Е.Н. Шапинская

Культура повседневности
Часть 2. Повседневность, социум и вызовы времени

Аннотация. Во второй части статьи особое внимание уделяется связи повседневности с социальными институтами, в особенности такими, как образование и массмедиа. Выявляются проблемы, стоящие перед этими институтами в эпоху глобализации и диджитализации, процессов, изменивших как эти институты, так и образ жизни большинства людей, в особенности «цифрового поколения». Рассматриваются различные формы повседневной деятельности и их трансформации под влиянием современных технологий. Анализируется консьюмеризм как важнейший аспект повседневной жизни людей с точки зрения его влияния на современный социум. В заключении обосновывается необходимость выходов из повседневной рутины, воплощенных в различных формах эскапизма.

Ключевые слова: Культура повседневности, социальный институт, образование, массмедиа, информационное общество, технологии, диджитализация, игра, телесность, консьюмеризм, эскапизм

Формы культуры повседневности различны в разных культурах – недаром упомянуто выше обилие работ о повседневной жизни различных историко-культурных общностей. Тем не менее, феномены обыденной культуры являются антропологично универсальными, а видимое разнообразие ее форм – множественными инвариантами этих универсалий. Межкультурные связи в наименьшей степени затрагивают культуру повседневности, она также проявляет устойчивость в миграционных процессах. Известно, что этнические меньшинства сохраняют свою идентичность во многом благодаря приверженности к специфичным формам обыденной культуры. Образ жизни как важнейшее проявление повседневной культуры, характеризуется «этнокультурными традициями данного народа и его социальной стратификацией» [1]. В современных условиях глобализации и медиатизации знание о повседневной культуре других социокультурных общностей возросло, во многом благодаря массмедиа, которые знакомят с ней людей не только через образовательные и познавательные программы, но и через жанры популярной культуры. Тем не менее, это знакомство, как и потребление различных национальных блюд, происходит на поверхностном уровне. Если какие-то элементы повседневной культуры других народов и усваиваются и даже входят в моду, изменение контекста лишает их первоначального смысла, превращая в «пустой» знак. Об этом сочетании динамичности и устойчивости образа жизни пишет А.Я. Флиер, отмечая, что «…образ жизни отличается определенной адаптивной пластичностью … Вместе с тем, в целом, образ жизни представляет собой одну из наименее динамичных характеристик культуры, что связано не только с его привычностью для людей, но и с тем, что многие его черты играют роль маркеров в этнической, социальной, конфессиональной и иной самоидентификации человека, являются внешним выражением его консолидированности со своей социальной средой» [2]. Изменения во всех областях человеческой жизни, происходящие на наших глазах и заставляющие сомневаться в том, что казалось незыблемым, затрагивают и сферу повседневности, и образ жизни, в котором «привычность» сменяется сомнениями в фундаментальных основах человеческого бытия. Исследуя проблемы человечества в XXI веке, историк Ю.Н. Харари отмечает «беспрецедентное давление» глобализации на наше поведение: «Мы опутаны вездесущей паутиной. Которая, с одной стороны, опутывает нашу подвижность, с другой – передает наши малейшие вибрации на огромные расстояния. Наша повседневная деятельность влияет на жизнь людей и животных на другом конце света» [3]. Это, в свою очередь, ведет к возрастанию роли повседневной, частной жизни в решении важнейших проблем наших дней, в конфликтах и столкновениях, в построении идентичности, в деятельности социальных институтов.

Социальные институты и культура повседневности

В первой части этой статьи упоминалась взаимосвязь между специализированной и обыденной культурой. Эта связь осуществляется через определенные институты, основными из которых являются образование и средства массовой информации. В отличие от профессионального знания обыденному знанию, транслируемому через эти институты, присущ неспецифичный синкретизм и выраженная ценностная компонента.

