наиболее общей нормативной формой человеческой социальности, воплощенной в устойчивых технологиях деятельности, взаимодействий и коммуникаций, в образе и качестве жизни, а также их материальных, идейных, социальных, художественных и иных результатах (продуктах), имеющих социально очевидную символическую значимость.

Это можно сформулировать и другим образом. Хорошо известна философская сентенция о том, что бытие определяет сознание. Однако это убедительно лишь в отношении содержания бытия, его сущности. А вот по формам социального бытия, как правило, имеет место обратная ситуация – именно сознание людей определяет многие черты их практического образа жизни. Это и есть культура. Регуляция социальных форм бытия (т.е. форм жизнедеятельности людей) установками человеческого сознания во всем многообразии того и другого по существу и является тем, что мы понимаем под культурой.

Следует отметить, что далеко не всякая человеческая деятельность может быть названа культурой. Культурный характер обретает только та деятельность, чьи технологии обладают определенной исторической устойчивостью (повторяемостью), а результаты (продукты) – символической значимостью. Впрочем, эти две черты тесно взаимосвязаны между собой. Наибольшей символической значимостью, как правило, обладают наиболее устойчивые формы социальной активности людей. Исключения из этого правила есть, но они экстраординарны.

Устойчивость культуры проявляется в воспроизводстве (неоднократном повторении) культурных феноменов (как технологий по производству чего-либо, так и производимых продуктов в их основных характеристиках), что представляет собой одну из главных форм существования культуры в истории. Причины такого рода культурной устойчивости представляются множественными.

• Во-первых, это стремление производителя к экономии своих физических и умственных усилий. Механическое повторение уже показавшего свою эффективность приема и изготовление соответствующего продукта всегда проще и экономней изобретения чего-то нового.

• Во-вторых, это основной алгоритм обучения, преобладавший в прошлом, выраженный в сентенции «делай как я». Ученик должен был научиться скрупулезно повторить то, что и как делает учитель; других знаний, умений и навыков ему не преподавалось. Естественно, что при таком алгоритме обучения новых поколений работников создаваемая продукция только воспроизводилась в своих основных характеристиках и обновлялась в исключительных случаях.

• В-третьих, прямое воспроизводство «вчерашнего дня» навязывалось доминировавшей идеологией. Культ прошлого как единственно «правильного» состояния социальной реальности продержался в европейской культуре фактически до эпохи Просвещения. На Востоке он сохраняется до сих пор, парадоксально сочетаясь с модернизацией в отдельных областях социальной практики. Что же касается Европы, то показательно, что и художники Ренессанса, и теоретики Реформации, как правило, полагали, что в своем творчестве они только «возвращаются» к эталонным образцам искусства Античности и первоначальных евангельских текстов, очищенным от позднейших субъективных и ситуативных интерпретаций. Воспроизводство канона осмысленно рассматривалось как главная задача любой деятельности.

Эта трактовка культуры как «искусства повторения» настолько закрепилась за ней, что даже вызвала дискуссии о том, насколько современное искусство, ориентированное на оригинальность всякого нового художественного образа и творческого решения, можно рассматривать в качестве явления культуры [3]. Справедливости ради следует отметить, что такая ориентированность искусства и литературы на оригинальность возникла только в XIX веке в большой мере под влиянием идей Просвещения (модерна). Более раннее искусство вполне укладывалось в общекультурную программу воспроизводства канона в той или иной его интерпретации (что хорошо исследовано У. Эко [4]). Известно, что Шекспир не придумывал коллизии большинства своих пьес, а лишь творчески интерпретировал сюжеты, которые в его время считались вполне каноническими. Но и современное искусство при всей его тяге к оригинальности (тоже проявляющейся чаще в интерпретации, нежели в смысловом новаторстве) лишь более других явлений культуры продвинуто в следовании тенденции индивидуализации образов, что соответствует актуальным общекультурным трендам преобладающей типологии деятельности.

