Электронный журнал «Культура культуры» :: Топы и особенность сознания

НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО
НАУЧНАЯ АССОЦИАЦИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ КУЛЬТУРЫ

Научное рецензируемое периодическое электронное издание
Выходит с 2014 г.

Гипотезы:

ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ

Э.А. Орлова. Антропологические основания научного познания

Дискуссии:

В ПОИСКЕ СМЫСЛА ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ (рубрика А.Я. Флиера)

А.В. Костина, А.Я. Флиер. Тернарная функциональная модель культуры (продолжение)

Н.А. Хренов. Русская культура рубежа XIX–XX вв.: гностический «ренессанс» в контексте символизма (продолжение)

В.М. Розин. Некоторые особенности современного искусства

В.И. Ионесов. Память вещи в образах и сюжетах культурной интроспекции

Аналитика:

КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

А.Я. Флиер. Социально-организационные функции культуры

М.И. Козьякова. Античный космос и его эволюция: ритуал, зрелище, развлечение

Н.А. Мальшина. Постнеклассическая парадигма в исследовании индустрии культуры России: Новый тип рациональности и системы ценностей

Н.А. Хренов. Спустя столетие: трагический опыт советской культуры (продолжение)

Анонс следующего номера

В.М. Розин

Топы и особенность сознания

Аннотация. В статье рассматривается феномен человеческого сознания и различные его составляющие: самосознание, рефлексия, знание и т.п. Автор приходит к выводу, что индивидуальное сознание формируется в большой мере самим человеком, (хотя и, разумеется, латентно) в своем сознании он в основном такой, каким хочет быть.

Ключевые слова. Сознание, рефлексия, существование, топы сознания, психология личности.

Трудно сказать что-то новое о сознании, возможно, потому что на основе сложившихся методов изучения уже все, что можно было сказать, было сказано и разжевано. Свежий взгляд, предполагает и новый подход. Мой опыт исследования сложных явлений позволяет говорить о таком подходе, я его называю «топический анализ» («топическое исследование»). Поясню. Есть одно известное обстоятельство, затрудняющее понимание и изучение сознания, впрочем, как и других сложных феноменов. Научное изучение основывается на идеализации (построении идеальных объектов) и дискурсивности, которые заставляют выделять в изучаемом явлении какую-то одну сторону. Так мы изучаем сознание в философии, психологии, антропологии, феноменологии, семиотике и других наука х. Каждая из названных научных дисциплин берет сознание со своей стороны, а в целом оно не схватывается.

Конечно, именно философия должна решать эту задачу удержания и представления целого, но у нее по отношению к современным исследованиям это плохо пока получается. Топическое исследование, включающее в себя холистический подход (т. е. рассмотрение сознания как целого) и обычный рациональный (построение схем, понятий, получение знаний в определенных дискурсах) и даже самосознание, на мой взгляд, как раз и должно восполнить этот пробел. Кратко топический анализ можно охарактеризовать как выделение «топов» явления и их анализ. Что я понимаю под топом (от древнегреческого τόπος — букв. «место», перен. «тема», «аргумент»)? Определенный срез (план, предмет) изучаемого явления (в данном случае сознания), с одной стороны, рассматриваемый как самостоятельная реальность, с другой — тесно связанный с другими топами, которые выступают как необходимые условия существования данного топа. Хотя интегральное представление о сознании должно включать описание всех его топов, тем не менее, отдельные топы могут рассматриваться самостоятельно, как обладающие специфической логикой и событийностью. Их связь с другими топами обнаруживается явно на следующем этапе построения знания о сознании; неявно она должна быть задана в строении топа.

Но это так сказать, первый этап топического анализа, на котором феномен как целое удерживается и одновременно задается не только совокупностью топов, но и возникающим в сознании видением изучаемого явления. Учитывая эту особенность, первый этап вполне можно отнести к феноменологическому типу мыслительной работы. На втором этапе строятся дискурсы, позволяющие в рамках того или иного подхода (например, генетической реконструкции или диспозитивного анализа [1]) вывести и связать между собой стороны и характеристики явления, выделенные в отдельных топах. При этом важно, рассматривать сознание уже не как ставшее, а как становящееся и изменяющееся. По сути, на первом этапе мы получаем набор характеристик и различений, относящихся к сознанию как вещи в себе, а на втором — на их основе, а также ряда других знаний и соображений конституируем сознание как идеальный объект и диспозитив. На этом втором этапе в конструктивной и аналитической работе преодолевается характерная для топического анализа несвязанность характеристик разных сторон и аспектов рассматриваемого сложного явления.

На идею топов и связанный с ними анализ я вышел в процессе написания книги, посвященной анализу социальности [2]. Понял, что социальность также как и предыдущие сложные явления (технику, право, любовь, науку, философию) я описывал, выделяя несколько самостоятельных предметных областей, для каждой из которых была характерна своя логика. При этом одновременно понимал, что эти предметы, несмотря на независимость, как-то взаимосвязаны, точнее согласованы, а попытка свести их к одной реальности или онтологии была бы неправильной (прежде всего, потому, что я не знаю целого и связей, которые объединяют в это целое отдельные выделенные мною предметные области). Конкретно речь шла о пяти топах социальности, а именно:

— первый топ, способ (подход, ценности, рамка) конституирования социальности исследователем;

— второй, описание (анализ) направляемых и спонтанных социальных трансформаций;
— третий, характеристика взаимодействий субъектов социального действия, к которым относятся общество, власть, сообщества, индивиды и личности;

— четвертый, задание и характеристики социального действия, позволяющего направлять процесс социальной трансформации;

— пятый топ, истолкование социальности как своеобразного организма.

Эти топы я проиллюстрировал на материале анализа книги З. Баумана «Актуальность холокоста». Топами в данном случае являются. Первый, ценности и методология изучения холокоста, конкретно, те представления, которые обусловили в его исследовании природу холокоста как социального феномена. Так Бауман стремился реализовать культурно-исторический взгляд; рассмотреть холокост как идеально- типическое построение (по М. Веберу); отчасти понять механизм становления этой страшной реальности, т. е. провести в своем изучении ослабленный вариант естественнонаучного подхода (ослабленный потому, что не было ни применения математики, ни экспериментов в духе естествознания); критикуя традиционную социологию и намечая новое понимание социальной реальности, реализует он и философско-методологический подход; наконец, налицо его гуманитарные пристрастия.

Второй топ, процесс становления и функционирования холокоста. Этот процесс был запущен нацистскими посылами (программами и проектами) и включал в себя ряд событий: захват нацистами власти, создание социальной технологии окончательного решения еврейского вопроса, а также других нацистских технологий (развертывание армии, идеологии и судопроизводства, воспитание молодежи и пр.), построение новых институтов, обеспечивающих воспроизводство данных технологий. Речь идет о социальной трансформации, в результате которой сложился новый тип социальности, характерный для третьего рейха.

Третий топ. Анализ взаимоотношений, складывающихся между нацистской элитой, немецким обществом, профессиональными сообществами, евреями и другими этносами, подвергавшимися геноциду, народами, которые считались как союзниками Германии, так и его врагами. Например, сначала немецкое общество было напугано еврейскими погромами и нарушением Гитлером международных прав, и в этом смысле оно не поддерживало его, но потом нацистской элите с помощью немецкой бюрократии и судейского корпуса, а также выполнения обещаний порядка и более обеспеченной жизни удалось склонить общество поддержать политику Гитлера.

Четвертый топ. Сложная система управления социальными нововведениями, которую создало нацистское государство (этот топ Бауман фактически не рассматривал, но в других исследованиях нацизма он анализировался; см. например, доклад А. Б. Рудакова «Контроль над обществом: опыт Главного управления имперской безопасности Третьего рейха» [3]).

Пятый топ. Характеристика становления и функционирования нацистского государства и общества в качестве социального организма. Для внутренней среды третьего рейха было характерно создание согласованных социальных институтов, обеспечивающих решение поставленных Гитлером задач; для внешней — завоевание или уничтожение других народов. Но Гитлер не учел ни общей экономической мощи его противников, превосходящей немецкие возможности, ни быстро возрастающего сопротивления его армиям, ни слабости и античеловечности самих идей, предлагаемых нацистами миру. В результате ему не удалось реализовать свою программу, а Германия была разгромлена, т. е. нацистский социальный организм не смог выжить в борьбе с социальными организмами СССР и Запада [4].

Теперь к нашей теме. Реализация заявленного подхода позволяет наметить (речь идет о первом этапе топического исследования) следующие топы сознания: самосознание, знание, существование, реальности и временность. Попробуем охарактеризовать их в первом приближении.

Самосознание. С технической стороны психологи это явление знают еще со школы Вундта как интроспекцию (самонаблюдение). «Метод интроспекции (буквально, “смотрения внутрь”) был признан не только главным, но и единственным методом психологии, — пишет Ю. Б. Гиппенрейтер. — Я хочу подчеркнуть, казалось бы, кристальную ясность и строгость выводов психологии того времени относительно ее метода. Все рассуждение заключено в немногих коротких предложениях: предмет психологии — факты сознания; последние непосредственно открыты мне — и никому больше; следовательно, изучать их можно методом интроспекции и никак иначе» [5]. Несмотря на критику этого метода, думаю, никак иначе к сознанию не подобраться, если речь идет о начале изучения.

Другое дело, каким образом строить самонаблюдение и интерпретировать его результаты. Здесь вполне может помочь опыт феноменологии. Вот что пишет Гуссерль в «Логических исследованиях»: «Я никого не могу заставить с очевидностью усмотреть то, что усматриваю я. Но я сам не могу сомневаться, я ведь опять-таки с самоочевидностью сознаю, что всякое сомнение там, где у меня есть очевидность, то есть, где я непосредственно воспринимаю истину, было бы нелепо. Таким образом, я здесь вообще нахожусь у того пункта, который я либо признаю Архимедовой точкой опоры, чтобы с ее помощью опрокинуть весь мир недоразумения и сомнения, либо отказываюсь от него и с ним вместе от всякого разума и познания» [6]. Эмпирические явления, комментирует эти высказывания Пиамы Гайденко, «не есть, по Гуссерлю, чистый феномен, а значит, не является предметом чистого (феноменологического) восприятия, т. е. восприятия адекватного. Эмпирическое явление, по Гуссерлю, никогда “само себя не показывает”, оно всегда дано нам через систему связей и опосредований и не есть нечто непосредственно очевидное. Потому феноменология и требует совершать по отношению к эмпирическому миру акт “вынесения за скобки”, и только после этого она получает поле для своих исследований. Предметом непосредственного восприятия могут быть, таким образом, лишь структурные моменты самой трансцендентальной субъективности. Интенциональные акты чистого сознания — вот то, что может быть пережито с полной очевидностью. Как отмечает З. М. Какабадзе, лозунг Гуссерля “к самим предметам!” означает требование обратиться к трансцендентальной субъективности как к последней основе, «центру мировых отношений», которая конституирует способ бытия всякого сущего» [7].

