Е.Н. Шапинская

«Ах, обмануть меня не трудно…».
Любовные игры в киберпространстве

Аннотация. В статье рассматривается феномен виртуальной любви, получившей большое распространение в цифровую эпоху. Выявляются причины обращения женщин к киберпространству как локусу любовных переживаний. Выделяются такие факторы, как стремление к эскапизму, возможность конструирования собственной идентичности и природа желания, которые способствуют популярности любовной игры в виртуальном мире. В заключении автор обращается к трансформациям человека и культуры в цифровую эпоху, которые ставят под вопрос многие традиционные понятия и ценности.

Ключевые слова. Киберпространство, виртуальный мир, культура, эскапизм, любовь, воображение, идентичность, желание, постчеловечество.

«Сгорбившиеся над клавиатурой, разделенные морем проводов, вы посылаете друг другу эротические послания, которые материализуются как пишущие духи в виде мерцающих букв на ваших экранах».
М. Дери

В еще не столь далеком прошлом любовные грезы воспевали поэты и композиторы, а сегодня, в век виртуальной реальности, мы сами можем создавать себе эти прекрасные миры и находить свой идеал на безбрежных просторах Сети. Любовь, в особенности романтическая, представляет собой вид эскапизма, который получил новую жизнь в виртуальном пространстве. Исследуя судьбы романтизма в ХХ веке, А. Рэнд пишет: «Нынешние романтики… бегут от жизни – не в прошлое, а в сверхъестественное. Они откровенно ставят крест на действительности, на мире и на этой земле фактически объявляя, что ничего волнующего, драматического, необычайного реально не существует» [1]. В нашу цифровую эпоху таким убежищем стало виртуальное пространство, в котором фантазия и воображение становятся настолько убедительными, что создают «зону комфорта», которую не хочется покидать. «Может, лучше и не выходить за пределы фантазий? Ведь в них мы способны управлять происходящим. Возможно, наши сильнейшие влюбленности – те, которых никогда не было в действительности» [2]. Конечно, не всегда и не везде любовь бежит от реальной жизни, но это бывает часто, особенно с женщинами, мечтательными по натуре, склонными к поклонению созданному ими же самими идеалу. С. де Бовуар в своем исследовании природы «синдрома влюбленности» пишет: «Чувствовать себя женщиной – значит чувствовать себя объектом желания, считать себя любимой и желанной. Знаменательно, что из десяти больных, страдающих иллюзией любимых существ, девять – женщины. Совершенно ясно, что воображаемый любовник – апофеоз их самовлюбленности. Они хотят, чтобы он обладал абсолютной ценностью – он должен быть священником, адвокатом, врачом, суперменом» [3]. В виртуальном пространстве такого рода влюбленность находит благодатную почву для воплощения своих желаний и стремлений. Именно склонные к романтической влюбленности женщины и составляют самую многочисленную группу авторов и поклонниц сетевых романов. В рутине повседневной жизни многое противоречит их желаниям, что приводит к эскапистским устремлениям, столь легко реализуемым в виртуальном мире. Не раз обращаясь к феномену эскапизма в таких сферах, как любовь, искусство и религия, автор данной статьи пытался понять суть этого явления, выяснить, насколько виртуальная любовь способна принести счастье (или несчастье), решить, совместима ли любовь с обычным повседневным существованием или же она остается мечтой, неуловимой и желанной [4]. Рассматривая различные характеристики киберпространства, можно прийти к выводу, что оно создает иллюзию любви, которая может принести удовлетворение, но может и обернуться горьким разочарованием. В этой статье мы попытаемся проанализировать причины и характер виртуальной любви, которая, как обозначено в заголовке, носит характер игры, вполне соответствуя игровому характеру современной культуры в целом. Мы не будем обращаться к теме сексуальности в киберпространстве, хотя она тоже показательна для нашей эпохи, когда сексуальность, как и многие другие аспекты человеческой жизни ставятся под вопрос как в культурных практиках, так и в таких направлениях интеллектуальной рефлексии, как трансмодернизм. Исследуя любовные игры в виртуальном пространстве, мы не пытаемся показать возможность превращения объекта любви в киборга, способного удовлетворить стремление к любовному союзу сверхтехнологическими способами. Виртуальный секс, который представляет собой весьма распространенную на сегодняшний день разновидность эскапизма, заслуживает отдельного исследования по причине неоднозначности его психологических и социальных последствий. В современной культуре трудно разделить секс и романтическую любовь, смешаны они и в киберпространстве. Исследователь киберкультуры М. Дери пишет об особенностях виртуальных любовных отношений: «Широко распространенное желание чистой любви порождает в киберкультуре онлайновую сексуальную игру, которую популяризатор науки Гарет Бранвин называет “тест-сексом” (сексом по переписке), интерактивные компьютерные программы “для взрослых” и секс в виртуальной реальности, или, иначе, киберсекс» [5]. Происходит возвращение бестелесной платонической любви на новом витке культуры, только в компьютерную эру это уже не слияние душ, а виртуализация телесных желаний, представленная в виде оцифрованного симулякра.