Общеобразовательная школа, которая является обязательным институтом во всех развитых сообществах, дает некоторые общие представления о мире, о культурных ценностях, о нормах социальной жизни. В тех обществах, где воспитание и обучение не институализированы в западном смысле слова, также имеют место различные формы передачи культурного опыта. Уровень общеобразовательной школы, ее структура и длительность обязательного обучения варьируются в зависимости от уровня жизни и экономического благосостояния сообщества, но в любом случае школа создает определенные навыки поведения и общения, которые составляют основу социального существования человека в своей культуре. Сведения об окружающем мире и различных отраслях знания носят общий характер представления об окружающей среде и обществе. «Сегодня школы уделяют слишком много внимания запоминанию информации. В прошлом это имело смысл, потому что информации было мало… В XXI веке мы, напротив, тонем в огромном потоке информации, остановить который не пытаются даже цензоры» [4]. Нередко в пространстве школьного образования возникают проблемы и противоречия, связанные с индоктринацией обучения, которое отвергается подростками, уже приобретшими некоторые элементы специализированной информации, не соответствующие школьной программе, зачастую основанной на устаревших знаниях. Другой проблемой является несоответствие содержания школьной программы (особенно по гуманитарным предметам – литературе, иностранному языку) жизненному опыту учащихся, что делает процесс ее «прохождения» чистой формальностью (пользование различными готовыми вариантами сочинений, материалами, скачанными из интернета и т.д.). Разрыв между традиционным образованием и культурой эпохи интернета и цифровых технологий продолжает расти, поскольку сегодня в школы и университеты приходят представители «цифрового поколения», которые с раннего детства привыкли к использованию новых гаджетов и к их частой смене. Современные исследователи отмечают, что молодежь, живущая в технологизированном мире, широко использует персональные компьютеры, текстовые процессоры, сотовые телефоны, блоги, а также такой жанр видеоигр как шутеры от первого лица. Поскольку технологии очень быстро развиваются, гаджеты, в которых они применяются, тоже меняются с высокой скоростью, что нередко ставит в тупик старшее поколение, но ничуть не смущает «диджитал-аборигенов». В области образования складывается явное несоответствие между традиционными формами и форматами обучения и новой культурой поколения учащихся, живущих в цифровом мире, привыкших к «многозадачности» и не проводящих четкой грани между работой и развлечением. В этих условиях институт образования, если он сохранится в будущем, необходимо пересмотреть свои задачи в соответствии с потребностями нового поколения, которое нуждается не в информации, а в «умении понимать информацию, а главное – соединять разрозненные элементы информации в целостную картину мира» [5]. Постмодернизм утверждал фрагментарность мира и человека, постпостмодернизм стремился к созданию «новых целостностей», но в любое время человек нуждается в целостной картине мира, чтобы не потерять окончательно ориентацию в этом плюралистическом разнородном пространстве. Образование должно помогать ему в этом, а не увеличивать разрыв между поколениями, перегружать ненужной информацией и требовать соответствия стандартам, которые не приносят пользы в реальной жизни. Как это сделать? Некоторые современные деятели образования «…считают, что школы должны перейти к обучению четырем навыкам: критическому мышлению, коммуникации, сотрудничеству и творчеству. В более широком смысле, школы должны меньше внимания уделять техническим умениям и сосредоточиться на общих жизненных навыках» [6]. Насколько институт образования сможет приспособиться к требованиям меняющегося мира – вопрос уже недалекого будущего, а изменения, которые внесла в образовательный процесс пандемия, еще более настоятельно требуют быстрой реакции этого института на непредсказуемость и вызовы сегодняшнего дня.

Другим важнейшим институтом передачи неспециализированного знания являются массмедиа, в особенности интернет. Их значение в современной культуре настолько велико, что о последней часто говорится как о медиакультуре, и ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что медийные образцы оказывают формирующее влияние на облик современного человека, на культуру повседневности, на моды и жизненные стили. В течение долгого времени ведущее место принадлежало телевидению, которое на протяжении значительной части ХХ века являлось самым популярным способом проведения свободного времени во всем мире. Телевидение в прошлом веке стало важнейшим фактором в формировании нового социокультурного пространства, характерного для информационного общества. «Впервые в истории, – пишет известнейший теоретик постиндустриального общества Д. Белл, – телевидение создало то, что греки некогда называли ойкуменой, – единое сообщество, или то, что М. Маклюэн назвал “глобальной деревней”» [7].