В методологии самосознанию можно поставить в соответствие рефлексию. Для пояснения можно обратиться к опыту Московского методологического кружка (ММК), из которого вышел ваш покорный слуга. На первом этапе, примерно до середины 60-х гг. рефлексия специально не анализировалась, это был рабочий инструмент семинарского мышления. Мы постоянно делали предметом обсуждения, критики и анализа наши собственные рассуждения и в связи с этим меняли, перестраивали их. Здесь стоит обратить внимание, что трансформация мышления под влиянием рефлексии предполагала, во-первых, реконструкцию (отображение в знании) нашей мыслительной деятельности, во-вторых, сдвиг, изменение позиции рефлектирующего по отношению к рефлексируемому. М. Бахтин утверждал, что такой сдвиг предполагает позицию «вненаходимости», что в нашем случае достигалось в коллективной семинарской работе с ее установками на критику и развитие мышления [8]. Но, говоря в тот период о рефлексии, мы не осознавали наличие подобной позиции «вненаходимости», напротив, под рефлексией имели в виду, прежде всего философское (Гегель, Шеллинг, Фихте) понимание рефлексии, где, как правило, отождествлялись позиции рефлексируемого и рефлексирующего. Данное понимание и употребление рефлексии можно назвать «нерефлексированным» и «содержательным».

На втором этапе можно указать следующие два понимания рефлексии. Во-первых, рефлексия — это механизм развития деятельности, особый метод философской дедукции, сходный с фихтеанским; недаром Г. П. Щедровицкий, анализируя рефлексию, пишет о мистике [9]. У Фихте рефлексия, выступая механизмом развития сознания, одновременно принадлежит сознанию. Но как в таком случае она может сознание развивать? Во-вторых, рефлексия — это уже осознанное отображение способов работы самих методологов, но такое, которое выступает необходимым условием объективного развития деятельности. Дело в том, что методолог, предписывая другим специалистам, как надо правильно мыслить, должен был убедить их, что его предписания и схемы способствуют реальным тенденциям развития.

Со своей стороны, анализируя деятельностный подход, я старался показать в своих исследованиях рефлексии, это понятие было призвано объяснить целостность и развитие человека как личности. С одной стороны, личность постоянно приобретает новые знания, представления, понятия, способности, с другой — все эти новообразования прочно закованы в круг «я», принадлежат универсуму личности и, следовательно, должны проистекать из уже существующего в «я», то есть из старого. Разрешение этого противоречия происходит в рамках рефлексивного мышления. Универсуму личности приписывается особая способность — рефлексия, сочетающая в себе одновременно искусственный план (отображение деятельности души, познание ее) и естественный (сама рефлексия есть часть души, механизм ее изменения). Безусловно, личность изменяется не только и не столько сама по себе, сколько под влиянием внешней среды (взаимоотношений с «другими», деятельности, попыток разрешить различные проблемы) и поэтому отнюдь не является универсумом. Однако в плане реальности «я» личность есть именно универсум, и пока подобная точка зрения работает, будет работать и понятие рефлексии.

Еще одна трактовка рефлексии преодолевает ее рассмотрение как автономного деятельностного механизма развития, связывая рефлексию с внешним контекстом — позицией и задачами исследователя, осуществляющего рефлексию, выбором средств рефлексивного описания, способами использования рефлексивных описаний и другими моментами. «Размыкание мышления», то есть отказ от имманентной ее трактовки, естественно, повлек за собой и кризис понятия рефлексии, девальвацию рефлексии, о чем точно пишет А. Огурцов. «Метафизика субъективности, рассматривавшая рефлексию как мышление о мышлении, противопоставляется в современной философии онтологической интерпретации актов понимания, неотторжимых от той действительности, с которой они сопряжены и которую они выражают. Мышление трактуется как мышление-в-потоке жизни, а дистанцирование, с которым связан акцент на рефлексивной трактовке мышления, рассматривается как ограниченное и требующее деконструкции» [10]. В рамках данного подхода, на мой взгляд, наиболее продуктивного, поскольку мы может контролировать рефлексивное познание, происходит распредмечивание и денатурализация рефлексии; последняя перестает пониматься как автономная способность человека или механизм развития деятельности, независимый от жизненного контекста.

Я указал на две полярные трактовки самосознания, для психологии, возможно, самые важные, но трактовок самосознания, конечно, значительно больше. Вероятно, разумно сначала описать основные из них, а уже потом делать обобщения о природе и сущности самопознании. Тем не менее, можно высказать предварительную гипотезу, касающуюся сущности топа самопознания. Вот она — самосознание помогает осуществить выбор и направить процессы сознания. На это предположение наводят прежде всего исторические соображения.

Известно, что в средних веках значение слов сознание и совесть в значительной мере совпадали. Но каков средневековый смысл совести? Весть от Бога, который подсказывает выбор и направляет человека. В эпоху Возрождения Николай Кузанский наделяет разум и способностью отражения (получения знаний), и способностью управления. «Ум, — пишет он, — есть живая субстанция, которая, как мы знаем по опыту, внутренне говорит в нас и судит и которая больше любой другой способности из всех ощущаемых нами в себе духовных способностей уподобляется бесконечной субстанции и абсолютной форме» [11]. Здесь, как мы видим, функцию Бога берет на себя ум (разум) человека. точнее, личность, поскольку именно она наделяется гуманистами способность творить самого себя (как писал Пико делла Мирандола, бог поставил человека в центр мира и сказал, что он славный мастер, который по собственному желанию может стать, чем пожелает).

В новое время выдвижение на первый план сознания было связано с новым ощущением и пониманием человеком себя — как «Я», личности, обладающей желаниями, волей, способной самостоятельно, без поддержки Бога, жить, действовать, мыслить. По мере развития такой самостоятельный человек должен был согласовывать новые представления о себе со старыми, аналогично подобное согласование было необходимо, когда человек попадал в принципиально новые ситуации (вел себя неожиданно для самого себя), сталкивался с новыми людьми, отождествлял себя с ними и т. д. При этом новое состояние личности воспринималось как проистекающее из старого (ведь личность одна). Сознание как ясная, истинная инстанция личности, совмещающая функции отображения и разума (разум в Новое время встал на место Бога и ангела (хранителя), берет на себя задачу осуществлять в личности все подобные синтезы. Сознание постоянно фиксирует несоответствие «Я» самому себе, осмысляет его с точки зрения другой инстанции «Я», то есть разума. Но это и есть рефлексия, как ее понимал Локк. Она выполняет две функции: получает знания о внутренних деятельностях души и осмысляет, сознает эти деятельности (момент, связанный с разумом). Этим функциям как раз и соответствует понимание Локком рефлексии как «отражения», «отклонения», то есть переноса осознаваемых внутренних деятельностей души в иную сферу — разумную; да и роль рефлексии у Локка любопытна — обеспечивает веру, познание, воспоминание.

Знание. Стоит развести два типа знаний, доступ к которым обеспечивает сознание. Первый тип «непосредственные знания», получаемые индивидом в бодрствовании или в сновидениях. В первом случае это знания, доставляемые восприятием, во втором — действием сновидческого тела (сновидческого я). Например, вот в данный момент я пишу статью, и мое сознание автоматически предоставляет мне знания, необходимые для осуществления моей деятельности. Но та же самая работа (что я пишу статью) мне может сниться; тогда знания, которые я затем вспомню после пробуждения, продуцируются, с одной стороны, «сновидческим сознанием», с другой — сознанием обычным, начинающим действовать после сна. При этом не стоит считать, что непосредственные знания получаются в результате простого отражения в сознании событий и предметов внешнего или внутреннего мира. Сознание не зеркало, а экран, на котором изображения и тексты возникают в результате действия самых разных «программ»: восприятия, воображения, мышления, концептуализации и др.

Второй тип знаний можно назвать «опосредованными и привлекаемыми». Это знания, которые индивид имеет в своей памяти и по мере надобности извлекает и привлекает. Впервые на них обратил внимание св. Августин. В памяти, пишет он, «встречаюсь я сам с собой», там же ум «принимает» все сложенное (то есть то, что удалось запомнить) для последующей «переработки и обдумывания» [12]. «Ум, — поясняет С. С. Неретина, — тождественный душе, оказывается, по Августину, местом, где “происходит процесс собирания, то есть сведения вместе, а это и называется в собственном смысле “обдумыванием”» [13].

Не стоит удивляться и спрашивать, причем здесь ум, память, душа? Дело в том, что сознание в роли привлекаемого знания открывает доступ ко всем структурам, поставляющим знания. Сознание здесь работает и само по себе и как посредник воображения, мышления, эмоций, и многих других форм практикования, например, игры, общения, схематизации. При этом вспоминаем и то, что было на самом деле, то, что мы примыслили. Последний случай, например, обсуждает З. Фрейд, разбирая детские воспоминания одного своего клиента. Он спрашивает: отражают ли эти воспоминания реальные события, имевшие место с клиентом в детстве (Фрейд называет эти события «первичной сценой») или этих событий реально не существовало, а то, что за них принимает клиент, индуцировано его более поздними фантазиями, возможно, навеянные самим психотерапевтом.

«Тут, — пишет Фрейд, — я не рискую дать решающий ответ. Должен сказать, что считаю большой заслугой психоанализа уже самую постановку такого вопроса. Но не могу отрицать, что сцена с Грушей, роль, которую ей пришлось сыграть в анализе, и влияние ее в жизни легче и полнее всего объясняются, если считать в данном случае «первичную сцену» реальной, хотя в других случаях она может быть фантазией…

Допускаю, что этот вопрос — самый тонкий во всем психоаналитическом учении. Я не нуждался в сообщениях Адлера и Юнга, чтобы критически задуматься над возможностью, что утверждаемые анализом детские переживания, — пережитые в невероятно раннем детстве! — скорее, основаны на фантазиях, сочиненных по поводу более поздних случаев, и что необходимо допустить проявление конституционального момента или филогенетически унаследованного предрасположения во всех тех случаях, когда в анализах» [14].