Мы ограничим наше небольшое исследование двумя видами любви. Прежде всего, мы имеем в виду любовь-страсть, которая «… характеризуется настойчивостью, с которой она отделяет себя от рутины повседневной жизни, с которой она действительно имеет склонность вступать в конфликт…. Страстная любовь обладает свойством особого очарования, которое в своем рвении может стать прямо-таки религиозным… На уровне личностных отношений страстная любовь разрушительна, уподобляясь в этом смысле харизме; она отрывает индивида от почвы и порождает готовность к самым радикальным поступкам и жертвам» [6]. Историями такой любви заполнена поэзия, литература, драма, опера, кинофильмы. Виртуальное пространство помогает избежать трагической развязки, обычной для такого рода любовных историй, в то же время отделяя любовь-страсть от повседневной жизни. Само понятие страстной любви «предоставляло человеку возможность вести себя в сердечных делах освободившись от социальной и моральной ответственности», – пишет Н.Луман в своем фундаментальном исследовании природы любви [7]. В виртуальном пространстве угроза общественным нормам, обуславливающая краткосрочность любовной страсти, исчезает, и она может длиться настолько долго, насколько длится к ней интерес со стороны создавшего ее субъекта.

С другой стороны, в киберпространстве реализуется романтическая влюбленность, которая все больше вытесняется из реальной жизни, где преобладают прагматические «партнерские» отношения, а любовь в духе поэзии прошлого считается старомодной и безнадежно устаревшей. Возлюбленные стали «партнерами», обещаниям вечной любви пришел на смену случайный (хорошо, если безопасный) секс, романтика взглядов и вздохов сменилась трезвой оценкой возможного партнера, а вместо брака как сакрального союза тел и сердец пришло удобное для обеих сторон сожительство. В эпоху, пришедшую после сексуальной революции, на место тайной страсти приходит откровенная сексуальность. М. Фуко говорит о «публичной зачарованности сексом», который пронизывает все дискурсы современного общества. Но это не означает того, что в любовных отношениях достигнута свобода, разрывающая репрессивность, характерную для всех традиционных культур. «Сексуальная вседозволенность – это вовсе не то же самое, что освобождение. Коммерциализация сексуальности вездесуща, но эротизм более или менее полно укрыт от взгляда. Антагонизм, с которым сексуальность расценивалась на более ранних фазах развития Запада, активно предпочтительнее, как утверждает Маркузе, “сексуальной свободы”, которая скрывает свой гнет под глянцем наслаждения. Прежде сохранялась осведомленность о том, чего мы лишились; мы выглядим свободнее, но фактически живем в покорности» [8]. Открыв дискурс сексуальности, лишив многие моменты любви флера недоступности, повседневность утвердила себя в любовных отношениях, лишив их романтики страстной любви. Недаром стало принято говорить не о возлюбленных или любовниках, а о «партнерах», более или менее долговременных, а сексуальная совместимость заменяет страстную любовь. Последней осталось прибежище лишь в сфере искусства, где она продолжает занимать значительное место, и в виртуальном пространстве, где и находят свое выражение мечты и фантазии. Боязнь стать предметом насмешек, получить циничный отказ ведет влюбленную женщину в поисках идеального возлюбленного на просторы Сети, где она создает собственный мир, где возможно то самое счастье любви, о котором тайно мечтают даже самые прагматичные и успешные женщины.