Модальность устойчивости в функционировании культуры современной наукой называется «традиционностью». Вместе с тем, следует отметить, что система традиций, как показывают этнологические исследования даже наиболее архаичных сообществ, вовсе не является механически точным повторением канонических образцов, а предусматривает и их более или менее широкое ситуативное интерпретирование [5]. Это зависит и от сферы деятельности: большая вариативность допускается в хозяйственной и художественной практике, меньшая – в религиозных ритуалах и исполнении обычаев и т.п. Впрочем, нужно учитывать, что этнокультурная специфичность и однородность древних обществ была заметно ниже, чем в более поздние эпохи [6], так что культурное воспроизводство в них в принципе не могло быть формально очень четким. Важно то, что и на ранних этапах истории какая-то новационность и импровизационность допускалась по тем или иным причинам. Т.е. наряду с культурной устойчивостью модальность культурной изменчивости имела место всегда, хотя в древности она была сравнительно редкой и, скорее всего, идейно экстравагантной.

Какие причины стимулируют культурную изменчивость? По всей видимости, их две: внешняя и внутренняя.

Ситуация с культурной изменчивостью под влиянием внешних условий деятельности хорошо изучена наукой и называется адаптацией (т.е. приспособлением) [7]. На ранних стадиях истории (в первобытный период, а в аграрный период – в сельских общинах) люди адаптировались преимущественно к природным условиям, определявшим способы непосредственного пропитания и сельскохозяйственной деятельности. Эти условия менялись очень редко и постепенно (за исключением стихийных бедствий), и в силу этого столь же устойчивыми были и культурные комплексы сельских сообществ.

Совершенно иная ситуация была характерна для городских сообществ особенно со времени возникновения государств. Здесь уже на первое место по значимости вышли социальные условия бытия – экономическая конкуренция, политическое соперничество в правящих элитах, межгосударственные отношения (преимущественно военные) и пр. Перемены этих обстоятельств были очень частыми, и адаптация культуры к ним толь же активной. Да и формы адаптации сильно изменились; менялась в первую очередь культурная символика. В ходе истории от стадии к стадии динамика изменений социальных условий, а с ней и темпы культурной изменчивости неуклонно нарастали. Это хорошо заметно по скорости «протекания истории», которая от века к веку увеличивается (на самом деле быстрее, чем раньше, меняются социальные обстоятельства бытия общества и их символическое отражение в культуре).

Сложнее понять природу культурной изменчивости, вызванную внутренними процессами саморазвития сообщества. Подобное саморазвитие заключается в усложнении структуры общества как социальной системы, обусловленное многими факторами, но более всего – углублением специализированности в деятельности людей, превращением их во все более узких и высококвалифицированных специалистов, что ведет к большей дифференциации их социальных интересов [8]. Это в свою очередь детерминирует появление новых социальных заказов на культуру и – как ответ – новых культурных форм [9]. В отличие от культурной адаптации, обусловленной тем, что культура является формой бытия общества и меняется с изменением внешних условий этого бытия, изменчивость культуры, вызванная внутренними причинами, в основном связана с тем, что общество самореализуется в формах своей культуры и меняет ее параметры в соответствии с собственным развитием. Образно говоря, в первом случае костюм меняется в связи со сменой погоды, а во втором – в связи с изменением пропорций тела владельца. Но в любом случае необходимость изменений сначала рефлексируется сознанием человека (не всегда системно), и лишь потом эти изменения воплощаются в культурных формах.

Здесь важно понимание того, что модальность устойчивости культуры и модальность ее изменчивости не исключают друг друга, а являются обязательными составляющими любого варианта культурной динамики. Только в разные исторические эпохи и в разных ситуациях они присутствуют в различной пропорции. Например, модель культурной динамики, разработанная мной несколько лет назад, структурирует ее на несколько таких вариантов [10]. В частности сохранение и воспроизводство системы – это вариант с абсолютным преобладанием модальности устойчивости, а модальность изменчивости присутствует здесь только в пределах допустимой интерпретации канонических форм. В варианте культурного развития и модернизации системы обе модальности функционируют в сопоставимых пропорциях, но в основных системообразующих параметрах культуры все-таки преобладает тенденция устойчивости, а изменчивость охватывает частные формы и подсистемы. А вот в варианте обновления системы и преодоления традиции, напротив, модальность изменчивости определяет именно основные системообразующие параметры культуры, в то время как отдельные формы и подсистемы могут сохранять свою традиционность.