Стоит обратить внимание и такой момент: особенностью осознавания определенного феномена, во всяком случае, начиная с античности, выступает мышление. Мы осознаем в ходе и контексте рассуждений и других мыслительных построений. Вот, например, как в средние века известный мыслитель Северин Боэций осознает свое бедственное положение. В последнем своем произведении «Утешение философией», написанном перед смертью в тюрьме, он задается вопросом, почему Бог допускает несправедливость. Ставится этот вопрос, имеющий непосредственное отношение к судьбе Боэция, при обсуждении проблемы природы «случая», которому при наличии Божественного провидения вроде бы не остается места. «Ярче и определеннее, — пишет Боэций, — очерчивается долг мудрости, когда блаженство правителя каким-то образом распространяется и на подвластные народы. Так бывает, когда тюрьма, смерть и другие наказания, налагаемые законом, обращаются против наиболее преступных граждан, ведь они для этого и созданы. Если же происходит обратное, и добрые люди пожинают наказания за чужие злодеяния, а награды, причитающиеся добродетели, отнимают дурные, — это вызывает большое удивление, и я желаю знать от тебя, что является причиной такой несправедливости и беззакония. Я бы меньше поражался этому, если бы полагал, что в мире правит слепая случайность. Но мое изумление не имеет границ, ибо Бог, управляющий всем, вместо того чтобы дать добрым сладкое, а злым — горькое, напротив, добрых наделяет суровой участью, а злых — такой, какую они желают. Если это не порождается определенными причинами, то, следовательно, вызывается случайностью» [15].

Разрешение этой коллизии Боэций видит в особой трактовке случая не как реальности, а как «знака провидения», значение которого скрыто от человека. Тем не менее, осуществляя разумный, нравственный поступок, характеризующийся направленностью к Благу (Богу), человек перестает быть рабом случай. «Смысл провидения состоит, — по Боэцию, — не в том, чтобы сообщать вещам необходимость, при которой исключается сама возможность случая и все возвращается к идее судьбы, а в том, чтобы быть знаком необходимости их осуществления в грядущем… Сущность знака — обозначать скрытое, но не творить сущности означаемого. “Следовательно, то, что произойдет в будущем, не является необходимым до того момента, когда происходит, а не обретя существования, не содержит необходимости появления в грядущем” … Идея поступка как спасения души становится для (Боэция) него одной из важнейших. Поступок опять же есть поступь свободной воли наделенного разумом существа. Случай же зависит от того, какой силой разума наделено это существо, поскольку оно “обладает свободой желать или не желать, однако не в равной степени”» [16].

Существование. Даже и неискушенный в философии и психологии человек, вероятно, знает, что его существование тесно связано с работой сознания. Вот мы проснулись после снов без сновидений, и сразу или постепенно осознаем себя и окружающий мир, как будто рождаемся заново. А если видели сны, то, пробудившись, тоже рождаемся вновь, осознавая при этом, что спали и побывали в другом мире (большинство считают его иллюзорным, но некоторые в этом сомневаются). Если мы можем сомневаться, работает ли наше сознание во сне (я показываю, что иногда работает, но не в полную силу, иногда полностью отключено [17]), то практически никто, кроме верующих и эзотериков, не сомневается, что смерть предполагает исчезновение сознания. Вряд ли кто-нибудь будет возражать, что с действием сознания связаны наши эмоциональные состояния (переживания страха, радости, уныния, подъема духа и т. д.), а также различные чувства. Часто эти состояния вызываются физиологическими или другими внутренними причинами и расстройствами, но, чтобы осознать и пережить их необходимо сознание. Существовать — значит жить, быть активным, соответственно, чтобы сознавать, нужны усилия, активность. Например, мы говорим «он потерял сознание», «находится в бессознательном состоянии», «не осознавал, что делал, поэтому и убил» и т. п. Заметим, чтобы оказаться без сознания, не нужно специальных усилий, это происходит само собой, в отличие, например, от усилий, направленных на сохранение сознания («он собрал все силы, чтобы не потерять сознание»). Если сознание отключено (эмоциональный аффект, сильное алкогольное опьянение, сновидение и прочее), человек оказывается в реальности, где перестают действовать нравственные категории и другие культурные нормы и запреты. Другими словами, бессознательное — это состояние естественное — раз, и нейтральное в нравственном отношении — два. Напротив, сознание понимается нами не только как естественное, непроизвольное, но и искусственное, произвольное (необходимо что-то осознать, понять, осмыслить), а также состояние, в той или иной степени предполагающее действие разума и нравственности.

Наконец, выход из собственно экзистенциальных ситуаций, естественно, предполагает действие сознания, которое здесь часто претерпевает метаморфоз. Вот одна иллюстрация, взятая из книги Н. Бердяева.

«Акимушка рассказал мне однажды о необыкновенном событии, происшедшем с ним, когда он был мальчиком. Он был пастухом и пас стадо. И вдруг у него явилась мысль, что Бога нет. Тогда солнце начало меркнуть, и он погрузился в тьму. Он почувствовал, что если Бога нет, то и ничего нет, есть лишь совершенное ничто и тьма. Он как будто бы совершенно ослеп. Потом в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться свет, он вновь поверил, что есть Бог, “ничто” превратилось в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось в новом свете» [18].

Вначале фантазия Акимушки, артикулированная в предложении «Бога нет» (всего два слова, но какие!), погрузила его в экзистенциальную ситуацию, в которой не было места ни солнцу, ни жизни самого мальчика. Потом, вероятно, личность Акимушки, разрешая эту ситуацию и спасая себя, создала и освещенный солнцем мир, и утверждение, что «Бог есть». Налицо удивительная трансформация состояний сознания: сначала тьма и небытие, потом солнце и радостный мир.

Реальности и временность. Наблюдения показывают, что наша жизнедеятельность разворачивается в рамках определенных реальностей (о реальностях см.: [19]). Психическая реальность — это события нашего сознания, подчиняющиеся определенной логике (сновидения, искусства, игры, научного познания, практической жизни и т. п.), которые человек проживает и переживает. Войдя в некоторую реальность, человек знает, какие в принципе события должны в ней иметь место, и как они связаны между собой. Это позволяет ему настроиться на события данной реальности и действовать эффективно. Самой первой реальностью, заинтересовавшей меня еще в конце 60-х годов, были сновидения. Сновидения, с одной стороны, это реализация в период быстрого сна программ и планов блокированной деятельности, с другой — осознание (видение) этой реализации, переживаемое в виде событий определенной реальности (собственно сновидения).

От анализа реальности сновидений я перешел к осмыслению реальностей искусства, игры, общения, размышления над своими проблемами. В этих реальностей другие символические структуры, другие желания («игровые», «ментальные», «коммуникационные»), другие события и реальности. Так, в ходе игры переживаются и изживаются события «игровой реальности» (желание победить, переиграть, общаться, пережить необычные ситуации и т. д.), в ходе общения — «события общения» (возможность высказаться, получить поддержку, понять другого, быть понятым самому и т. д.), в ходе размышлений — “ментальные, личностные события” (переживание проблем, событий, происходящих с человеком, обдумывание их, продумывание способов разрешения этих проблем и т. д.). Хотя все эти события в реальности не похожи друг на друга, у них есть то общее, что все они обеспечивают реализацию соответствующих блокированных желаний человека.

Один пример. Подчиненного вызвал к себе начальник и незаслуженно его обвинил в нарушении трудовой дисциплины. В принципе подчиненный хотел бы возразить, но решил этого не делать, подумав, что «себе дороже». Это типичный случай блокированного желания. Оно может быть изжито разными способами. Во-первых, во сне, например, в виде следующего сюжета: снится начальник или кто-то другой, кому подчиненный говорит все, что он думает о своем начальнике, а именно, что подчиненный не виноват, что его начальник несправедлив и т. п. Во-вторых, в ходе общения на данную тему: подчиненный рассказывает, предположим, своему другу, что ему сказал начальник, что он хотел тому ответить, почему не ответил, какие чувства при этом испытывал.

В-третьих, это же блокированное желание может быть изжито в ходе размышления о случившемся, при этом мысленно проигрывается вся ситуация, переживания подчиненного и способы его поведения (как реальные, так и возможные или невозможные). Во втором и третьем случаях реализация блокированного желания осуществляется на волне протекания соответствующих событий (общения и размышления). В этих случаях одновременно на одном материале реализуются две программы — заданная блокированным желанием и заданная общением или размышлением. Нужно специально обратить внимание, что обычно мы не замечаем, как вместе с эстетическими (ментальными, коммуникационными, игровыми) переживаниями изживаются наши блокированные желания. Однако при некоторой натренированности и рефлексии можно заметить, как меняется наше состояние (наступает облегчение, удовлетворение, происходит смена настроения), после общения с друзьями, прослушивания хорошей музыки, просмотра спектакля или кинофильма и т. д. В принципе изживание блокированных желаний в сферах искусства, игры, общения и размышления, так же, как и в периоды сновидений — это бессознательная активность психики; отрефлексировать можно лишь конечные или промежуточные состояния нашей психики (изменения настроения).

Рассмотрим теперь, как психические реальности формируются. Л. С. Выготский видел особенность человеческой психики в механизме опосредования ее процессов культурными и социальными знаками. С помощью знаков, считал он, человек овладевает собственными психическими процессами, конституирует и направляет их. Необходимое условие этого, как неоднократно подчеркивал Выготский, — процесс социализации, в ходе которого происходит превращение с помощью знаков внешней социальной функции и деятельности во внутреннюю психическую. И действительно, социализация, вхождение в совместную деятельность, построение взаимоотношений с другими людьми, усвоение всего этого неотделимы от самоорганизации психики человека; при этом, вероятно, и формируются определенные психические реальности и отношения между ними.