На наш взгляд, обращение к виртуальному пространству как локализации любовных желаний связано с несколькими причинами.

1.    Эскапистские устремления

Прежде всего, эскапизм, как сказано выше, стремление уйти от повседневности в некое идеальное пространство. Еще средневековые поэты воспевали любовь как чувство, выходящие за пределы земных радостей и огорчений. Рассказывая великую историю любви Тристана и Изольды, Готфрид Страсбургский в своем воображении видит «… другой мир, который удерживает вместе в одном сердце и горькую радость, и радостную печаль, душевный восторг и мучительную тоску, милую жизнь и скорбную смерть, отрадную смерть и горестную жизнь» [9]. Это желание присуще женщинам на протяжении веков, и даже с приходом эмансипации далеко не все женщины переключились на новые цели, основанные на достижениях в карьере. Обычная женщина, продолжающая играть традиционную роль (а таких женщин немало даже в наше время), задавленная домашней работой и семейными проблемами, находила выход в сериалах, в женских романах, в романтических фильмах, о чем много раз писали исследовательницы феминистского толка. С этой точки зрения, Интернет стал еще одним «локусом любви», где любовная история не воспринимается пассивно, как при чтении или просмотре фильма, а создается в соответствии с желаниями, вкусами и идеалами ее создательницы. Интернет-пространство отличается тем, что в нем трудно разделить автора и героя, субъект и объект, мир реальности и мир воображения. «Реальное и воображаемое существуют лишь на определенной дистанции. Что происходит, когда эта дистанция, включая дистанцию между реальным и воображаемым, начинает исчезать, поглощаться в пользу модели?» [10]. В своем исследовании природы симулякров Ж. Бодрийяр уже предвидел расширение киберреальности вплоть до поглощения ею «реальной» реальности в мире, все более обретающем симулятивную природу. Реальность превращается в мире компьютерного экрана в гиперреальность, текст – в гипертекст, а сам пользователь (субъект) с трудом отличает реальный мир от виртуального. Казалось бы, в любовных отношениях важны такие моменты как зрительное восприятие, тактильные ощущения, ароматы и другие эротические стимулы. Но в отношении дематериализованного постсовременного субъекта это уже не столь важно по сравнению с возможностями виртуальной любви. Виртуальный эскапист продолжает свое физическое существование, но оно становится для него иллюзией, надоедливой необходимостью, серой скукой в сравнении с яркостью переживаний виртуального мира. В этом мире человек проводит всё больше времени, пытаясь компенсировать неудовлетворенность повседневной рутиной. «Зная, что в действительности нас ждет разочарование, мы можем вполне сознательно остаться в мире грез» [11]. В результате происходит разрыв семейных и социальных связей, дезадаптация и, в конечном итоге, ментальное расстройство, которое всегда сопутствовало наиболее страстным эскапистам (вспомним Мечтателя из «Белых ночей» Достоевского или поэта Ансельма из сказки Гофмана «Золотой горшок»). На страницах романа, как и на экране компьютера, эти персонажи могут выглядеть весьма привлекательно, но в реальной жизни их «инобытие» создает для окружающих не меньше проблем, чем другие «пагубные пристрастия». Эскапизм, таким образом, имеет два лица – помогающее человеку справиться со «стрессом монотонии» и деструктивное, увлекающее его в глубины виртуального безумия.