В научной литературе последних десятилетий часто приходится сталкиваться с сетованиями ученых на то, что современная культура переживает кризис. Представляется интересным рассмотреть эту тему в проблемном ключе этой статьи. Что такое культурный кризис? Это ослабление культурно-консолидирующих связей в общественном развитии, вызванное той или иной причиной. В жизни всякого сообщества наблюдается баланс социально-дифференцирующих тенденций, связанных с соперничеством социальных интересов и усиливающих динамику процессов развития, и культурно-консолидирующих тенденций, связанных с единством ценностных ориентаций людей и усиливающих социальную устойчивость социума. Рост социально-дифференцирующей тенденции несет в себе опасность технического распада социума, а чрезмерное возрастание культурно-консолидирующей тенденции чревато опасностью застоя и трансформации социума в религиозную секту или что-то подобное. В истории мы знаем примеры и того, и другого. Важен баланс обеих тенденций. Культурный кризис – это не изменение каких-то внешних проявлений культуры и ее форм, а значимое ослабление культурной консолидации и рост социальной дифференциации населения, настолько сильное, что возникает опасность распада социума. Можем ли мы сейчас сказать такое о каком-либо из индустриальных или постиндустриальных социумов современности? Безусловно, нет. А в России мы наблюдаем противоположную тенденцию – превращение страны в религиозную секту.

Думаю, что рассуждения о культурном кризисе – это ритуальные слова, за которыми скрывается просто недовольство ученого какими-то чертами современной культуры. Но культура не обязана нравиться всем и всеми своими чертами. Мне, к примеру, не все нравится в культуре барокко, но это не означает, что барочная культура кризисная. Конечно, если видеть главные культурные проблемы человечества в истолковании искусства, чем увлечены некоторые культурологи, то кризис – это перманентное состояние художественной практики (и потому, что социальный заказ меняется быстрее, чем на это реагируют художники, и потому, что оценки актуального состояния художественной практики всегда субъективны). Но все-таки большинство ученых видит в культуре не только искусство, и их суждения о кризисе более фундаментальны.

Я полагаю, что, в конечном счете, за представлениями о кризисе стоит та или иная степень идеологической ангажированности ученого, его служение (нередко латентное) какой-то политической идеологии. Этого не следует стесняться, поскольку все ученые-гуманитарии (обществоведы) являются идеологическими работниками и обслуживают какую-то политическую доктрину, хотят они этого или нет, осознают это или не осознают. Такова природа гуманитарного знания, отражающего разные интерпретации социальной реальности, и в этом нет ничего зазорного. Но, благодаря этому, состояние культуры оценивается разными исследователями либо как процветающее, либо как кризисное, либо как сбалансированное. Это в большой мере зависит от того, как относиться к актуальному состоянию истории. Рассуждения о культурном кризисе – это признание несоответствия возможностей культуры современным проблемам, решаемым историей.

История как процесс регулируется по существу теми же факторами, что определяют и культурную динамику. В истории точно также наблюдается модальность социальной устойчивости (стабильность организационной структуры социума) и модальность социальной изменчивости (гибкость этой структуры и ее поэтапное усложнение). И детерминируется это в основном теми же причинами, что и модальности культурной динамики.

Ведь культурная динамика – это только отражение в символических формах коллизий исторического процесса. Когда мы говорим об историческом процессе, мы делаем больший акцент на его социальных технологиях и результатах (социальной прагматике), а когда говорим о динамике культуры, то делаем больший акцент на символическом отражении этих социальных результатов в культурных формах (семиозисе бытия). Но всякий раз, когда рассматривается культурная форма и ее символическое содержание, ученый обязан помнить, что это лишь условное отражение какой-то практической социальной коллизии.

Благодаря этому культура выступает как главная атрибутивная черта истории, как носитель форм, специфичных для того или иного времени. Как правило, исторические периоды и артефакты атрибутируются именно по своим культурным чертам, характерным для какой-то исторической эпохи. В этом отношении показательно, что большинство дописьменных социальных общностей древней истории называются археологическими культурами (например, культура ленточной керамики, культура ямочно-гребенчатой керамики, культура боевых топоров, культура воронковидных кубков и т.п.), поскольку единственное, что мы про них знаем и можем восстановить по археологическим остаткам, – это черты их материальной культуры. Иных атрибутивных признаков от них не осталось. Культура общества – это и есть его история в непосредственном фактурном воплощении – от глиняных черепков до художественных шедевров.