Хотя каждая психическая реальность осознается человеком как замкнутый мир событий, подчиняющихся определенной логике, во внешнем плане психические реальности человека регулируют каждую такую часть, устанавливают между частями различные отношения. Естественно, что психические реальности формируются не сразу, как не сразу осваивается и складывается у человека деятельность. Так, совсем маленький ребенок практически не имеет разных психических реальностей, у него одна «прареальность». Не появляются психические реальности и у дошкольника, хотя он уже четко различает родителей и себя, сновидения и визуальные впечатления бодрствующей жизни, обычную деятельность и игру и т. д. Дошкольник много может сказать о самом себе и даже в определенной мере осознавать и оценивать свои желания и возможности.

Психические реальности начинают формироваться только с принятием младшим школьником требований к самостоятельному поведению и реальной необходимости в таком поведении в школьной и внешкольной жизни. Если раньше родитель и взрослый подсказывали ребенку, что делать в новой для него или необычной ситуации, как себя вести, что можно хотеть, а что нельзя, поддерживали ребенка в трудные моменты жизни, управляли им, то с появлением требований к самостоятельности ребенок (обычно подросток) должен сам себе подсказывать, разрешать или запрещать, поддерживать себя, направлять и т. п. Необходимое условие выработки самостоятельного поведения — обнаружение, открытие подростком своего Я, оно неотделимо от формирования им «образа себя», приписывание Я определенных качеств: я такой-то, я жил, буду жить, я видел себя во сне и т. д.

Еще одно необходимое условие самостоятельного поведения — формирование реальностей личности. Действительно, выработка самостоятельного поведения предполагает планирование и предвосхищение будущих действий и переживаний, смену одних способов деятельности и форм поведения на другие, причем подросток сам должен это сделать. Подобные планы и предвосхищения, смены и переключения сознания и поведения первоначально подсказываются и идут со стороны, от взрослого (здесь еще нет самостоятельного поведения). Но постепенно подросток сам обучается строить эти планы, предвосхищать будущие события и их логику, изменять в определенных ситуациях свои действия и поведение. Именно с этого периода, когда подобные планы, предвосхищения и переключения становятся необходимыми условиями самостоятельного поведения, рассматриваются и осознаются человеком именно как разные условия, в которых он действует, живет, эти планы будущей деятельности, знание ее логики, предвосхищения событий, способы переключения и другие образования превращаются в психические реальности.

Таким образом, реальности личности — это не только цепи событий, определяющих деятельность и ее логику, но также внешние и внутренние условия самостоятельного поведения. Подчеркнем, открытие, формирование Я человека и формирование психических реальностей — две стороны одной монеты. По мере усложнения дифференциации реальностей человека обогащается и дифференцируется его Я, и наоборот. Но функции их различны: психические реальности характеризуют тот освоенный поведением мир, где человек строит самостоятельное поведение, а его Я задает основные ориентиры и линии развертывания этого поведения. Несколько упрощая, можно сказать, что психические реальности — это проекции самостоятельного поведения на внешний и внутренний мир, а Я — осмысление самостоятельного поведения в качестве субъекта.

Достаточно развитая личность рано или поздно вынуждена собирать (интегрировать) свои разные Я: настоящее, прошлое (припоминаемое), будущее (замышляемое), осознаваемое и припоминаемое в разных реальностях и состояниях. Среди культурных способов сборки разных Я (нарративы, схемы, произведения искусств и др.) — один из важнейших сборка во времени. Впервые к ней прибегнул св. Августин. В «Исповеди» он свои три основных состояния (в прошлом, когда он еще не верил в Бога, в настоящем, уже поверившим в Христа, и в будущем, когда, как надеется Августин, он больше укрепится в вере) располагает во времени своей жизни и рассматривает просто как три состояния своей личности. Для современного человека мыслить и сознавать свою временность стало делом и естественным, и необходимым. А как иначе можно жить в организованных во времени процессах труда и отдыха, которые поддерживаются и обеспечиваются часами, музыкой, поэзией и другими темпоральными инструментами и искусствами. Стоит отметить и вклад в формирование временности сознания темпоральных видов искусства (музыки, поэзии, танца). Например, как я показываю в своих работах [20], формирование классической музыки существенно повлияло на темпоральный характер осознавание новоевропейского человека. Анализируя этот процесс, я ставил такой вопрос: в какой мере особенности душевной жизни (скажем, возникновение и реализация желаний, переживания личности) определяли в период формирования классической музыки характер новых музыкальных построений, например, непрерывность и плавность мелодического пения бельканто или же минорную организацию аккорда? Отвечал я примерно так. Изобретение новых музыкальных комплексов и структур детерминировалось вовсе не потребностью выразить в музыке соответствующие особенности эмоциональной жизни (например, непрерывность эмоциональных переживаний или тяготение одних эмоциональных событий к другим), ведь стремление к предмету желания — все-таки не гармоническое тяготение, а непрерывность переживаний до тех пор, пока она не выражена семиотически, вообще является вещью в себе. Изобретение новых музыкальных комплексов определялось прежде всего возможностью в целом реализовать в музыке жизнедеятельность и переживания новоевропейской личности. Другое дело, что потом, когда эта реализация осуществилась, например, в конкретной форме пения bel canto или минорно- мажорной гармонической организации, сама эмоциональная жизнь оказалась иначе структурированной: новые музыкальные построения внесли в нее и качества непрерывности (которые в другой музыке могли и не развиться), и характеристики тяготения — разрешения. Теперь уже стремление к предмету желания могло реализоваться в форме гармонического тяготения, смена событий или состояний претерпевания — в форме непрерывного изменения мелодического движения, поддержанного ритмом и гармоническим тяготением, подтверждение личности в форме возвращения к вводному тону и тонике.

Но в целом, конечно, действовали и другие факторы, кроме указанного: эстетические требования восприятия и понимания, требования и проблемы исполнения, сопротивление заново организуемого звукового материала и другие. Лишь под влиянием всех этих системных детерминант и сил проходили «естественный» и искусственный отбор и «выживание» изобретенных музыкантами новых гармонических, мелодических и ритмических построений.

При этом важным фактором подобного отбора и выживания является работа и настроенность самого человека. Новую музыку нужно услышать, она, как сказал бы феноменолог, при правильной настроенности личности должна появиться. А что бы это произошло, человек должен, размышляя и сочиняя, реализовать себя именно в форме музыки. Другими словами, он должен услышать как музыку то, что отвечает его чаяньям и устремлениям. Перефразируя Бахтина, можно было бы сказать следующее: задача заключается в том, чтобы время и его вызовы сделать музыкой, раскрыть в них мелодию, гармонию и ритм, превратить в эстетическое переживание личности [21]. Необходимое условие этого — возможность услышать новую музыку. Что это такое? Сказать трудно. С одной стороны, работа самого человека (настроенность на музыку, конструирование, попытка выразить себя, следование традиция и попытки преодолеть их и т. д. и т. п.). С другой — явление музыки посредством нашего творчества.

Заканчивая, еще раз обращу внимание, что предложенный анализ относится к первому этапу топического исследования. На следующем этапе выделенные характеристики сознания необходимо вывести и объяснить в ходе генетической реконструкции, а также диспозитивного анализа. В таком ключе я вижу методологическую стратегию изучения сознания.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Розин В. М. Природа социальности. Проблемы методологии и онтологии социальных наук. М.: URSS, 2016. С. 25, 70-74.
[2] Там же. C. 130-132.
[3] Рудаков А. Б. Контроль над обществом: опыт Главного управления имперской безопасности Третьего рейха http://www.dynacon.ru/content/articles/636/
[4] Розин В. М. Указ. соч. С. 248-262.
[5] Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию: Курс лекций. М., 1988. С. 34.
[6] Гайденко П. П. Прорыв в трансцендентное. Новая онтология ХХ века. М., 1997. С. 363.
[7] Там же. С. 356-357.
[8] Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст. 1974. М., 1975.
[9] Щедровицкий Г. П. Исходные представления и категориальные средства теории деятельности // Щедровицкий Г. П. Избранные произведения. М., 1995.
[10] Огурцов А. П. Рефлексия // Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 3. М., 2001. С. 446.
[11] Кузанский Н. Собрания сочинений: В 2 т. Т. 1. М., 1979. Т. 2. М., 1980. С. 400-403.
[12] Августин А. Исповедь. М., 1992. С. 136.
[13] Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995. С. 137.
[14] Фрейд З. Из истории одного детского невроза // Человек-волк и Зигмунд Фрейд. Киев, 1996. С. 215-226.
[15] Цит. по: Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. С. 171.
[16] Там же. С. 176-177.
[17] Розин В. М. Основные положения учения о психических реальностях // Проблема использования научных представлений в гуманитарной психотерапии. Психолог. 2013. № 3; Розин В. М. Психическая реальность, способность и здоровье человека. М., 2001; Розин В. М. Психика и здоровье человека. М., 2010.
[18] Бердяев Н. Самопознание (опыт философской автобиографии). М., 1990. С. 189.
[19] Розин В. М. Проблема использования научных представлений в гуманитарной психотерапии. Психология ВШЭ. 2014. № 3; Розин В. М. Философия образования: Этюды-исследования. М. Воронеж, 2007; Розин В. М. Психическая реальность, способность и здоровье человека. М., 2001; Розин В. М. Психика и здоровье человека. М., 2010; Розин В. М. Природа и генезис европейского искусства. М., 2011.
[20] Розин В. М. Природа и генезис европейского искусства; Розин В. М. Становление и теоретическое осмысление в культуре Нового времени классической музыки // Культура и искусство. 2013. № 3.
[21] Бахтин М. М. К методологии литературоведения // Контекст. 1974. М., 1975. С. 208.

© Розин В.М., 2023

Статья поступила в редакцию 16 ноября 2022 г.