Проблема влияния массмедиа на процесс формирования жизненного мира современного человека, начиная с самого раннего возраста, ставится как во многих теоретических исследованиях, так и в различных дискуссиях, материалах прессы, в самих электронных СМИ и интернет-пространстве с самого начала процесса интенсивной медиатизации, глобального распространения интернета, а затем диджитализации. Критические мнения о роли массмедиа в современной культуре можно было часто услышать как в западном, так и в отечественном научном и социальном дискурсе. Возникли и утвердились различные направления исследования «традиционных» и «новых», или социальных медиа в целом, выработавшие различные методологические подходы и концептуальный аппарат. Само слово «медиум» означает определенный инструмент преобразования опыта в знание, а его форма множественного числа – «медиа» – обозначает знаки, которые придают смысл событиям повседневной жизни, причем подразумевается существование многочисленных знаковых систем. Термин «медиум» достаточно обобщенный, это любой инструмент коммуникации, который передает или «медиирует» значение. Телефон, радио, фильм, телевидение, социальные сети – все они являются «медиа», наряду с печатью и человеческим голосом, живописью и скульптурой. В то же время сам процесс медиации осуществляется в каждом случае по-разному, в зависимости от степени «чистоты» медиума. Так, телефон представляет собой «чистую» форму медиации, в то время как газеты, электронные медиа и интернет теснейшим образом связаны со средой своего существования и, в свою очередь, формируют свой собственный саморефенциальный универсум. Уже в конце ХIХ века газета становится социальным институтом, а электронные медиа с самого начала неразрывно связаны с контекстом массовой культуры и потребительского общества. В исследованиях по теории медиа подчеркивается связь новых коммуникационных технологий с изменяющимся характером общества, начало которой уходит корнями еще в середину ХIХ века, в эпоху создания железных дорог и пароходов. Однако массовые коммуникации не следует смешивать с технологиями, делающими их возможными, – специфика первых состоит в «дистинктивных условиях операции, в которые включаются природа аудитории, опыта коммуникации и коммуникатора» [8], в то время как гаджеты являются каналами передачи информации, хотя на практике они приобретают значение важнейшего элемента коммуникации (что подтверждают такие бытовые фразы, как «сидеть в телефоне» или «играть в телефон»). В столь сложной современной культурной ситуации, где социальные и культурные аспекты переплетены, а технологические феномены отягощены культурными смыслами, существование технологий в «чистом» виде вряд ли возможно. Это было отмечено такими видными исследователями культуры, как Р. Барт и Ж. Бодрийяр, которые в своих ранних работах допускали существование уровня технической функциональности, не зараженной вторичными, социально-психологическими факторами и функциями, но в позднейших трудах считали подобное утверждение «вредной иллюзией» и «мифом золотого века». Разведены области технологии и культуры и в работах столь непохожих исследователей, как Р. Уильямс и Д. Белл.

Существует несомненная сложность в практическом разделении двух важнейших аспектов средств массовой коммуникации – технологического, относящегося к специализированной культуре, и социокультурного, пронизывающего собой всю культуру повседневности. Особенно остро встает этот вопрос в последние годы в связи с небывалым ростом коммуникационных технологий, который крайне затрудняет прогнозирование как в этой конкретной сфере, так и в социокультурной динамике в целом. Еще в 90-е гг. прошлого века исследователи отмечали, что основной чертой ситуации в мировом медиапространстве является его непредсказуемость, неслыханная скорость технологических инноваций, которые не позволяли выстраивать какие-либо определенные прогнозы относительно того, каким будет процесс потребления продукции медиа в грядущем тогда ХХI веке. Это зависело от числа изданий и телеканалов, способа дистанционного управления, распространенности новых технологий, мультимедиа, интерактивности и т.д., поскольку все эти процессы находились в становлении, однако было ясно, как значимо для развития культуры приобщение к новым информационным технологиям. В конце ХХ века несомненный приоритет среди средств массовой коммуникации сместился в сторону новых форм электронных медиа, интернет-коммуникации находились в процессе становления. Основными чертами этой телеэпохи были распространение спутникового и кабельного телевидения и связанный с этим рост числа каналов, дающий зрителю неограниченный выбор, который привел к тому, что на место более или менее целостного, единого просмотра той или иной передачи пришел «зэппинг», постоянное переключение каналов, создающее ситуацию одновременного просмотра большого количества передач. Это во многом напоминает характерное для постмодернистской культуры состояние зрителя – культурного потребителя. Он уже не в состоянии воспринять какой-либо временной или смысловой континуум как цельное впечатление, но одновременно включает в свое поле восприятия  ряд фрагментов и впечатлений, которые и создают специфику фрагментированного коллажа постсовременного культурного опыта. Интересно, что и использование видео, которое в эти годы прочно входит в повседневную жизнь, также связано с этим процессом – оно используется, чтобы пропустить не занимающие зрителя фрагменты, останавливаясь на том, что важно для понимания сюжета или на деталях, представляющих специфический индивидуальный интерес. В результате записанные на видео телематериалы «прочитываются» как своеобразный дайджест.

Распространение кабельных и спутниковых каналов стало еще одним шагом к освобождению зрителя от «тирании» разработчиков программ, хотя эта свобода должна быть в прямом смысле куплена, и процент людей, использующих платные телеканалы, еще сравнительно невелик. В то же время сам бурный количественный рост каналов полностью изменил облик не только телевидения, но и современной культуры в целом, одновременно вызывая восхищение и тревогу как исследователей, так и людей, которым приходится приспосабливаться к новым технологиям. Далеко не все относятся к этому технологическому взрыву оптимистично, и прогнозы в этой области весьма противоречивы. Само качество информации, передаваемой массмедиа, отличается общедоступностью и упрощенностью, она рассчитана на массового читателя/зрителя, даже если ее источник высоко профессионален. В этом случае создается эффект приобщения аудитории к профессиональному знанию, который в реальности носит симуляционный характер. Все эти черты и характеристики медиакультуры только усилились с глобальным распространением интернета и социальных сетей, а их роль в повседневной жизни стала доминирующей благодаря процессам виртуализации жизненного пространства и диджитализации культуры в целом.

Повседневная деятельность

Кроме института общего образования и массмедиа, дающих обыденные знания и представления, существуют виды деятельности, в которых реализуются эти знания, умение их интерпретировать и применять к различным ситуациям повседневной жизни. Э.А. Орлова выделяет в качестве важнейших областей повседневной культуры домашнее воспитание, игру, искусство, религиозную практику [9].

Домашнее воспитание дает возможность ребенку приобщиться к локальной культуре, освоить нравы и моральные нормы. Часто домашнее воспитание противопоставляется школьному в проблемных ситуациях – на него возлагается вина за асоциальные поступки ребенка и подростка, как ответ на отторжение института школы приводится расхожее мнение: «Все начинается с семьи». В реальных условиях изменений в институте семьи в постиндустриальном обществе ребенок получает первичные представления о мире не от родителей или бабушек, которые заняты своей работой, материальным обеспечением семьи, развлечениями, здоровьем и т.п., а через интернет, которым он привыкает пользоваться с самого раннего детства, то есть через искусственно сконструированную медиареальность. Другим источником приобретения жизненного опыта становятся группы ровесников, также часто существующие в виртуальном пространстве, которые, для подростков имеют гораздо больший авторитет, чем семья. В результате жизненный опыт вступающего в жизнь человека состоит из представлений, полученных из интернет-пространства, культурной индустрии и ценностей той или иной молодежной субкультуры. Взаимные жалобы и претензии семьи и школы оказываются бессильными что-либо изменить.

Еще одним важным типом деятельности в формировании культуры повседневности является игра. Ролевые игры дают возможность выйти за рамки стереотипов, принять на себя роль Другого, искать соответствующие решения. Большая значение в социализации и умении найти выход из напряженной ситуации имеют состязательные игры, которые особо важны для определенных возрастных групп, требующих выброса энергии и характеризующихся выраженным стремлением к идентификации с группой и в то же время – к лидерству. Отсюда развитие духа команды, формирование субкультур болельщиков или фанатов, увлечение экстремальными видами спорта.

Особо надо сказать о компьютерных играх, которые занимают ведущее место в игровой активности в целом, вытесняя и заменяя традиционные формы игровой деятельности, в том числе и спортивную. Компьютерная игра стала важной составляющей повседневной жизни современной молодежи, и отношение к ней не может быть однозначным. Прежде всего, существует масса разновидностей компьютерных игр, которые можно объединить в несколько групп. Если некоторые действительно требуют определенного умственного напряжения и решения довольно трудных задач, то многие являются повторением одной и той же структуры в разных формах и увлекают лишь видимым разнообразием, как и большинство медиапродукции, рассчитанной на стандартизированные вкусы невзыскательного потребителя. Но даже если игра действительно сложна и увлекательна, это вовсе не означает, что она каким-то образом помогает в реальных жизненных ситуациях. Как показывают многочисленные исследования, дети и подростки, наиболее увлеченные компьютерными играми, оказываются и наиболее беспомощными перед реальными проблемами, возникающими в жизни. Виртуальный мир игры, являясь частью повседневной культуры, в то же время представляет ее обособленную область, не связанную с другими социокультурными пространствами обыденной жизни.

Из областей специализированной культуры наиболее тесно связанным с повседневностью является искусство. Особенно это заметно в «эпоху технической воспроизводимости» (термин В. Беньямина). Массовая культура тиражирует произведения искусства всеми возможными способами, в результате чего, как утверждает представитель Франкфуртской школы В. Беньямин, оно теряет свою ауру. Беньямин исследует положение произведения искусства в эпоху массового производства и потребления. Изначально оно было связано с религией и ритуалом и приобрело ауру, которая показывала его уникальность во времени и пространстве. В ходе истории искусство стало независимым от религии. Уже в эпоху Возрождения появляется светское искусство, которое, тем не менее, творит уникальные произведения, также обладающие аурой. В эпоху фотографии, а затем и кинематографа, искусство ее теряет, становясь бесконечно воспроизводимым. Тем не менее, Беньямин считает, что в этом есть и свои положительные стороны, так как искусство становится доступным для большего количества людей, т.е. входит в пространство культуры повседневности. Действительно, искусство чаще всего воспринимается в медиатизированном виде, а если и происходит встреча с оригиналом, будь это изобразительное искусство или перформативное, восприятие, с одной стороны, уже предопределено знакомством с копией (которая нередко является сферой чисто обыденного потребления в виде конфетной обертки или мелодии на мобильном телефоне), с другой – часто происходит в контексте массового туризма, который в последнее время также стал частью повседневной жизни.

Повседневная культура имеет свою структуру, выражающуюся в устойчивых моделях связей людей друг с другом и с предметно-пространственной средой. Согласно концепции Э.А. Орловой, они носят неосознанный практический характер, воплощаясь в форму паттернов (к примеру, вхождение в межличностный контакт, выхождение из него, взаимодействие в конфликтных ситуациях). Паттерны носят синкретический характер и закреплены в культуре. Можно выделить два их вида – стереотипы обыденной культуры и решение устойчивых проблемных ситуаций – которые составляют социально значимые единицы культуры повседневности. Те социокультурные образцы, которые в данный период времени на групповом или общесоциальном уровне принимаются как наиболее значимые для организации повседневной жизнедеятельности людей, представляют собой ценности обыденной культуры. Они в качестве регулятора обыденной жизни занимают промежуточное положение между социокультурными образцами и кодифицированными нормами. Культурные ценности всегда носят групповой характер, будучи продуктом коллективного, а не индивидуального опыта. Через ценности также осуществляется связь между повседневной и специализированной культурой. Так, ценность отношения к труду проявляется как в экономической культуре, так и в домашнем хозяйстве. В повседневной жизни ценности часто является очень динамичной сферой, обретает все новые формы и способы найти путь к потребителю и привлечь внимание к рекламируемому товару или услуге. В массовом сознании консьюмеристского общества та или иная культурная ценность занимает место в иерархии и ассоциируется с ее потребительскими качествами. Так, ценность красоты состоит в использовании ряда продуктов, подчеркивающих привлекательность индивида, семейные ценности представлены продуктами, подходящими для  всей членов семьи, которая объединяется в их потреблении, социальный статус подчеркивается использованием продуктов, являющихся престижными в глазах общества, молодость предстает как ценность через использование молодых моделей, а также через акцент на омолаживающие качества продукта и т.д. Таким образом, ценности обыденного сознания во многом формируются масс медиа, причем они носят довольно ригидный характер, воплощаясь в расхожих мнениях (доксах).

Еще одним важным аспектом культуры повседневности, который выделяет Э. Орлова в отличие от большинства исследователей, оставляющих его за скобками, является соматическая культура. Достаточно посмотреть на разные области массовой культуры, чтобы убедиться, что телесность занимает в ней значительное место, являясь зачастую проводником коммерческих стратегий. Колоссальная индустрия связана с культивацией тела, которое больше не является некой биологической данностью, но скорее культурным артефактом, сформированным по законам определенного стандарта, присущего данной социокультурной общности в определенную эпоху. Но если в истории представления о красоте, бытовавшие в популярной или народной культуре, могли резко отличаться от принятых в аристократической среде, то в наше время тотального господства массовой культуры образцы «высокой моды», а с ними и типа телесности, необходимого для их использования, моментально тиражируются в общедоступных версиях и требуют культивации тела в массовом масштабе. Это, соответственно, оказывает влияние и на образ жизни различных групп населения (потребление определенных продуктов питания, посещение оздоровительных комплексов, косметическая медицина и т.д.).

Представления людей о телесности являются исторически обусловленными сменой культурных матриц от эпохи к эпохе. Орлова выделяет следующие позиции в истории культуры:

• утверждение телесно-духовного единства человека (примером чего может служить античная культура);

• рассмотрение человека как целостности, объединяющей разнохарактерные, но связанные между собой начала (культура Ренессанса);

• раздвоение человека на природную форму (телесность) и разумную и божественную сущность, причем телесность предстает как неизбежная необходимость (рационалистическая философия);

• противопоставление телесного и духовного в человеке (христианское мировоззрение в период культурных кризисов);

• утверждение приоритета естественного, природно-чувственного начала над социокультурным, приобретенным (субкультуры второй половины ХХ века).

Можно различить три пространства, в которых существует «телесный человек», – природное, социальное и культурное. «Природное тело» – это биологическое тело индивида, подчиненное законам живого организма. Этот термин в значительной мере условен, так как человек формируется в социокультурной среде, а его тело является текстом, на котором инскрибированы все культурные нормы и табу. Недаром человек, желая высвободиться из плена социокультурной дисциплины, так склонен к мифам о «естественном человеке», Тарзане или Маугли. Мифы такого рода обильны в популярной культуре и распространяются через массмедиа, предлагающими различные виртуальные игры, в которых человек остается наедине с природой и живет в своем «природном теле». «Социальное тело» – это результат взаимодействия естественного человеческого организма с социальной средой, которая начинает это тело модифицировать, ограничивать и вводить в рамки социально приемлемого. Социализация тела также становится основой многих популярных нарративов о вхождении «дикаря» в цивилизацию. Классическим примером перехода тела в природное состояние и последующей его ресоциализации является история Робинзона Крузо. Интересно, что для человека, изначально прошедшего процесс цивилизационного развития, именно социальное существование тела представляется естественным, в то время как природное состояние вызывает дискомфорт. «Культурное тело» – продукт культурного формирования и использования человеком своего культурного начала. Здесь происходит переход к личностному бытию телесности. Одновременно «культурное тело» демонстрирует различные эстетические представления, бытующие в различных культурах. Изучение этих типов телесности может внести весомый вклад в создание более полного представления о культуре повседневности, в которой культивация тела играет столь важную роль. Кроме того, тело является объектом различных манипуляций с ним, начиная от сложных символических обрядов инициации до декоративной косметики и украшений, использующихся в обыденной культуре. Современные технологии делают возможными невероятное количество манипуляций с телом, как реальным. Приобретающим все больше искусственных характеристик, так и с его виртуальным «двойником», который человек может менять в соответствии со своими вкусами и представлениями.

Культура повседневности и консьюмеризм

Культура повседневности в эпоху «поздней современности», в конце ХХ – начале ХХI века, имеет свои особенности, которые связаны с изменением как культуры в целом, так и взгляда на нее. Все более релевантным становится выработанный Р. Уильямсом в его работе «Культура и общество (1780–1950)» взгляд на культуру как на повседневный образ жизни народа или группы в определенный исторический период и результат деятельности художников и интеллектуалов в определенных обстоятельствах. Такой подход позволяет современным исследователям подойти к проблеме культуры одновременно на уровне ее повседневных проявлений и интеллектуальной рефлексии. В сферу исследовательской работы попадают и культурные процессы, и тексты культуры, что разрешает противоречие между социокультурной практикой и теоретической рефлексией, объединяя их в одном концепте.

Мы уже отмечали интенсивное потребление как одну из важнейших характеристик современной культуры. Действительно, культура сегодня во многом определяется потреблением культурных товаров, о чем писали еще Т. Адорно и М. Хоркхаймер в своем анализе культуриндустрии [10]. Потребление превращается в главное занятие современного человека, уступив место производству как доминанте эпохи индустриализма. Потребляются жизненно важные продукты и предметы роскоши, культурные тексты и символы. Важным стимулом к потреблению знаков служат средства информации, которые, по словам французского теоретика культуры Ж. Бодрийяра, «дают нам потреблять знаки в качестве знаков» и создают определенное состояние современного общества, которое можно определить как «отказ от действительности на основе жадного и умножающегося изучения ее знаков» [11]. Бодрийяр определяет место потребления – это повседневная жизнь. Повседневное потребление растет невероятными темпами, вовлекая в свою сферу все новые и новые культурные продукты, лишая их, таким образом ауры сакральности и труднодоступности. Как только культурный текст, будь это произведение искусства или фрагмент древней культуры, вовлекается в сферу повседневного потребления, он теряет свою эксклюзивность, которая и выводила его за рамки повседневности. Еще В. Беньямин писал о том, как уходит аура оригинального произведения искусства в результате его механического репродуцирования. В сверхтехнологическую эпоху доминирует иллюзия доступности любого культурного события – оно моментально тиражируется всеми мультимедийными средствами, а также становится объектом манипуляций, которые подаются создателями программ как обучающие технологии, призванные увеличить культурную грамотность массового потребителя в отношении признанных шедевров мировой культуры. В то же время происходит небывалое до сей поры расширение сферы повседневного. Еще до недавнего времени сфера повседневности и противоположная ей область чудесного, невозможного в обыденности были разделены многими барьерами, одним из которых был барьер между популярной и высокой культурой, другой – между сакральным и профанным, третий – между обыденным и экспертным знанием, о котором мы говорили выше, и т.д. В том случае, если какой-то культурный объект попадал из одной сферы в другую, он представлялся как мифологизированный герой, как элемент сказки, вторгшийся в реальную жизнь. Трактор воспринимался как «стальной конь» по многочисленным ассоциациям с магическим животным – его быстротой, выносливостью, воплощением мужской силы. Такое мифическое восприятие машины характерно для всего индустриального века. Электронные медиа в первый период своего появления тоже воспринимались как некое чудо, которое служило не только и не столько средством информации и развлечения, сколько толчком к образованию социальных групп и производству дискурсов. С бурным ростом технологий они довольно быстро стали восприниматься не как воплощенная мечта, которой еще сравнительно недавно показался бы, к примеру, мобильный телефон, а как натурализованная принадлежность повседневной рутины. Никакая новинка уже не способна удивлять, повседневность широко открыта для любых технологий и новых героев, которые утратили свой героический характер, сменив борьбу в открытом поединке на очередное шоу «бои без правил» или, что еще более характерно, на соревнования в скорости поедания хот-догов. «Экзальтированные биографии героев производства уступают повсюду сегодня место биографиям героев потребления… Все эти великие динозавры, которые являются центром хроники магазинов и телевидения, в них прославляется жизнь, полная избытка, и возможность чудовищных расходов» [12]. Но это возвеличение потребления не выводит его за грани повседневного, напротив, оно подчеркивает возможности массы потреблять безгранично, отбрасывая уже ставшие ненужными продукты, которые еще вчера были объектом вожделения. Таким образом, повседневность сегодня представляется рутинизацией того, что еще вчера имело статус необычного, праздника, вожделения и соблазна. «Повседневность, – пишет Ж. Бодрийяр, – является с объективной точки зрения тотальности бедной и остаточной, но в другом смысле она является торжествующей и эйфорической в ее стремлении к тотальной автономизации и переинтерпретации мира для внутреннего потребления. Именно здесь находится внутренняя органическая связь между частной сферой потребления и массовыми коммуникациями» [13]. К этому стоит добавить, что и сами массовые коммуникации становятся предметом потребления и неотъемлемой частью повседневности. Они вошли в область обыденной жизни настолько прочно, что их часто не замечают, они становятся фоном для других видов деятельности, но, тем не менее, даже выступая в роли «деятельности вне фрейма» (термин И. Гоффмана), они успешно играют свою роль в конструировании образа мира. Растущий консьюмеризм вызывает все большую озабоченность как исследователей, так и «культурных производителей», причем сегодня он рассматривается не только и столько как экономический или социокультурный феномен, а как прямая угроза будущему человечества. Историк Ю.Н. Харари пишет: «Множество фактов свидетельствует о том, что в оргии безответственного потребления мы уничтожаем самые основы человеческого благосостояния» [14]. Потребление остается важнейшей частью повседневной жизни, которую не могут сдержать ни угроза экологической катастрофы, ни «перенасыщенность» товарами и услугами, ни проблемы на рынке труда. Формы потребления меняются, маркетологи говорят о переходе от экономики товаров к экономике впечатлений, что создает новые виды консьюмеризма, которые превращают весь мир в театральное действо, основанное на стремлении людей к зрелищности, и имеющее всю ту же коммерческую цель [15].

Вместо заключения. Выходы из повседневности

Как мы попытались показать, современная повседневная культура охватывает гораздо более широкое культурное пространство, чем повседневность прошлого (даже недавнего), где она была гораздо более четко отграничена от профессиональной деятельности, от сферы сакрального, от праздника. Тем не менее, это не означает, что человек не ищет выхода из повседневности в какую-то другую сферу, поскольку, как бы разнообразна ни была повседневная культура, она неизменно превращается в рутину, от которой необходимо периодически отходить, дабы избежать стресса, к которому ведут даже самые яркие рутинные действия и артефакты.

Существует определенная закономерность между повседневным существованием человека и возможностью выхода из него – чем больше жизнь наполнена событиями и легко осуществимыми возможностями (недаром существует мнение о «причудах богачей»), тем сложнее найти зону «Иного». Интересен в этом смысле рассказ Честертона «Необыкновенное приключение майора Брауна», где речь идет об Агентстве приключения и романса, которое создает сценарии выхода из повседневности для всех уже пресытившихся людей. Если круг таковых был в то время весьма ограничен, то в эпоху массового общества роль подобного агентства играют медиа, позволяющие найти виртуальное приключение на всякий вкус, но они же лишают это приключение его неповторимости. На наш взгляд, именно этот поиск выхода из все более смыкающегося круга обыденности приводит к явлениям, которые представляют собой весьма проблематичную и даже опасную зону современной социокультурной ситуации. Экстремальные формы поведения, виды спорта, скорее напоминающие изощренные способы издевательства над человеческой телесностью или самоубийства, спортивный фанатизм, выражающийся в насилии, практики «украшения» тела, сексуальные отклонения, выставляемые напоказ, – таких примеров можно привести множество. Нередко их объясняют молодежным экстремизмом, отрицательным влиянием массовой культуры или вседозволенностью, господствующей в медиа. На наш взгляд, эти способы ухода от рутины надо рассматривать не как девиантность (в таком случае девиантностью можно считать многие традиционные карнавальные формы), но как вид культурных текстов. Это соответствует нашему «широкому» пониманию культуры, о котором мы говорили в начале статьи. Как и всякий культурный текст, они содержат в себе смыслы и коды, анализируя которые можно понять причину того или иного вида поведения, включающего человека, хотя бы на время, в область Другого. Весьма показательным с точки зрения места повседневной культуры в жизненном мире современного человека является феномен блоггинга и успех блогеров, которые в своей популярности превзошли звезд поп-культуры. Многие из этих суперзвезд наших дней сделали свою головокружительную карьеру в соцсетях, а затем и во всем пространстве массовой культуры, показывая свою повседневную жизнь во всех подробностях, в том числе самых интимных, создавая массу «фолловеров», а затем и привлекая рекламодателей, для которых сотрудничество с блогерами является необходимым фактором успеха. Многие успешные блогеры стали телеведущими в популярных проектах, таких как «Орел и решка» на телеканале «Пятница», то есть расширили свою медийную популярность до широчайших масштабов. Торжествующая повседневность утверждает себя, таким образом, не как обыденная рутина, а как пространство удовольствия, гламура и успеха, то есть является своего рода альтернативой повседневности, не выходя за ее пределы – в этом заключается парадокс (пост)современной культуры, которая может совмещать несовместимое. Тем не менее, бегство от повседневности существует в самых разных формах, о чем мы не раз писали в своих работах, посвященных феномену эскапизма [16], [17]. Повседневность и эскапизм – это два лица сегодняшней культуры, где рационализм уживается с мифологизацией, технологии – с архаическими представлениями, где повседневность приобретает сказочные черты. Предпринятый нами экскурс в исследования повседневности как культурной категории, возможно, прояснит некоторые черты этого культурного пространства и послужит пониманию его места в сложном (пост)культурном мире наших дней.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Флиер А.Я. Теория культуры. М.: Согласие, 2019. С. 245.
[2] Там же. С. 246.
[3] Харари Ю.Н. 21 урок для XXI века. М.: Синдбад, 2020. С. 12.
[4] Там же. С. 311.
[5] Там же. С. 312.
[6] Там же. С. 313.
[7] Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Предисловие к русскому изданию 1999 г. М., 1999. С. СХХI.
[8] Wright Ch. Mass Communication. A Sociological Perspective. N.-Y., 1968. P. 13.
[9] Орлова Э.А. Отношения между обыденным и специализированным уровнями культуры // Морфология культуры: структура и динамика. М.: Наука, 1994. 414 с.
[10] Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. М.-СПб.: Медиум-Ювента, 1997. С. 149-210.
[11] Бодрийяр Ж. Общество потребления. М.: Культурная революция; Республика, 2006. С. 16.
[12] Там же. С. 70.
[13] Там же. С. 17.
[14] Харари Ю.Н. Sapiens. Краткая история человечества. М.: Синдбад, 2021. С. 450.
[15] Пайн Дж. Экономика впечатлений. М.: Интеллектуальная литература, 2020. 384 с.
[16] Шапинская Е.Н. Путешествие на Восток как феномен туристического эскапизма// Культура культуры. 2017. № 2 [Эл. ресурс]. URL http://cult-cult.ru/a-trip-to-the-east-as-a-phenomenon-of-tourist-escapism/
[17] Шапинская Е.Н. Эскапизм в пространстве массовой культуры // Ярославский педагогический вестник. 2019. № 1 (106). С. 180-186.

© Шапинская Е.Н., 2022

Статья поступила в редакцию 5 августа 2021 г.

Шапинская Екатерина Николаевна
доктор философских наук, профессор
Российского государственного
университета физической культуры.
e-mail: reenash@mail.ru