Здесь можно обратиться к еще одному образному сравнению, назвав культуру «лицом истории». Мы различаем людей по многим характеристикам, но главным признаком индивидуализации человека является его лицо (недаром именно фотография лица вклеивается в основные документы, удостоверяющие личность). Точно также главным индивидуализирующим признаком (чертой) всякого конкретно-исторического сообщества является его культура, на основании которой происходит атрибуция сообщества, выстраиваются предположения о его происхождении, родственных связях и т.п. (преимущественно по языку, который здесь понимается как часть культуры). Именно по признакам культуры мы судим о принадлежности сообщества к той или иной эпохе (в рассматриваемый момент), хозяйственно-культурному типу, цивилизации.

Цивилизационная классификация сообществ представляет собой особую сложность. В ходе истории в принципах общественного устроения и преобладающих ценностных ориентациях человечества стихийно сложились два варианта развития, основанные на выборе образца свободы, который реализуется и в социальных институтах, и в культуре. Первый – это свобода личности и общества от контроля со стороны политической власти, что является краеугольным камнем западного либерализма, и к реализации которого Запад шел на протяжении всей своей истории. И второй – это свобода политической власти от общественного контроля, что характерно для ментальности Востока и в той или иной форме реализовывалось в первую очередь там. Этот вопрос совсем не простой и не только нравственный. Он отражает потребный для общества уровень эффективности власти. Либо главной ценностью признается личность и возможности ее полной социальной самореализации, ради чего ограничиваются полномочия политической власти (либерализм), либо ради обеспечения максимальной эффективности государственной власти ограничивается свобода личности и возможности удовлетворения ее интересов (этатизм).

А это проблема не только актуальной политики, но и всей культуры, господствующей на Западе и Востоке. Восток не дал человечеству Рафаэля, Шекспира и Баха не потому, что там меньше талантов, а потому, что там иные культурные установки, другая свобода творческой самореализации личности. Та же ситуация наблюдается с выдающимися учеными, изобретателями и т.п. Зато Запад не обладает такими возможностями по социальной мобилизации масс, как Восток, такой социальной дисциплиной и готовностью миллионов людей исполнять указания власти. Либо общество и его интересы обладают определенной автономией от государства, либо государство полностью подминает под себя общество. В последние десятилетия заметно активизировался обмен людьми между Западом и Востоком, что может получить отражение и в рассматриваемой культурной типологии.

Эти два подхода к возможностям общества и государства не обязательно противоборствуют, а в основном реализуются на собственных исторических территориях. Ситуация с Россией, которая на протяжении большей части своей истории мечется между ценностями Запада и Востока, в своем роде уникальна. Поиском объяснения причин этих метаний заняты лучшие отечественные умы еще со времен Ломоносова. Но однозначного объяснения они не находят. Этим определяются и особенности русской культуры, для которой равно актуальны феномены Пушкина и Бенкендорфа, интеллигенции Серебряного века и Распутина с Гапоном, людей, выходящих на Болотную площадь, и Антимайдана. Все это характерные черты как истории, так и культуры.

Культура в своих символических формах отражает историю в той же мере, как история в своей событийной последовательности отражает социальную реальность существования общества. Адекватное понимание культуры того или иного общества практически невозможно вне контекста его истории и соответственно вне контекста социальной реальности общественного бытия. Этим обусловливается наше плохое понимание культур древних сообществ, поскольку мы плохо знаем социальные реалии их жизни. Этим обусловливается и наше неадекватное представление о собственной национальной культуре, поскольку наша история регулярно переписывается по капризам каждого правителя, который после смерти будет разоблачен как злоумышленник, и вся история опять переписана заново. Так что культура общества начинается с культуры его исторического сознания. Как говорил герой булгаковского «Собачьего сердца» профессор Преображенский: «Разруха начинается в головах…». Это особенно верно по отношению к культуре.