Розин Вадим Маркович,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Института философии РАН
e-mail: rozinvm@gmail.com

ISSN 2311-3723

Учредитель:
ООО Издательство «Согласие»

Издатель:
Научная ассоциация
исследователей культуры

№ государственной
регистрации ЭЛ № ФС 77 – 56414 от 11.12.2013

Журнал индексируется:

Выходит 4 раза в год только в электронном виде

Номер готовили:

Главный редактор
А.Я. Флиер

Шеф-редактор
Т.В. Глазкова

Руководитель IT-центра
А.В. Лукьянов

Наш баннер:

Наш e-mail:
cultschool@gmail.com

НАШИ ПАРТНЁРЫ:

НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО НАУЧНАЯ АССОЦИАЦИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ КУЛЬТУРЫ Научное рецензируемое периодическое электронное издание Выходит с 2014 г.
	НОВЫЙ НОМЕР О ЖУРНАЛЕ РЕДАКЦИЯ АВТОРАМ АРХИВ	РУС ENG

Гипотезы: ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ Э.А. Орлова. Антропологические основания научного познания Дискуссии: В ПОИСКЕ СМЫСЛА ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ (рубрика А.Я. Флиера) А.В. Костина, А.Я. Флиер. Тернарная функциональная модель культуры (продолжение) Н.А. Хренов. Русская культура рубежа XIX–XX вв.: гностический «ренессанс» в контексте символизма (продолжение) В.М. Розин. Некоторые особенности современного искусства В.И. Ионесов. Память вещи в образах и сюжетах культурной интроспекции Аналитика: КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ А.Я. Флиер. Социально-организационные функции культуры М.И. Козьякова. Античный космос и его эволюция: ритуал, зрелище, развлечение Н.А. Мальшина. Постнеклассическая парадигма в исследовании индустрии культуры России: Новый тип рациональности и системы ценностей Н.А. Хренов. Спустя столетие: трагический опыт советской культуры (продолжение) *Анонс следующего номера*	В.М. Розин Топы и особенность сознания Аннотация. В статье рассматривается феномен человеческого сознания и различные его составляющие: самосознание, рефлексия, знание и т.п. Автор приходит к выводу, что индивидуальное сознание формируется в большой мере самим человеком, (хотя и, разумеется, латентно) в своем сознании он в основном такой, каким хочет быть. Ключевые слова. Сознание, рефлексия, существование, топы сознания, психология личности. Трудно сказать что-то новое о сознании, возможно, потому что на основе сложившихся методов изучения уже все, что можно было сказать, было сказано и разжевано. Свежий взгляд, предполагает и новый подход. Мой опыт исследования сложных явлений позволяет говорить о таком подходе, я его называю «топический анализ» («топическое исследование»). Поясню. Есть одно известное обстоятельство, затрудняющее понимание и изучение сознания, впрочем, как и других сложных феноменов. Научное изучение основывается на идеализации (построении идеальных объектов) и дискурсивности, которые заставляют выделять в изучаемом явлении какую-то одну сторону. Так мы изучаем сознание в философии, психологии, антропологии, феноменологии, семиотике и других наука х. Каждая из названных научных дисциплин берет сознание со своей стороны, а в целом оно не схватывается. Конечно, именно философия должна решать эту задачу удержания и представления целого, но у нее по отношению к современным исследованиям это плохо пока получается. Топическое исследование, включающее в себя холистический подход (т. е. рассмотрение сознания как целого) и обычный рациональный (построение схем, понятий, получение знаний в определенных дискурсах) и даже самосознание, на мой взгляд, как раз и должно восполнить этот пробел. Кратко топический анализ можно охарактеризовать как выделение «топов» явления и их анализ. Что я понимаю под топом (от древнегреческого τόπος — букв. «место», перен. «тема», «аргумент»)? Определенный срез (план, предмет) изучаемого явления (в данном случае сознания), с одной стороны, рассматриваемый как самостоятельная реальность, с другой — тесно связанный с другими топами, которые выступают как необходимые условия существования данного топа. Хотя интегральное представление о сознании должно включать описание всех его топов, тем не менее, отдельные топы могут рассматриваться самостоятельно, как обладающие специфической логикой и событийностью. Их связь с другими топами обнаруживается явно на следующем этапе построения знания о сознании; неявно она должна быть задана в строении топа. Но это так сказать, первый этап топического анализа, на котором феномен как целое удерживается и одновременно задается не только совокупностью топов, но и возникающим в сознании видением изучаемого явления. Учитывая эту особенность, первый этап вполне можно отнести к феноменологическому типу мыслительной работы. На втором этапе строятся дискурсы, позволяющие в рамках того или иного подхода (например, генетической реконструкции или диспозитивного анализа [1]) вывести и связать между собой стороны и характеристики явления, выделенные в отдельных топах. При этом важно, рассматривать сознание уже не как ставшее, а как становящееся и изменяющееся. По сути, на первом этапе мы получаем набор характеристик и различений, относящихся к сознанию как вещи в себе, а на втором — на их основе, а также ряда других знаний и соображений конституируем сознание как идеальный объект и диспозитив. На этом втором этапе в конструктивной и аналитической работе преодолевается характерная для топического анализа несвязанность характеристик разных сторон и аспектов рассматриваемого сложного явления. На идею топов и связанный с ними анализ я вышел в процессе написания книги, посвященной анализу социальности [2]. Понял, что социальность также как и предыдущие сложные явления (технику, право, любовь, науку, философию) я описывал, выделяя несколько самостоятельных предметных областей, для каждой из которых была характерна своя логика. При этом одновременно понимал, что эти предметы, несмотря на независимость, как-то взаимосвязаны, точнее согласованы, а попытка свести их к одной реальности или онтологии была бы неправильной (прежде всего, потому, что я не знаю целого и связей, которые объединяют в это целое отдельные выделенные мною предметные области). Конкретно речь шла о пяти топах социальности, а именно: — первый топ, способ (подход, ценности, рамка) конституирования социальности исследователем; — второй, описание (анализ) направляемых и спонтанных социальных трансформаций; — третий, характеристика взаимодействий субъектов социального действия, к которым относятся общество, власть, сообщества, индивиды и личности; — четвертый, задание и характеристики социального действия, позволяющего направлять процесс социальной трансформации; — пятый топ, истолкование социальности как своеобразного организма. Эти топы я проиллюстрировал на материале анализа книги З. Баумана «Актуальность холокоста». Топами в данном случае являются. Первый, ценности и методология изучения холокоста, конкретно, те представления, которые обусловили в его исследовании природу холокоста как социального феномена. Так Бауман стремился реализовать культурно-исторический взгляд; рассмотреть холокост как идеально- типическое построение (по М. Веберу); отчасти понять механизм становления этой страшной реальности, т. е. провести в своем изучении ослабленный вариант естественнонаучного подхода (ослабленный потому, что не было ни применения математики, ни экспериментов в духе естествознания); критикуя традиционную социологию и намечая новое понимание социальной реальности, реализует он и философско-методологический подход; наконец, налицо его гуманитарные пристрастия. Второй топ, процесс становления и функционирования холокоста. Этот процесс был запущен нацистскими посылами (программами и проектами) и включал в себя ряд событий: захват нацистами власти, создание социальной технологии окончательного решения еврейского вопроса, а также других нацистских технологий (развертывание армии, идеологии и судопроизводства, воспитание молодежи и пр.), построение новых институтов, обеспечивающих воспроизводство данных технологий. Речь идет о социальной трансформации, в результате которой сложился новый тип социальности, характерный для третьего рейха. Третий топ. Анализ взаимоотношений, складывающихся между нацистской элитой, немецким обществом, профессиональными сообществами, евреями и другими этносами, подвергавшимися геноциду, народами, которые считались как союзниками Германии, так и его врагами. Например, сначала немецкое общество было напугано еврейскими погромами и нарушением Гитлером международных прав, и в этом смысле оно не поддерживало его, но потом нацистской элите с помощью немецкой бюрократии и судейского корпуса, а также выполнения обещаний порядка и более обеспеченной жизни удалось склонить общество поддержать политику Гитлера. Четвертый топ. Сложная система управления социальными нововведениями, которую создало нацистское государство (этот топ Бауман фактически не рассматривал, но в других исследованиях нацизма он анализировался; см. например, доклад А. Б. Рудакова «Контроль над обществом: опыт Главного управления имперской безопасности Третьего рейха» [3]). Пятый топ. Характеристика становления и функционирования нацистского государства и общества в качестве социального организма. Для внутренней среды третьего рейха было характерно создание согласованных социальных институтов, обеспечивающих решение поставленных Гитлером задач; для внешней — завоевание или уничтожение других народов. Но Гитлер не учел ни общей экономической мощи его противников, превосходящей немецкие возможности, ни быстро возрастающего сопротивления его армиям, ни слабости и античеловечности самих идей, предлагаемых нацистами миру. В результате ему не удалось реализовать свою программу, а Германия была разгромлена, т. е. нацистский социальный организм не смог выжить в борьбе с социальными организмами СССР и Запада [4]. Теперь к нашей теме. Реализация заявленного подхода позволяет наметить (речь идет о первом этапе топического исследования) следующие топы сознания: самосознание, знание, существование, реальности и временность. Попробуем охарактеризовать их в первом приближении. Самосознание. С технической стороны психологи это явление знают еще со школы Вундта как интроспекцию (самонаблюдение). «Метод интроспекции (буквально, “смотрения внутрь”) был признан не только главным, но и единственным методом психологии, — пишет Ю. Б. Гиппенрейтер. — Я хочу подчеркнуть, казалось бы, кристальную ясность и строгость выводов психологии того времени относительно ее метода. Все рассуждение заключено в немногих коротких предложениях: предмет психологии — факты сознания; последние непосредственно открыты мне — и никому больше; следовательно, изучать их можно методом интроспекции и никак иначе» [5]. Несмотря на критику этого метода, думаю, никак иначе к сознанию не подобраться, если речь идет о начале изучения. Другое дело, каким образом строить самонаблюдение и интерпретировать его результаты. Здесь вполне может помочь опыт феноменологии. Вот что пишет Гуссерль в «Логических исследованиях»: «Я никого не могу заставить с очевидностью усмотреть то, что усматриваю я. Но я сам не могу сомневаться, я ведь опять-таки с самоочевидностью сознаю, что всякое сомнение там, где у меня есть очевидность, то есть, где я непосредственно воспринимаю истину, было бы нелепо. Таким образом, я здесь вообще нахожусь у того пункта, который я либо признаю Архимедовой точкой опоры, чтобы с ее помощью опрокинуть весь мир недоразумения и сомнения, либо отказываюсь от него и с ним вместе от всякого разума и познания» [6]. Эмпирические явления, комментирует эти высказывания Пиамы Гайденко, «не есть, по Гуссерлю, чистый феномен, а значит, не является предметом чистого (феноменологического) восприятия, т. е. восприятия адекватного. Эмпирическое явление, по Гуссерлю, никогда “само себя не показывает”, оно всегда дано нам через систему связей и опосредований и не есть нечто непосредственно очевидное. Потому феноменология и требует совершать по отношению к эмпирическому миру акт “вынесения за скобки”, и только после этого она получает поле для своих исследований. Предметом непосредственного восприятия могут быть, таким образом, лишь структурные моменты самой трансцендентальной субъективности. Интенциональные акты чистого сознания — вот то, что может быть пережито с полной очевидностью. Как отмечает З. М. Какабадзе, лозунг Гуссерля “к самим предметам!” означает требование обратиться к трансцендентальной субъективности как к последней основе, «центру мировых отношений», которая конституирует способ бытия всякого сущего» [7]. В методологии самосознанию можно поставить в соответствие рефлексию. Для пояснения можно обратиться к опыту Московского методологического кружка (ММК), из которого вышел ваш покорный слуга. На первом этапе, примерно до середины 60-х гг. рефлексия специально не анализировалась, это был рабочий инструмент семинарского мышления. Мы постоянно делали предметом обсуждения, критики и анализа наши собственные рассуждения и в связи с этим меняли, перестраивали их. Здесь стоит обратить внимание, что трансформация мышления под влиянием рефлексии предполагала, во-первых, реконструкцию (отображение в знании) нашей мыслительной деятельности, во-вторых, сдвиг, изменение позиции рефлектирующего по отношению к рефлексируемому. М. Бахтин утверждал, что такой сдвиг предполагает позицию «вненаходимости», что в нашем случае достигалось в коллективной семинарской работе с ее установками на критику и развитие мышления [8]. Но, говоря в тот период о рефлексии, мы не осознавали наличие подобной позиции «вненаходимости», напротив, под рефлексией имели в виду, прежде всего философское (Гегель, Шеллинг, Фихте) понимание рефлексии, где, как правило, отождествлялись позиции рефлексируемого и рефлексирующего. Данное понимание и употребление рефлексии можно назвать «нерефлексированным» и «содержательным». На втором этапе можно указать следующие два понимания рефлексии. Во-первых, рефлексия — это механизм развития деятельности, особый метод философской дедукции, сходный с фихтеанским; недаром Г. П. Щедровицкий, анализируя рефлексию, пишет о мистике [9]. У Фихте рефлексия, выступая механизмом развития сознания, одновременно принадлежит сознанию. Но как в таком случае она может сознание развивать? Во-вторых, рефлексия — это уже осознанное отображение способов работы самих методологов, но такое, которое выступает необходимым условием объективного развития деятельности. Дело в том, что методолог, предписывая другим специалистам, как надо правильно мыслить, должен был убедить их, что его предписания и схемы способствуют реальным тенденциям развития. Со своей стороны, анализируя деятельностный подход, я старался показать в своих исследованиях рефлексии, это понятие было призвано объяснить целостность и развитие человека как личности. С одной стороны, личность постоянно приобретает новые знания, представления, понятия, способности, с другой — все эти новообразования прочно закованы в круг «я», принадлежат универсуму личности и, следовательно, должны проистекать из уже существующего в «я», то есть из старого. Разрешение этого противоречия происходит в рамках рефлексивного мышления. Универсуму личности приписывается особая способность — рефлексия, сочетающая в себе одновременно искусственный план (отображение деятельности души, познание ее) и естественный (сама рефлексия есть часть души, механизм ее изменения). Безусловно, личность изменяется не только и не столько сама по себе, сколько под влиянием внешней среды (взаимоотношений с «другими», деятельности, попыток разрешить различные проблемы) и поэтому отнюдь не является универсумом. Однако в плане реальности «я» личность есть именно универсум, и пока подобная точка зрения работает, будет работать и понятие рефлексии. Еще одна трактовка рефлексии преодолевает ее рассмотрение как автономного деятельностного механизма развития, связывая рефлексию с внешним контекстом — позицией и задачами исследователя, осуществляющего рефлексию, выбором средств рефлексивного описания, способами использования рефлексивных описаний и другими моментами. «Размыкание мышления», то есть отказ от имманентной ее трактовки, естественно, повлек за собой и кризис понятия рефлексии, девальвацию рефлексии, о чем точно пишет А. Огурцов. «Метафизика субъективности, рассматривавшая рефлексию как мышление о мышлении, противопоставляется в современной философии онтологической интерпретации актов понимания, неотторжимых от той действительности, с которой они сопряжены и которую они выражают. Мышление трактуется как мышление-в-потоке жизни, а дистанцирование, с которым связан акцент на рефлексивной трактовке мышления, рассматривается как ограниченное и требующее деконструкции» [10]. В рамках данного подхода, на мой взгляд, наиболее продуктивного, поскольку мы может контролировать рефлексивное познание, происходит распредмечивание и денатурализация рефлексии; последняя перестает пониматься как автономная способность человека или механизм развития деятельности, независимый от жизненного контекста. Я указал на две полярные трактовки самосознания, для психологии, возможно, самые важные, но трактовок самосознания, конечно, значительно больше. Вероятно, разумно сначала описать основные из них, а уже потом делать обобщения о природе и сущности самопознании. Тем не менее, можно высказать предварительную гипотезу, касающуюся сущности топа самопознания. Вот она — самосознание помогает осуществить выбор и направить процессы сознания. На это предположение наводят прежде всего исторические соображения. Известно, что в средних веках значение слов сознание и совесть в значительной мере совпадали. Но каков средневековый смысл совести? Весть от Бога, который подсказывает выбор и направляет человека. В эпоху Возрождения Николай Кузанский наделяет разум и способностью отражения (получения знаний), и способностью управления. «Ум, — пишет он, — есть живая субстанция, которая, как мы знаем по опыту, внутренне говорит в нас и судит и которая больше любой другой способности из всех ощущаемых нами в себе духовных способностей уподобляется бесконечной субстанции и абсолютной форме» [11]. Здесь, как мы видим, функцию Бога берет на себя ум (разум) человека. точнее, личность, поскольку именно она наделяется гуманистами способность творить самого себя (как писал Пико делла Мирандола, бог поставил человека в центр мира и сказал, что он славный мастер, который по собственному желанию может стать, чем пожелает). В новое время выдвижение на первый план сознания было связано с новым ощущением и пониманием человеком себя — как «Я», личности, обладающей желаниями, волей, способной самостоятельно, без поддержки Бога, жить, действовать, мыслить. По мере развития такой самостоятельный человек должен был согласовывать новые представления о себе со старыми, аналогично подобное согласование было необходимо, когда человек попадал в принципиально новые ситуации (вел себя неожиданно для самого себя), сталкивался с новыми людьми, отождествлял себя с ними и т. д. При этом новое состояние личности воспринималось как проистекающее из старого (ведь личность одна). Сознание как ясная, истинная инстанция личности, совмещающая функции отображения и разума (разум в Новое время встал на место Бога и ангела (хранителя), берет на себя задачу осуществлять в личности все подобные синтезы. Сознание постоянно фиксирует несоответствие «Я» самому себе, осмысляет его с точки зрения другой инстанции «Я», то есть разума. Но это и есть рефлексия, как ее понимал Локк. Она выполняет две функции: получает знания о внутренних деятельностях души и осмысляет, сознает эти деятельности (момент, связанный с разумом). Этим функциям как раз и соответствует понимание Локком рефлексии как «отражения», «отклонения», то есть переноса осознаваемых внутренних деятельностей души в иную сферу — разумную; да и роль рефлексии у Локка любопытна — обеспечивает веру, познание, воспоминание. Знание. Стоит развести два типа знаний, доступ к которым обеспечивает сознание. Первый тип «непосредственные знания», получаемые индивидом в бодрствовании или в сновидениях. В первом случае это знания, доставляемые восприятием, во втором — действием сновидческого тела (сновидческого я). Например, вот в данный момент я пишу статью, и мое сознание автоматически предоставляет мне знания, необходимые для осуществления моей деятельности. Но та же самая работа (что я пишу статью) мне может сниться; тогда знания, которые я затем вспомню после пробуждения, продуцируются, с одной стороны, «сновидческим сознанием», с другой — сознанием обычным, начинающим действовать после сна. При этом не стоит считать, что непосредственные знания получаются в результате простого отражения в сознании событий и предметов внешнего или внутреннего мира. Сознание не зеркало, а экран, на котором изображения и тексты возникают в результате действия самых разных «программ»: восприятия, воображения, мышления, концептуализации и др. Второй тип знаний можно назвать «опосредованными и привлекаемыми». Это знания, которые индивид имеет в своей памяти и по мере надобности извлекает и привлекает. Впервые на них обратил внимание св. Августин. В памяти, пишет он, «встречаюсь я сам с собой», там же ум «принимает» все сложенное (то есть то, что удалось запомнить) для последующей «переработки и обдумывания» [12]. «Ум, — поясняет С. С. Неретина, — тождественный душе, оказывается, по Августину, местом, где “происходит процесс собирания, то есть сведения вместе, а это и называется в собственном смысле “обдумыванием”» [13]. Не стоит удивляться и спрашивать, причем здесь ум, память, душа? Дело в том, что сознание в роли привлекаемого знания открывает доступ ко всем структурам, поставляющим знания. Сознание здесь работает и само по себе и как посредник воображения, мышления, эмоций, и многих других форм практикования, например, игры, общения, схематизации. При этом вспоминаем и то, что было на самом деле, то, что мы примыслили. Последний случай, например, обсуждает З. Фрейд, разбирая детские воспоминания одного своего клиента. Он спрашивает: отражают ли эти воспоминания реальные события, имевшие место с клиентом в детстве (Фрейд называет эти события «первичной сценой») или этих событий реально не существовало, а то, что за них принимает клиент, индуцировано его более поздними фантазиями, возможно, навеянные самим психотерапевтом. «Тут, — пишет Фрейд, — я не рискую дать решающий ответ. Должен сказать, что считаю большой заслугой психоанализа уже самую постановку такого вопроса. Но не могу отрицать, что сцена с Грушей, роль, которую ей пришлось сыграть в анализе, и влияние ее в жизни легче и полнее всего объясняются, если считать в данном случае «первичную сцену» реальной, хотя в других случаях она может быть фантазией… Допускаю, что этот вопрос — самый тонкий во всем психоаналитическом учении. Я не нуждался в сообщениях Адлера и Юнга, чтобы критически задуматься над возможностью, что утверждаемые анализом детские переживания, — пережитые в невероятно раннем детстве! — скорее, основаны на фантазиях, сочиненных по поводу более поздних случаев, и что необходимо допустить проявление конституционального момента или филогенетически унаследованного предрасположения во всех тех случаях, когда в анализах» [14]. Стоит обратить внимание и такой момент: особенностью осознавания определенного феномена, во всяком случае, начиная с античности, выступает мышление. Мы осознаем в ходе и контексте рассуждений и других мыслительных построений. Вот, например, как в средние века известный мыслитель Северин Боэций осознает свое бедственное положение. В последнем своем произведении «Утешение философией», написанном перед смертью в тюрьме, он задается вопросом, почему Бог допускает несправедливость. Ставится этот вопрос, имеющий непосредственное отношение к судьбе Боэция, при обсуждении проблемы природы «случая», которому при наличии Божественного провидения вроде бы не остается места. «Ярче и определеннее, — пишет Боэций, — очерчивается долг мудрости, когда блаженство правителя каким-то образом распространяется и на подвластные народы. Так бывает, когда тюрьма, смерть и другие наказания, налагаемые законом, обращаются против наиболее преступных граждан, ведь они для этого и созданы. Если же происходит обратное, и добрые люди пожинают наказания за чужие злодеяния, а награды, причитающиеся добродетели, отнимают дурные, — это вызывает большое удивление, и я желаю знать от тебя, что является причиной такой несправедливости и беззакония. Я бы меньше поражался этому, если бы полагал, что в мире правит слепая случайность. Но мое изумление не имеет границ, ибо Бог, управляющий всем, вместо того чтобы дать добрым сладкое, а злым — горькое, напротив, добрых наделяет суровой участью, а злых — такой, какую они желают. Если это не порождается определенными причинами, то, следовательно, вызывается случайностью» [15]. Разрешение этой коллизии Боэций видит в особой трактовке случая не как реальности, а как «знака провидения», значение которого скрыто от человека. Тем не менее, осуществляя разумный, нравственный поступок, характеризующийся направленностью к Благу (Богу), человек перестает быть рабом случай. «Смысл провидения состоит, — по Боэцию, — не в том, чтобы сообщать вещам необходимость, при которой исключается сама возможность случая и все возвращается к идее судьбы, а в том, чтобы быть знаком необходимости их осуществления в грядущем… Сущность знака — обозначать скрытое, но не творить сущности означаемого. “Следовательно, то, что произойдет в будущем, не является необходимым до того момента, когда происходит, а не обретя существования, не содержит необходимости появления в грядущем” … Идея поступка как спасения души становится для (Боэция) него одной из важнейших. Поступок опять же есть поступь свободной воли наделенного разумом существа. Случай же зависит от того, какой силой разума наделено это существо, поскольку оно “обладает свободой желать или не желать, однако не в равной степени”» [16]. Существование. Даже и неискушенный в философии и психологии человек, вероятно, знает, что его существование тесно связано с работой сознания. Вот мы проснулись после снов без сновидений, и сразу или постепенно осознаем себя и окружающий мир, как будто рождаемся заново. А если видели сны, то, пробудившись, тоже рождаемся вновь, осознавая при этом, что спали и побывали в другом мире (большинство считают его иллюзорным, но некоторые в этом сомневаются). Если мы можем сомневаться, работает ли наше сознание во сне (я показываю, что иногда работает, но не в полную силу, иногда полностью отключено [17]), то практически никто, кроме верующих и эзотериков, не сомневается, что смерть предполагает исчезновение сознания. Вряд ли кто-нибудь будет возражать, что с действием сознания связаны наши эмоциональные состояния (переживания страха, радости, уныния, подъема духа и т. д.), а также различные чувства. Часто эти состояния вызываются физиологическими или другими внутренними причинами и расстройствами, но, чтобы осознать и пережить их необходимо сознание. Существовать — значит жить, быть активным, соответственно, чтобы сознавать, нужны усилия, активность. Например, мы говорим «он потерял сознание», «находится в бессознательном состоянии», «не осознавал, что делал, поэтому и убил» и т. п. Заметим, чтобы оказаться без сознания, не нужно специальных усилий, это происходит само собой, в отличие, например, от усилий, направленных на сохранение сознания («он собрал все силы, чтобы не потерять сознание»). Если сознание отключено (эмоциональный аффект, сильное алкогольное опьянение, сновидение и прочее), человек оказывается в реальности, где перестают действовать нравственные категории и другие культурные нормы и запреты. Другими словами, бессознательное — это состояние естественное — раз, и нейтральное в нравственном отношении — два. Напротив, сознание понимается нами не только как естественное, непроизвольное, но и искусственное, произвольное (необходимо что-то осознать, понять, осмыслить), а также состояние, в той или иной степени предполагающее действие разума и нравственности. Наконец, выход из собственно экзистенциальных ситуаций, естественно, предполагает действие сознания, которое здесь часто претерпевает метаморфоз. Вот одна иллюстрация, взятая из книги Н. Бердяева. «Акимушка рассказал мне однажды о необыкновенном событии, происшедшем с ним, когда он был мальчиком. Он был пастухом и пас стадо. И вдруг у него явилась мысль, что Бога нет. Тогда солнце начало меркнуть, и он погрузился в тьму. Он почувствовал, что если Бога нет, то и ничего нет, есть лишь совершенное ничто и тьма. Он как будто бы совершенно ослеп. Потом в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться свет, он вновь поверил, что есть Бог, “ничто” превратилось в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось в новом свете» [18]. Вначале фантазия Акимушки, артикулированная в предложении «Бога нет» (всего два слова, но какие!), погрузила его в экзистенциальную ситуацию, в которой не было места ни солнцу, ни жизни самого мальчика. Потом, вероятно, личность Акимушки, разрешая эту ситуацию и спасая себя, создала и освещенный солнцем мир, и утверждение, что «Бог есть». Налицо удивительная трансформация состояний сознания: сначала тьма и небытие, потом солнце и радостный мир. Реальности и временность. Наблюдения показывают, что наша жизнедеятельность разворачивается в рамках определенных реальностей (о реальностях см.: [19]). Психическая реальность — это события нашего сознания, подчиняющиеся определенной логике (сновидения, искусства, игры, научного познания, практической жизни и т. п.), которые человек проживает и переживает. Войдя в некоторую реальность, человек знает, какие в принципе события должны в ней иметь место, и как они связаны между собой. Это позволяет ему настроиться на события данной реальности и действовать эффективно. Самой первой реальностью, заинтересовавшей меня еще в конце 60-х годов, были сновидения. Сновидения, с одной стороны, это реализация в период быстрого сна программ и планов блокированной деятельности, с другой — осознание (видение) этой реализации, переживаемое в виде событий определенной реальности (собственно сновидения). От анализа реальности сновидений я перешел к осмыслению реальностей искусства, игры, общения, размышления над своими проблемами. В этих реальностей другие символические структуры, другие желания («игровые», «ментальные», «коммуникационные»), другие события и реальности. Так, в ходе игры переживаются и изживаются события «игровой реальности» (желание победить, переиграть, общаться, пережить необычные ситуации и т. д.), в ходе общения — «события общения» (возможность высказаться, получить поддержку, понять другого, быть понятым самому и т. д.), в ходе размышлений — “ментальные, личностные события” (переживание проблем, событий, происходящих с человеком, обдумывание их, продумывание способов разрешения этих проблем и т. д.). Хотя все эти события в реальности не похожи друг на друга, у них есть то общее, что все они обеспечивают реализацию соответствующих блокированных желаний человека. Один пример. Подчиненного вызвал к себе начальник и незаслуженно его обвинил в нарушении трудовой дисциплины. В принципе подчиненный хотел бы возразить, но решил этого не делать, подумав, что «себе дороже». Это типичный случай блокированного желания. Оно может быть изжито разными способами. Во-первых, во сне, например, в виде следующего сюжета: снится начальник или кто-то другой, кому подчиненный говорит все, что он думает о своем начальнике, а именно, что подчиненный не виноват, что его начальник несправедлив и т. п. Во-вторых, в ходе общения на данную тему: подчиненный рассказывает, предположим, своему другу, что ему сказал начальник, что он хотел тому ответить, почему не ответил, какие чувства при этом испытывал. В-третьих, это же блокированное желание может быть изжито в ходе размышления о случившемся, при этом мысленно проигрывается вся ситуация, переживания подчиненного и способы его поведения (как реальные, так и возможные или невозможные). Во втором и третьем случаях реализация блокированного желания осуществляется на волне протекания соответствующих событий (общения и размышления). В этих случаях одновременно на одном материале реализуются две программы — заданная блокированным желанием и заданная общением или размышлением. Нужно специально обратить внимание, что обычно мы не замечаем, как вместе с эстетическими (ментальными, коммуникационными, игровыми) переживаниями изживаются наши блокированные желания. Однако при некоторой натренированности и рефлексии можно заметить, как меняется наше состояние (наступает облегчение, удовлетворение, происходит смена настроения), после общения с друзьями, прослушивания хорошей музыки, просмотра спектакля или кинофильма и т. д. В принципе изживание блокированных желаний в сферах искусства, игры, общения и размышления, так же, как и в периоды сновидений — это бессознательная активность психики; отрефлексировать можно лишь конечные или промежуточные состояния нашей психики (изменения настроения). Рассмотрим теперь, как психические реальности формируются. Л. С. Выготский видел особенность человеческой психики в механизме опосредования ее процессов культурными и социальными знаками. С помощью знаков, считал он, человек овладевает собственными психическими процессами, конституирует и направляет их. Необходимое условие этого, как неоднократно подчеркивал Выготский, — процесс социализации, в ходе которого происходит превращение с помощью знаков внешней социальной функции и деятельности во внутреннюю психическую. И действительно, социализация, вхождение в совместную деятельность, построение взаимоотношений с другими людьми, усвоение всего этого неотделимы от самоорганизации психики человека; при этом, вероятно, и формируются определенные психические реальности и отношения между ними. Хотя каждая психическая реальность осознается человеком как замкнутый мир событий, подчиняющихся определенной логике, во внешнем плане психические реальности человека регулируют каждую такую часть, устанавливают между частями различные отношения. Естественно, что психические реальности формируются не сразу, как не сразу осваивается и складывается у человека деятельность. Так, совсем маленький ребенок практически не имеет разных психических реальностей, у него одна «прареальность». Не появляются психические реальности и у дошкольника, хотя он уже четко различает родителей и себя, сновидения и визуальные впечатления бодрствующей жизни, обычную деятельность и игру и т. д. Дошкольник много может сказать о самом себе и даже в определенной мере осознавать и оценивать свои желания и возможности. Психические реальности начинают формироваться только с принятием младшим школьником требований к самостоятельному поведению и реальной необходимости в таком поведении в школьной и внешкольной жизни. Если раньше родитель и взрослый подсказывали ребенку, что делать в новой для него или необычной ситуации, как себя вести, что можно хотеть, а что нельзя, поддерживали ребенка в трудные моменты жизни, управляли им, то с появлением требований к самостоятельности ребенок (обычно подросток) должен сам себе подсказывать, разрешать или запрещать, поддерживать себя, направлять и т. п. Необходимое условие выработки самостоятельного поведения — обнаружение, открытие подростком своего Я, оно неотделимо от формирования им «образа себя», приписывание Я определенных качеств: я такой-то, я жил, буду жить, я видел себя во сне и т. д. Еще одно необходимое условие самостоятельного поведения — формирование реальностей личности. Действительно, выработка самостоятельного поведения предполагает планирование и предвосхищение будущих действий и переживаний, смену одних способов деятельности и форм поведения на другие, причем подросток сам должен это сделать. Подобные планы и предвосхищения, смены и переключения сознания и поведения первоначально подсказываются и идут со стороны, от взрослого (здесь еще нет самостоятельного поведения). Но постепенно подросток сам обучается строить эти планы, предвосхищать будущие события и их логику, изменять в определенных ситуациях свои действия и поведение. Именно с этого периода, когда подобные планы, предвосхищения и переключения становятся необходимыми условиями самостоятельного поведения, рассматриваются и осознаются человеком именно как разные условия, в которых он действует, живет, эти планы будущей деятельности, знание ее логики, предвосхищения событий, способы переключения и другие образования превращаются в психические реальности. Таким образом, реальности личности — это не только цепи событий, определяющих деятельность и ее логику, но также внешние и внутренние условия самостоятельного поведения. Подчеркнем, открытие, формирование Я человека и формирование психических реальностей — две стороны одной монеты. По мере усложнения дифференциации реальностей человека обогащается и дифференцируется его Я, и наоборот. Но функции их различны: психические реальности характеризуют тот освоенный поведением мир, где человек строит самостоятельное поведение, а его Я задает основные ориентиры и линии развертывания этого поведения. Несколько упрощая, можно сказать, что психические реальности — это проекции самостоятельного поведения на внешний и внутренний мир, а Я — осмысление самостоятельного поведения в качестве субъекта. Достаточно развитая личность рано или поздно вынуждена собирать (интегрировать) свои разные Я: настоящее, прошлое (припоминаемое), будущее (замышляемое), осознаваемое и припоминаемое в разных реальностях и состояниях. Среди культурных способов сборки разных Я (нарративы, схемы, произведения искусств и др.) — один из важнейших сборка во времени. Впервые к ней прибегнул св. Августин. В «Исповеди» он свои три основных состояния (в прошлом, когда он еще не верил в Бога, в настоящем, уже поверившим в Христа, и в будущем, когда, как надеется Августин, он больше укрепится в вере) располагает во времени своей жизни и рассматривает просто как три состояния своей личности. Для современного человека мыслить и сознавать свою временность стало делом и естественным, и необходимым. А как иначе можно жить в организованных во времени процессах труда и отдыха, которые поддерживаются и обеспечиваются часами, музыкой, поэзией и другими темпоральными инструментами и искусствами. Стоит отметить и вклад в формирование временности сознания темпоральных видов искусства (музыки, поэзии, танца). Например, как я показываю в своих работах [20], формирование классической музыки существенно повлияло на темпоральный характер осознавание новоевропейского человека. Анализируя этот процесс, я ставил такой вопрос: в какой мере особенности душевной жизни (скажем, возникновение и реализация желаний, переживания личности) определяли в период формирования классической музыки характер новых музыкальных построений, например, непрерывность и плавность мелодического пения бельканто или же минорную организацию аккорда? Отвечал я примерно так. Изобретение новых музыкальных комплексов и структур детерминировалось вовсе не потребностью выразить в музыке соответствующие особенности эмоциональной жизни (например, непрерывность эмоциональных переживаний или тяготение одних эмоциональных событий к другим), ведь стремление к предмету желания — все-таки не гармоническое тяготение, а непрерывность переживаний до тех пор, пока она не выражена семиотически, вообще является вещью в себе. Изобретение новых музыкальных комплексов определялось прежде всего возможностью в целом реализовать в музыке жизнедеятельность и переживания новоевропейской личности. Другое дело, что потом, когда эта реализация осуществилась, например, в конкретной форме пения bel canto или минорно- мажорной гармонической организации, сама эмоциональная жизнь оказалась иначе структурированной: новые музыкальные построения внесли в нее и качества непрерывности (которые в другой музыке могли и не развиться), и характеристики тяготения — разрешения. Теперь уже стремление к предмету желания могло реализоваться в форме гармонического тяготения, смена событий или состояний претерпевания — в форме непрерывного изменения мелодического движения, поддержанного ритмом и гармоническим тяготением, подтверждение личности в форме возвращения к вводному тону и тонике. Но в целом, конечно, действовали и другие факторы, кроме указанного: эстетические требования восприятия и понимания, требования и проблемы исполнения, сопротивление заново организуемого звукового материала и другие. Лишь под влиянием всех этих системных детерминант и сил проходили «естественный» и искусственный отбор и «выживание» изобретенных музыкантами новых гармонических, мелодических и ритмических построений. При этом важным фактором подобного отбора и выживания является работа и настроенность самого человека. Новую музыку нужно услышать, она, как сказал бы феноменолог, при правильной настроенности личности должна появиться. А что бы это произошло, человек должен, размышляя и сочиняя, реализовать себя именно в форме музыки. Другими словами, он должен услышать как музыку то, что отвечает его чаяньям и устремлениям. Перефразируя Бахтина, можно было бы сказать следующее: задача заключается в том, чтобы время и его вызовы сделать музыкой, раскрыть в них мелодию, гармонию и ритм, превратить в эстетическое переживание личности [21]. Необходимое условие этого — возможность услышать новую музыку. Что это такое? Сказать трудно. С одной стороны, работа самого человека (настроенность на музыку, конструирование, попытка выразить себя, следование традиция и попытки преодолеть их и т. д. и т. п.). С другой — явление музыки посредством нашего творчества. Заканчивая, еще раз обращу внимание, что предложенный анализ относится к первому этапу топического исследования. На следующем этапе выделенные характеристики сознания необходимо вывести и объяснить в ходе генетической реконструкции, а также диспозитивного анализа. В таком ключе я вижу методологическую стратегию изучения сознания. ПРИМЕЧАНИЯ [1] Розин В. М. Природа социальности. Проблемы методологии и онтологии социальных наук. М.: URSS, 2016. С. 25, 70-74. [2] Там же. C. 130-132. [3] Рудаков А. Б. Контроль над обществом: опыт Главного управления имперской безопасности Третьего рейха http://www.dynacon.ru/content/articles/636/ [4] Розин В. М. Указ. соч. С. 248-262. [5] Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию: Курс лекций. М., 1988. С. 34. [6] Гайденко П. П. Прорыв в трансцендентное. Новая онтология ХХ века. М., 1997. С. 363. [7] Там же. С. 356-357. [8] Бахтин М.М. К методологии литературоведения // Контекст. 1974. М., 1975. [9] Щедровицкий Г. П. Исходные представления и категориальные средства теории деятельности // Щедровицкий Г. П. Избранные произведения. М., 1995. [10] Огурцов А. П. Рефлексия // Новая философская энциклопедия: В 4 т. Т. 3. М., 2001. С. 446. [11] Кузанский Н. Собрания сочинений: В 2 т. Т. 1. М., 1979. Т. 2. М., 1980. С. 400-403. [12] Августин А. Исповедь. М., 1992. С. 136. [13] Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. Архангельск, 1995. С. 137. [14] Фрейд З. Из истории одного детского невроза // Человек-волк и Зигмунд Фрейд. Киев, 1996. С. 215-226. [15] Цит. по: Неретина С. С. Верующий разум. К истории средневековой философии. С. 171. [16] Там же. С. 176-177. [17] Розин В. М. Основные положения учения о психических реальностях // Проблема использования научных представлений в гуманитарной психотерапии. Психолог. 2013. № 3; Розин В. М. Психическая реальность, способность и здоровье человека. М., 2001; Розин В. М. Психика и здоровье человека. М., 2010. [18] Бердяев Н. Самопознание (опыт философской автобиографии). М., 1990. С. 189. [19] Розин В. М. Проблема использования научных представлений в гуманитарной психотерапии. Психология ВШЭ. 2014. № 3; Розин В. М. Философия образования: Этюды-исследования. М. Воронеж, 2007; Розин В. М. Психическая реальность, способность и здоровье человека. М., 2001; Розин В. М. Психика и здоровье человека. М., 2010; Розин В. М. Природа и генезис европейского искусства. М., 2011. [20] Розин В. М. Природа и генезис европейского искусства; Розин В. М. Становление и теоретическое осмысление в культуре Нового времени классической музыки // Культура и искусство. 2013. № 3. [21] Бахтин М. М. К методологии литературоведения // Контекст. 1974. М., 1975. С. 208. © Розин В.М., 2023 Статья поступила в редакцию 16 ноября 2022 г. Розин Вадим Маркович, доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник Института философии РАН e-mail: rozinvm@gmail.com	ISSN 2311-3723 Учредитель: ООО Издательство «Согласие» Издатель: Научная ассоциация исследователей культуры № государственной регистрации ЭЛ № ФС 77 – 56414 от 11.12.2013 Журнал индексируется: Выходит 4 раза в год только в электронном виде *Номер готовили:* Главный редактор А.Я. Флиер Шеф-редактор Т.В. Глазкова Руководитель IT-центра А.В. Лукьянов Наш баннер: Наш e-mail: cultschool@gmail.com НАШИ ПАРТНЁРЫ:

	НОВЫЙ НОМЕР О ЖУРНАЛЕ РЕДАКЦИЯ АВТОРАМ АРХИВ	РУС ENG
Разработка сайта Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов. При полном или частичном использовании материалов ссылка на «Культуру культуры» обязательна. © Научная ассоциация исследователей культуры, 2014-2024