2.    Конструкция идентичности

С этой особенностью киберпространства связана вторая причина ухода любви в виртуальное пространство – возможность моделировать как свою идентичность, так и идентичность объекта любви. В киберпространстве заурядный человек может позиционировать себя как романтический герой, а не блещущая красотой и молодостью дама принять роль прекрасной принцессы. Интернет-пространство позволяет современному человеку быть не просто пассивным зрителем чужих любовных переживаний, но и разделить их, принимая на себя ту или иную роль, вступая в переписку, комментируя действия героев или даже начиная любовную игру. В виртуальном пространстве происходит моделирование собственной идентичности, что является одной из наиболее важных причин компьютерных пристрастий не только подростков, но и вполне взрослых, но не вполне состоявшихся людей. О кризисе субъекта, о множественной идентичности в наши дни написано много работ как научных, так и публицистических. Гендерная идентичность стала предметом особого внимания в исследованиях различных направлений феминизма. Используя термин «надломленные идентичности», Д Харауэй в своей широко известной работе «Манифест киборгов» отмечает, что «…идентичности кажутся противоречивыми, частичными, стратегически выбранными». [12]. Женщина как субъект любовной игры, конструирующая свой объект в киберпространстве, сама по себе фрагментирована и плюралистична, «… распадается на женщин» [13]. Фрагментация субъекта стала одной из излюбленных тем исследователей постмодернистского направления, но и приверженцы более традиционных исследовательских направлений бьют тревогу по поводу судьбы индивида в условиях глокализации и мультикультурализма. Глобальное распространение Интернета создает все новые возможности для создания идентичности в Сети по своему вкусу и выбору, о практически безграничных возможностях самопрезентации, что, несомненно, является эскапистской стратегией, связанной уже не только с уходом в «иномирие», но и с позиционированием виртуального «Я» как героя этого «иномирия». На наш взгляд, суть виртуальной постмодернистской идентичности лучше всего отражается в понятии «аватара», одном из самых распространенных терминов киберпространства, уходящим корнями в индуистскую мифологию. В аватарах киберпространства, как и в героях индуистской мифологии, присутствует двойственность – человек изобретает для себя новое лицо, но остается и реальной личностью, к которой он возвращается, выйдя из Сети. Взаимоотношения между реальной личностью человека и созданной им аватарой, их взаимовлияние представляются весьма проблематичными и вызывают дискуссии в среде представителей различных исследовательских направлений. Вопросы, не имеющие однозначных ответов, при этом неизбежны. «Вопрос о том, какие психологические, социальные и даже духовные последствия влечет за собой широко распространенная традиция аватар, по-прежнему сложен. Скрывают ли эти маски наше “Я” или являются фигурами Желания?» [14]. Не вызывает сомнения только то, что появление цифровых двойников усложнило проблему человеческой идентичности, но, с другой стороны, создало новые возможности для самоидентификации в сложном мире «посткультуры», давая возможность реализовать самые причудливые фантазии, представить себя героем самых невероятных историй и событий, отойти на время от своего «Я» в своем привычном окружении, то есть полностью погрузиться в воображаемое пространство. Пользователю Интернета совсем не трудно изменить облик своего цифрового двойника в соответствии со своим идеалом красоты или даже сменить пол. «Пользователей, которые выдают себя за лиц противоположного пола, обычно называют … “морфами” – термин, происходящий от сокращенного английского “male or female” (“мужчина или женщина”), но также созвучный слову морфинг, которое обозначает компьютерную анимационную технику, используемую для незаметного преобразования одного изображения в другое» [15]. В этих поисках и экспериментах «… человеческая идентичность подвергается риску распада. Пышный букет сексуальных возможностей и телесных изменений ввергает нашу стабильную личность из плоти и крови и определенного пола в пучину сомнений … Личность буквально разваливается на части» [16]. Отвлекаясь от темы виртуальной конструкции гендера, отметим, что в этой области реальные и виртуальные практики все больше сближаются – транссексуальность становится привычным явлением, а гендерная идентичность меняется при помощи операций по смене пола, которые становятся все более распространенными, хотя и имеют разную легальную основу в законодательствах разных стран. На наш взгляд, здесь наблюдается своего рода обратное действие – не виртуальная реальность создает свои образы на основе «реальной» реальности, пусть и измененной, а напротив – социокультурные практики распространяются на основе легко осуществляемых в виртуальном пространстве трансформаций, в том числе и касающихся гендерной идентичности. Какое «Я» в случае такого тотального морфинга преобладает? Сохраняется ли двойственность аватара или происходит уход в тотальный эскапизм, обещающий лучший мир, в котором любовные грезы свободны от сознания собственной непривлекательности или несоответствия идеалу красоты, мир, свободный от гнета повседневности и ограничений собственной телесности? Является ли виртуализация личности показателем глубокого кризиса идентичности или полной сменой представлений о человеческом субъекте? Все эти вопросы неизбежно встают перед всеми нами, в той или иной степени приобщенными к киберкультуре, как бы мы к ней ни относились.

В виртуальной любви конструируется не только идентичность субъекта – объект любовного переживания еще в большей степени является конструктом. Здесь мы подходим к третьей причине, которая коренится в самой сути любовного переживания, в основе которого лежит желание.

3.    Природа желания

Поскольку мы говорим о романтической любви, желание здесь имеет иную природу, нежели сексуальное желание, которое в какой-то степени легче объяснить как желание физического обладания. В любви желание связано со сложным отношением к Другому, в особенности к идеализированному, дематериализованному Другому, сконструированному в виртуальном пространстве. Ж.-П. Сартр, исследуя природу желания, отмечает, что в его основе лежит «постоянное чувство недостатка и тревоги» [17]. Несмотря на то, что, по его мнению, первой стадией постигнуть «…свободную субъективность Другого через его объективность-для-меня является сексуальным желанием» [18], с точки зрения «женского взгляда», это стремление приводит к романтической любви к идеализированному объекту. Рассуждения Сартра об объекте желания выходят за рамки сексуальности и приближаются к пониманию природы того желания, которое заставляет женщину искать свою любовь в виртуальном пространстве: «Нужно сразу отказаться от идеи, что желание является желанием наслаждения или желанием прекратить страдания… Нужно… определять желание его трансцендентным объектом. Во всяком случае, высказывание о том, что желание есть желание физического обладания объектом было бы неточным, если под обладанием здесь понимают предаваться любви» [19]. Сартр также указывает на некоторую неопределенность желания, которое «не является желанием особой любовной практики. … Желание, не способное ни полагать своего прекращения как высшую цель, ни избирать для последней цели особое действие, есть желание трансцендентного объекта» [20]. Важным моментом в сути желания является то, что по достижении своей цели оно исчезает, его удовлетворение, по большей части, ведет к возникновению новых желаний, приводящих человека к зависимости от своих желаний, что мы можем наблюдать в безудержном потреблении, характерном для западного общества. Чтобы этого не произошло, объект должен быть недостижимым и в то же время близким, постоянно стимулирующим любовное воображение, которое свойственно женщинам страстного и невротичного типа. С. де Бовуар рассматривает такие случаи неосуществленной любви на примерах из области религии, где мистические откровения нередко переплетаются с эротическими фантазиями. Тем не менее, ее рассуждения вполне применимы и к нашему времени, когда религия оттесняется на обочину социальной и культурной жизни, но ее символы и представления находят новую жизнь в киберпространстве. «Возлюбленный часто отсутствует, он сообщается со своей обожательницей, прибегая к неким знакам, она может познать его сердце только благодаря догматической вере, и чем выше она его ставит, тем непонятнее кажется ей его поведение… Женщине не нужны ни свидания, ни прикосновения для того, чтобы чувствовать рядом с собой присутствие божества» [21]. Таким дематериализованным, сакрализованным объектом любви часто становятся герои нашего времени – медиаперсоны, звезды шоу бизнеса или любого другого вида искусства, герои спорта, а социальные сети дают возможность создать иллюзию общения. Многочисленные фан-сообщества поддерживают эту иллюзию, которая важна и для самих героев этих виртуальных любовных историй, которые заинтересованы в количестве подписчиков и «фолловеров». Что касается реальной встречи с объектом желания, она зачастую оборачивается неудачей или разочарованием, что часто происходит, когда познакомившаяся в Интернете пара встречается и обнаруживает, что очарование виртуального романа исчезло. Если объектом является публичная личность, встреча происходит, как правило, в присутствии большого количества людей и лишена той интимности и эксклюзивности, которая рисовалась в мечтах. Таким образом, идеализированный объект любовной игры остается в виртуальном мире, который становится все ближе к реальному. Разрыв между воображаемым и реальным объектом любви уже давно становился объектом иронии в культурных текстах. Блестящий пример такого рода – фильм Вуди Аллена «Пурпурная роза Каира» (1985), в котором героиня убеждается в полной несостоятельности возлюбленного своей мечты, когда он попадает с экрана в реальную жизнь. Но с приходом и распространением новых технологий и цифровой культуры сама грань между реальным и воображаемым миром становится размытой или вовсе исчезает. «Сегодня само реальное стало алиби модели в мире, которым управляет принцип симуляции. И, как это ни парадоксально, именно реальное становится нашей подлинной утопией, но той утопией, осуществить которую уже невозможно, о которой можно лишь мечтать, как о потерянном безвозвратно» [22]. В сегодняшнем мире, где под вопрос ставятся многие традиционные, ранее вызывающие сомнений. категории и ценности, не являются ли любовные игры в киберпространстве попыткой вернуть это утраченное, ту любовь, которая растворилась в бесконечных гендерных мутациях, хотя бы в пространстве Сети?

Сегодняшняя реальность превосходит все воображаемые миры, которые строили фантасты, в том числе и с точки зрения человеческой природы. В этой статье мы намеренно ограничили предмет исследования гетеросексуальными женщинами, не принадлежащими к числу последовательниц феминизма и сохранивших традиционные представления о романтической любви. Но насколько актуален такой подход? Он явно противоречит всем сегодняшним трендам, бесконечным проявлениям гендерного плюрализма, вытеснению традиционных гетеросексуальных отношений, как и традиционных браков, на обочину. Сомнения вызывает и сам субъект виртуальной любви – о каком любовном воображении может идти речь в случае трансгендеров, которые завоевывают все большее публичное пространство, вплоть до места в Сенате США? Какие любовные сказки существуют в мире киборгов, которые выходят из-под контроля своих создателей и начинают жить собственной жизнью? «Мезальянс между человеком и машиной» [23] сегодня существует далеко не в пользу человека, а виртуальный партнер, перестав играть роль сконструированного объекта желаний, все больше становится доминантом в отношениях со своим создателем. Монстр Франкенштейна утратил ужасающие черты монструозности и превратился в «умного помощника», который подсказывает человеку не только потребительский выбор, но и выбор жизненной стратегии. Если искусственный интеллект, воплощенный в многочисленных роботах и ботах, лучше знает, что вам следует покупать, слушать или смотреть, то не станет ли он выбирать партнера, реального или виртуального, для ваших любовных игр на основе собранной информации о ваших вкусах и предпочтениях? Учитывая драматические изменения в человеческой телесности и в сфере гендера, можно предположить, что созданный таким образом идеальный возлюбленный будет соответствовать вашим запросам – не в жизни, а в поисковых системах – и представлять собой гибрид ваших скрытых желаний и тайного любопытства.

Отмечая последствия для человечества кризиса техногенной цивилизации, В.М. Розин утверждает, что «…современный человек разуверился в основных картинах и схемах мира и реальности» [24]. Означает ли это, что реальной любви, с ее переживаниями, обострением чувственности, радости взгляда и прикосновения, уже почти не осталось места? Конечно, нет – люди продолжают влюбляться, назначать свидания, стремиться к союзу, в котором «…человек способен отделять реальный объект любви от своих фантазий» [25]. Но все же легко доступное виртуальное пространство увеличивает количество эскапистов, что заставляет задуматься: а каковы же альтернативные пути примирения с повседневной реальностью в мире глокализации, масс-медиа, культуры потребления и распространяющейся все шире компьютерной Сети? Есть ли место любви, пусть в форме любовной игры, в мире постчеловечества или же она станет достоянием историков? Пока что эти вопросы остаются вопросами, а ответы на них очень важны для всех людей, чтобы не затеряться окончательно в глобальной паутине.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Рэнд А. Романтический манифест. М.: Альпина Паблишер, 2011. C. 120.
[2] Кетс де Врис М. Секс, деньги, счастье и смерть: В поисках себя. М.: Альпина Паблишер, 2020. C. 35.
[3] Бовуар С. де, Сартр Ж.-П. Аллюзия любви. М.: Алгоритм, 2013. C. 142.
[4] Шапинская Е.Н. Пространства эскапизма и бегство от повседневности: религия, любовь, искусство) // Культура культуры. 2017. № 3 [Электронный ресурс]. URL: http://cult-cult.ru/spaces-for-escapism-and-running-away-from-everyday-life-religion-love-art/ дата обращения: 04.11.2020.
[5] Дери М. Скорость убегания: киберкультура на рубеже веков. М.: АСТ., Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. C. 279.
[6] Гидденс Э. Трансформация интимности. СПб.: Питер, 2004. C. 63.
[7] Luhman N. Love as Passion. Cambridge: Polity Press, 1986. P. 60.
[8] Гидденс Э. Указ. соч. С. 168.
[9] Кэмбелл Дж. Мифы для жизни. СПб.: Питер, 2019. C. 225.
[10] Бодрийр Ж. Симуляции и симулякры. М.: ПОСУМ, 2016. C. 165.
[11] Кетс де Врис М. Указ. соч.
[12] Харауэй Д. Манифест киборгов. М.: Ад Маргинем Пресс, 2017. C.21.
[13] Харауэй Д. Указ. соч. C. 35.
[14] Дэвис Э. Техногнозис: мир, магия и мистицизм в информационную эпоху. – Екатеринбург: Ультра. Культура, 2008. C. 317.
[15] Дери М. Указ. соч. C. 283.
[16] Дэвис Э. Указ. соч. C. 318.
[17] Сартр Ж.-П. Любовные поражения // Аллюзия любви. М.: Алгоритм, 2013. C. 220.
[18] Там же. С. 221.
[19] Там же. С. 226.
[20] Там же. С. 227.
[21] Бовуар С. де. Отношения отчуждения // Аллюзия любви. М.: Алгоритм, 2013. C. 167.
[22] Бодрийр Ж. Указ. соч. C. 165.
[23] Дери М. Указ. соч. C. 271.
[24] Розин В.М. Генезис европейской социальности. М.: Новый Хронограф, 2020. C. 389.
[25] Кетс де Врис М. Указ. соч. C. 149.

© Шапинская Е.Н., 2021

Статья поступила в редакцию 5 ноября 2020 г.

Шапинская Екатерина Николаевна,
доктор философских наук, профессор
Российского государственного университета
физической культуры, спорта, молодежи и туризма
e-mail: reenash@mail.ru