В XIX веке ничто не обсуждалось учеными с таким воодушевлением как история, а в ХХ веке таким же повышенным научным вниманием пользовалась культура. Было высказано множество интереснейших научных и философских суждений на этот счет. Однако наше понимание природы истории и культуры осталось совершенно неудовлетворительным. Почему? На мой взгляд, потому, что никакой истории и никакой культуры как самостоятельных сущностей на свете нет, и никакой собственной природой они не обладают. И история, и культура – это только слова, абстрактные понятия, используемые учеными (философами) для обозначения интересующих их ракурсов описания и анализа социальной реальности, суть которой в практической жизнедеятельности людей и их взаимоотношениях по поводу этой жизнедеятельности. Вот это на самом деле есть, и результаты (продукты) этой жизненной активности людей в их материальных, идеальных, социальных, художественных, информационных и других формах мы видим и пользуемся ими. При этом событийный аспект этой жизнедеятельности (практическое бытие) мы называем словом «история», а ее нормативный аспект (установки сознания) – словом «культура».

Человеческие интересы, опредмеченные в продуктах деятельности, в образе и качестве жизни – это и есть социальная реальность в наблюдаемых формах. А история и культура – это только научные понятия, отражающие разные аналитические взгляды на социальную реальность. Но реальность при этом остается одной и той же, независимо от того, выделяем ли мы в ней ее социальные коллизии и называем это историей или делаем акцент на отражении этих коллизий в символических формах, удобных для нашего сознания, и называем это культурой.

Историю можно назвать содержанием социального бытия, а культуру его формой. Но одно невозможно без другого. И культура всегда сидит на коленях истории, заслоняя ее собой (форма всегда заслоняет содержание), а при попытке запечатлеть историю мы, как правило, изображаем культуру.

Впрочем, при более глубоком осмыслении портрет Истории с Культурой на коленях оказывается портретом человека, смотрящего в зеркало и размышляющего «Неужели это я?» …
 

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ 15-03-00031 «Культурное регулирование социальной динамики».
[1] Le Goff, Jacques. Pour un autre Moyen Age. Temps, travail et culture en Occident. Paris: Gallimard, 1977 (Ле Гофф Ж. Другое Средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 2002); Савельева И.М., Полетаев А.В. Социология знания о прошлом: Учебное пособие для вузов. М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2005 и др.
[2] См.: Braudel, Fernand. Civilisation matérielle, économie et capitalisme, XV-XVIII siècle. Tome 1. Les structures du quotidian: le possible et l’impossible. Paris: Armand Colin, 1967 (Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV–XVIII вв. Т. 1. Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986).
[3] Вопрос об этом поднимался К.Э. Разлоговым на культурологических конференциях 2010-2012 гг.
[4] См.: Eco, Umberto. Arte e bellezza nell’estetica Medievale. Milano: R.C.S. Libry & Grandi Opere S.p.A., 1994 (Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике. СПб.: Алетейя, 2003).
[5] См. об этом: Levi-Strauss, Claude. Tristes tropiques. Paris: Plon, 1955 (Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Мысль, 1984); Leroi-Gourhan, Andre. Le géste et la parole: Technique et langage & La mémoire et les rythmes, 2 vols. Paris: Albin Michel, 1964–1965 и др.
[6] Шнирельман В.А. Демографические и этнокультурные процессы эпохи первобытной родовой общины // История первобытного общества. Эпоха первобытной родовой общины. М.: Наука, 1986.
[7] Общая концепция культуры как адаптивно-адаптирующей системы была разработана Э.С. Маркаряном. См.: Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука: (логико-методологический анализ). М.: Мысль, 1983.
[8] См. об этом: Durkheim, Emile. De la division du travail social. Paris: Presses Universitaires de France, 1893 (Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991).
[9] См.: Флиер А.Я. Структура и динамика культурогенетических процессов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. М.: РИК, 1995.
[10] Флиер А.Я. Культурные индустрии в истории и современности: типы и технологии [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2012. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2012/3/Flier_ Cultural-Industries/. Дата обращения 13.05.2015.

© Флиер А.Я., 2016

Статья поступила в редакцию 11 сентября 2015 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru