Т.В. Глазкова, А.Я. Флиер

Забыть про ВАК.
Самоопределение ученого в океане без воды
Интервью

Мы публикуем интервью, взятое директором издательства «Согласие» Татьяной Глазковой у известного российского культуролога, профессора Андрея Флиера.

Аннотация. В интервью рассматриваются вопросы научной значимости современных диссертаций, какой вклад в расширение научных знаний они несут, степень ответственности их научных руководителей за их содержание и возможный плагиат, роль ВАКа в развитии современной науки и квалификации научных и педагогических кадров. Особое внимание уделяется перспективам наук о культуре, вопросу идентичности ученого в современном мире, его отношению к Богу и новым трактовкам культуры в свете синергетики и иных новейших открытий.

Ключевые слова. Диссертации, научная значимость, плагиат, исследовательская работа, ВАК и его роль в науке и квалификации кадров, перспективы наук о культуре, идентичность современного ученого, культура в свете Универсальной истории.

Т.Г. Андрей Яковлевич, в последнее время в сетевых ресурсах Диссернета появились материалы, содержащие критику в Ваш адрес, поскольку в ряде диссертаций, написанных под Вашим руководством, находят плагиат, а одну соискательницу даже лишили докторской степени за это [1]. Как Вы относитесь к этой критике и можете ее прокомментировать?

А.Ф. Соискательницу мне, безусловно, жаль, тем более, что вопрос о ее диссертации весьма спорный. Диссертационный совет, где она защищалась, повторно рассмотрел ее работу и еще раз пришел к выводу, что докторская степень ей была присвоена обоснованно. К сожалению, комиссия ВАК прислушалась к аргументам диссернетчиков, а не к мнению специалистов. Но такое бывает не всегда. Например, несколько лет назад был поднят вопрос о лишении ученой степени доктора исторических наук тогдашнего министра культуры В.Р. Мединского в связи с тем, что его диссертация не имеет отношения к науке. Но ВАК отказал. Потому что по такой смехотворной причине докторской степени не лишают.

Ну, это к слову сказать… А ответ на Ваш вопрос следует начать с понимания того, что я, прежде всего, ученый-исследователь, а конкретно – теоретик культуры. И первейшей моей заботой является прогрессивное развитие науки, расширение багажа научных знаний и т.п. Но это не имеет никакого отношения к диссертациям. Диссертации (любого уровня) – это сугубо квалификационные работы, формально называемые исследованиями, а фактически являющиеся демонстрацией того, насколько автор работы знаком со всеми формальными требованиями ВАКа и может их выполнить [2]. За это и присваивают ученую степень.

Объяснение этому не в том, что автор не способен к самостоятельному научному анализу, а в том, что он задавлен таким количеством требований ВАКа по оформлению диссертации, что ему уже не до науки, не до пополнения багажа научных знаний. Я это знаю по собственному опыту (моя докторская работа писалась и была защищена еще четверть века назад), по опыту своих друзей-коллег и на примере множества своих учеников.

Поэтому к диссертациям, как научным работам, я всегда относился со снисхождением, никогда не проверял их на наличие плагиата и пр. Конечно, плагиат – это нехорошо. Но, вместе с тем, никакого вреда науке он не несет, не понижает концентрации ее знаний. Плагиат – это нарушение моральное, а не функциональное, и я не искал его специально. Я всегда стремился помочь соискателю сделать диссертацию научной, открыть хоть что-нибудь новое. Это не всегда получалось, но такое стремление было постоянным.

За это меня и критикуют. Но я отношусь к этой критике спокойно. Для меня главное в том, что никакого реального вреда науке все эти диссертации с некорректным цитированием и заимствованием не нанесли, поскольку не являлись научными исследованиями изначально.

Но диссернетчики таких тонкостей не понимают. И потом, кто такие эти диссернетчики? Это неудачники, которые сами не смогли пробиться в науке, и теперь портят жизнь другим, что типично для нашей психики. Как гласит народная поговорка: «Хотя я сам коровы не имею, но у соседа отравлю…».

Т.Г. А Вы не боитесь, что ВАК может наложить и на Вас какие-то санкции; например, лишит Вас права руководить написанием диссертаций?

А.Ф. И, слава Богу. Я буду только рад этому. Я и сам, не дожидаясь санкций, уже более десяти лет как отошел от всякой диссертационной деятельности, не руковожу написанием работ, не оппонирую на их защитах, не пишу на них отзывов, ушел из большей части диссертационных советов, где я был. Только тогда я по-настоящему занялся наукой.

Я стал много писать и публиковать. За десять лет мной написано более сотни статей, опубликовано несколько монографий, я стал редактировать журнал, на страницах которого ведется актуальная научная дискуссия по проблемам культурологии и других наук о культуре, и т.п. Т.е., наконец, я занялся наукой как таковой, наращиванием багажа фундаментальных знаний о культуре. Если я и оставлю какой-то след в науках о культуре (а я думаю, что оставлю, ибо мной была серьезно развита теория культурной динамики [3], в большой мере застывшая после работ классиков первой половины ХХ в.), то это было сделано главным образом именно за последние десять лет.

Что еще? Меня могут лишить докторской ученой степени? Ну, во-первых, это не такая уж ценность. Прибавки к пенсии она мне не обеспечивает. А, во-вторых, какие для этого основания? В моей диссертации нет плагиата, да и вообще с цитатами там не густо. Я всегда осуждал ученых, которые насыщают свои работы пространными цитатами из классиков. Зачем? Чтобы увеличить их объем? Интересующиеся мнением классиков, могут почитать их в оригинале. А всякая новая научная работа должна содержать только авторскую оригинальную интерпретацию исследуемой проблемы и ничего больше. Как говорится: «Краткость сестра таланта»… И никакой ВАК цитирования классиков не требует.

Т.Г. А как Вы относитесь к ВАКу вообще?

А.Ф. Я считаю ее (Высшую аттестационную комиссию) крайне вредной организацией, серьезно тормозящей поступательное развитие науки.

Разумеется, сами люди, работающие в структурах ВАКа, ничего плохого не желают; они искренне уверены в том, что разрабатывают важные критерии оценки качества научных работ [4]. Но они заблуждаются. Объективно оценить научную значимость выполняемых сегодня работ можно будет лишь через несколько десятилетий, когда станет очевидным, какую роль сыграла та или иная работа в развитии системы знаний в соответствующей отрасли науки, какой след в науке оставил тот или иной ученый. Современные критерии оценки, предлагаемые ВАКом, к этому не имеют отношения.

Гораздо более серьезной является статистика РИНЦ (Российский индекс научного цитирования). Хотя и здесь есть свои недостатки, но эта статистика позволяет оценить уровень востребованности каждого ученого и наиболее важных его трудов в современной науке (по количеству ссылок на его работы). Конечно, некоторые ученые владеют технологиями «накрутки» статистических показателей РИНЦ, но все же аналитика РИНЦ – это более серьезный наукометрический показатель, чем выполнение всех указаний ВАКа.

Так что как наукометрическую организацию ВАК можно смело закрывать, ибо никакой пользы в этом вопросе она не несет.

Как высший орган, утверждающий квалификационные показатели ученых, ВАК видится тоже устаревшей. Во всем мире принято, что диссертации рассматривает специальная комиссия (у нас это постоянный диссертационный совет), и это является высшей инстанцией оценки. Комиссия и присуждает ученую степень, за которую она несет ответственность. Никакого государственного утверждения ученой степени не требуется. Просто одни ученые аттестуют других. И у нас давно пора перейти к подобной модели.

Другое дело, что систему диссертационных советов также давно пора пересмотреть, сократить количество советов, повысить в них число реальных исследователей и т.п. Никто не сомневается в высочайшей квалификации вузовских преподавателей, но все-таки ученых-исследователей должны оценивать именно ученые.

Так или иначе, но ВАК серьезно нарушает разумные пределы объема своих требований по оформлению диссертаций, так что диссертации уже давно не имеют никакого отношения к науке, а посвящены в основном исполнению формальных требований ВАКа. Хорошо это или плохо, я не берусь судить. Но я уже давно понял, что даже присуждение человеку ученой степени доктора наук (по крайней мере, в знакомой мне научной отрасли – культурологии), отнюдь не ведет к появлению нового ученого. Ученые рождаются независимо от этого, со степенями или без них. Исключения бывают, но они крайне редки.

В таком случае ВАК и ее искусственно созданные критерии оценки научных работ и квалификации ученых становятся не нужными вообще. Эти вопросы должны решать сами ученые, а не какие-то «высшие» комиссии. Это тем более актуально для наук о культуре, в которых могут разобраться лишь узкие специалисты, а никак не ВАКовские чиновники.

Т.Г. А какие исторические перспективы Вы видите для наук о культуре?

А.Ф. Я затрону лишь некоторые из этих перспектив, которые, на мой взгляд, наиболее важны для нашей страны сейчас, хотя исторических перспектив у наук о культуре множество.

Прежде всего, науки о культуре дают не только академическое знание о природе культуры и ее социальных функциях, но могут использоваться и как средство управления общественным сознанием и, в частности, электоральным поведением населения. Однако наша власть совершенно не нуждается в управлении электоральным поведением людей, считая это слишком сложной социальной задачей при том, что есть более простой способ достижения нужного конечного эффекта – фальсификация результатов любых выборов.

Но время идет, и завтра придут к власти новые люди, для которых простая фальсификация станет неудобной и потребуется именно управление общественным сознанием. И вот тут-то и станут актуальными и востребованными науки о культуре, без которых такое управление будет неэффективным. Тогда, я надеюсь, потребуются и мои исследования в области общей теории культуры и работы некоторых моих учеников.

Но помимо прикладного использования наук о культуре, некоторые отрасли и учреждения страны нуждаются и в фундаментальных научных исследованиях культуры, по крайней мере, в отдельных их направлениях. Рассмотрим несколько наиболее очевидных случаев.

• Наша система высшего образования после введения в учебные планы общеобразовательной дисциплины «культурология» нуждается в новых исследованиях по фундаментальной теории культуры, составляющей базисную основу названной дисциплины, и обновлении соответствующих учебников. Но о каких-то государственных заказах на такие исследования я не слышал. Все делается по личной инициативе ученых, снабжающих отрасль учебниками по общеобразовательной культурологии.

• Точно так же нуждается в постоянном обновлении и комплект учебников для профильной подготовки самих культурологов. А это требует научных исследований по всему циклу дисциплин учебного плана. Преподаватели культурологических кафедр вузов, для которых исследовательская работа не является основным профилем их деятельности, не могут решать эту задачу на должном качественном уровне. Учебники должны писать ученые, лучше знакомые с состоянием знания в соответствующей сфере.

Большинство курсов, читаемых в вузах по дисциплинам культурологии, так или иначе, посвящены истории культурологической мысли. Это по-своему хорошо, но этого для современного образования недостаточно. Студенты-культурологи не получают ясного и системного представления о новейших достижениях и концепциях наук о культуре. Будущему специалисту для практической работы не обязательно знать, что думал о культуре Гердер, но ему нужно хорошо разбираться в новейших методах исследования культуры – таких как школа cultural studies, этнометодология, символический интеракционизм и т.п. Но исследования, которые могут лечь в основу новых учебников, никто не заказывает, и все зависит только от личной инициативы ученых.

• Аппарат Министерства культуры, безусловно, заинтересован в новых исследованиях по научному обоснованию культурной политики. Но министерство само не организовывает подобные исследования и соответствующих заказов среди специалистов не размещает. И здесь все основано только на личной инициативе отдельных ученых.

• Наконец, некоторые учреждения культуры – клубы, дома культуры, парки культуры и отдыха – заинтересованы в новых исследованиях и научных данных по социологии культуры, особенно по проблемам массовой культуры (я знаю это по контактам с директорами этих учреждений). Однако удовлетворение и этого запроса происходит только по личной инициативе ученых.

• Сейчас большое внимание уделяется нашей истории и ее современным интерпретациям, что свидетельствует о возрастании актуальности проблемы национальной идентичности современных россиян. Вот здесь-то, казалось бы, и нужны науки о культуре, для которых проблемы идентичности человека относятся к числу ключевых. Но власть и в этом вопросе старается обойтись без науки, что исторически очень для нас типично. Вспомним фигуру Г. Распутина при последнем российском императоре. Сейчас его роль исполняет бывший министр культуры В.Р. Мединский (ныне – в статусе главы Межведомственной комиссии по историческому просвещению), который пытается своими мистико-патриотическими идеями повлиять на рациональную идентичность населения России.

Все это очень показательно для нашей отрасли культуры (той части культуры, которая управляется государством). Во всех подобных вопросах она стремится обходиться без науки. Культурология – наука идеологическая, но не вполне соответствующая тому, что нам вещают с высоких трибун. Думаю, что использование наук о культуре станет практически возможным лишь при принципиально иной идеологии российской власти.

Т.Г. Хорошо, что Вы затронули вопрос об идентичности. Следующий вопрос как раз будет об этом. Я думаю, что именно ученые в наши дни являются наиболее современными выразителями самых актуальных трендов развития общественного сознания. Сегодня с определением своей идентичности у многих людей наблюдаются большие сложности. Интересно, а как Вы как ученый-культуролог идентифицируете себя в современном мире?

А.Ф. Идентичность каждого человека складывается из многих отличающих его признаков, выстроенных в иерархическую цепочку по степени значимости их для данного индивида. Я никогда не испытывал сложностей со своей самоидентификацией, наверное, потому, что моя иерархия отличающих признаков строилась не по национальному, а по цивилизационнному и социальному принципам. Наиболее значимыми для меня всегда были три признака:

Во-первых, я европеец. Моя родина – Европа, а Россия лишь в той мере, насколько она Европа. Это понятие не географическое, а культурное. Можно жить во Владивостоке и быть европейцем, а можно и в Калининграде быть азиатом. В основе европейской культуры, по моему мнению, лежат Античность и христианство. При этом Античность, я думаю, больше повлияла на художественную культуру Европы; значительная часть образов и форм европейского искусства и литературы взята оттуда. А христианство сформировало общее мировоззрение европейцев: глобальную иерархию ценностей, отношение к добру и злу, представления о социальной справедливости и т.п. Именно этим европейская культура отличается от остальных. Для меня это и основа моих ценностных ориентаций.

Отмечу, что при этом сам я не верующий, ни к какой конфессии не принадлежу и вполне равнодушен к христианскому вероучению (интеллектуально мне более интересны буддизм и китайский даосизм). Однако, мои культурные ориентации чисто христианские, независимо от моих религиозных взглядов или их отсутствия.

В 1997 г. мне в Швейцарии в г. Лозанне делали операцию на сердце. И за день до операции меня отпустили погулять в город. Там я нашел несколько средневековых памятников и даже забрался на гору, которую венчал готический собор. Так вот у подножия этого собора я почувствовал, что я – дома, в органичной для себя культурной среде. Такое же чувство дома охватывало меня во Владимире, в Смоленске, в Санкт-Петербурге, во Львове. Это все христианская Европа, это моя родная европейская культура.

Замечу, что в Израиле, где для меня многое было очень интересно, такого чувства, что я дома, не возникало. Это не Европа, хотя в повседневной израильской культуре европейского больше, чем, наверное, хотелось бы самим израильтянам.

Таким образом, я определяю себя европейцем по цивилизационной принадлежности, что практически является и моей национальностью. Я ощущаю свое культурное родство не с каким-то отдельным этносом, а со всей Европой в целом. Во всех смыслах я – порождение европейской христианской культуры. Хотя я и не могу назвать себя атеистом – человеком, в принципе отрицающим существование Бога, скорее я агностик – человек, сомневающийся в достоверности наших представлений о нем, в универсальности христианских догм и пр., но я понимаю, что мои культурно-ценностные ориентации близки к католическим.

Во-вторых, я интеллигент. Споры о том, что такое интеллигенция и каковы признаки интеллигентности, ведутся уже почти два века [5]. И у меня есть своя версия этого.

Интеллигент – это, прежде всего, дитя книжной культуры, человек, прочитавший тысячи книг и впитавший в себя их ценностный багаж; способный наизусть декламировать целые главы из «Евгения Онегина» или целые акты из «Гамлета». Человек, измеряющий ряд событий истории через литературные образы и воспринимающий мир как художественный текст и потому хорошо понимающий постмодернизм, играющий именно по этим правилам. При современной экспансии кино, экранизировавшем уже всю литературу, интеллигент сохраняет возможность сравнить любую киноверсию с ее литературным первоисточником.

Интеллигент – это дитя культуры. Он может быть консерватором или футуристом, но он видит мир сквозь призму культуры, воспринимает социальную реальность как явление той или иной культуры.

Интеллигент всегда оппозиционен любой власти – красной, белой, зеленой и пр. Он и политическая власть – понятия несовместимые. Когда-то мне довелось читать книгу Бенито Муссолини «Доктрина фашизма» [6]. В ней было много интересного, но особенно мне запомнились рассуждения Муссолини о том, что главными врагами фашистов являются даже не русские коммунисты, а британские либералы. Либералы особенно опасны тем, что они распространены по всему миру и называют себя интеллигентами. Отсюда главная задача фашистов – истребить всю интеллигенцию сначала в Италии, а затем и по всей Земле…

Действительно, интеллигент – это либерал (сторонник свободы любых форм деятельности) и антифашист (противник идеи политического насилия). Невозможно представить себе интеллигента-патриота в сегодняшней российской трактовке патриотизма. В современной России идеология патриотизма мало чем отличается от идеологии фашизма (например, в его испанском варианте каудильо Ф. Франко). А интеллигент по определению не может быть фашистом (т.е. антилибералом – противником свободы в любых ее формах). Отсюда интеллигент – понятие не только гуманитарно-культурное, но и политическое. Интеллигент всегда находится в оппозиции к власти, неизбежно ущемляющей свободу, хотя активным революционером он становится редко.

И, в-третьих, я ученый. В моем понимании ученый, прежде всего, – это человек, ищущий рационального понимания и объяснения всего наблюдаемого мира. Рационализм сознания – это первое, что отличает ученого. Все, что наблюдается глазом (или прибором), может быть рационально объяснено. А то, что не наблюдается (например, Бог), не нуждается в таком объяснении. И второе – это способность увидеть мир как систему, все части которой функционально связаны и в какой-то форме взаимодействуют [7]. Системность мировидения – это тоже отличительная черта ученого.

Все это уже само по себе не просто. Но ситуация еще больше усложняется тем, что рациональных объяснений наблюдаемого мира может быть множество, и потому наука – это поле постоянных теоретических дискуссий между сторонниками различных объяснений (концепций) устройства наблюдаемого мира и процессов, в нем протекающих.

Возникает вопрос: а где же истина? А она непознаваема, поскольку постижение истины предполагает исчерпывающее знание, что не достижимо в принципе. Мир познаваем, но всегда не до конца, и наука лишь поступательно приближается к этому исчерпывающему знанию, не достижимому в абсолюте. Тем не менее, ученые заняты расширением этого поля знания, неустанным пополнением его багажа, поиском новых объяснений наблюдаемых феноменов, помня о том, что истина – понятие религиозное; в науке никаких истин не бывает, а есть только постоянно корректируемые знания. Выражение «поиск истины» в научных текстах встречается часто, но имеет весьма условный смысл (в тех случаях, когда автор понимает смысл слова «истина»).

Ученый должен ясно представлять себе, чем его научное исследование отличается от квалификационной работы с ее соответствием ВАКовским требованиям. Он занимается наукой, забыв про ВАК, который к целям науки никакого отношения не имеет. Быть ученым – это значит быть предельно независимым мыслителем, не боящимся ни власти, ни ВАКа, ни осуждений со стороны коллег.

В моей области знаний – культурологии – приходится понимать, что культура – вовсе не венец творения, а только мотиватор поведения и деятельности людей, как этапа в развитии движения материи во Вселенной; и, по всей видимости, далеко не последнего этапа. В масштабах истории культура – лишь одна из технологий совместной жизнедеятельности разумных организмов (людей) на определенной стадии их развития. А что будет дальше?

Таким образом, ученому приходится развивать знание в условиях недоказуемости истины, в непрерывной борьбе правды науки с сиюминутной политической целесообразностью, в потоке текучей истории, постоянно меняющей основные, системообразующие правила игры, и т.п. Тем не менее, только накопление научного знания объективно является наиболее эффективным ускорителем развития человечества в пространстве-времени. Вот только участи ученого при этом не позавидуешь…

В науке многое зависит от базового мировоззрения ученого. Я всегда был последовательным сторонником эволюционизма и полагал предназначение науки в том, чтобы способствовать прогрессу во всех видах социальной практики и сознания. Ничто так не способствует прогрессу в любых технологиях деятельности, в функциональной организации общества, в поиске смысла нашей жизни и пр., как наука. И потому я убежденный эволюционист и прогрессист, несмотря на то, что сегодня у нас это не приветствуется.

Я с большим уважением отношусь к марксизму как философии и считаю его лучшей теорией познания из всех, разработанных до сих пор. Но… Марксизм – это не только теория, но и руководство к политическим действиям. И тут он распадается на несколько течений, среди которых стоит выделить два: во-первых, большевизм, преследующий цель построения общества социальной справедливости посредством прямого революционного насилия (подобная программа остается актуальной для российских коммунистов и ныне), и, во-вторых, меньшевизм, стремящийся к достижению примерно тех же целей, но посредством мягкой социально-экономической трансформации, без насилия над обществом (характерная позиция современной европейской социал-демократии).

Как интеллигент я, естественно, являюсь сторонником «мягкого» пути социальной эволюции (и потому я убежденный антикоммунист), и как ученый придерживаюсь эволюционной модели понимания истории, однако не отвергаю как заведомо неверные и иные модели (цивилизационную, креационную и пр.), а рассматриваю их в идейном контексте каждого конкретного исследования. Выбор аналитической модели всегда зависит от научных или идеологических целей, преследуемых ученым в той или иной работе; от того, что он стремится доказать и с кем спорит; от его системообразующей идеологии. Я же, как правило, являюсь марксистом в интерпретациях прошлого, либералом в понимании настоящего и либертарианцем в представлениях о будущем. Такова моя научная диспозиция.

Либертарианство – это политическая идеология, родственная либерализму и анархизму [8]. Само слово «либертарианство» является производным от латинского libertas – свобода. В XIX в. либертарианство считалось просто синонимом анархизма, но в ХХ в. оно выделилось в самостоятельную идеологию. В отличие от классического анархизма, тесно связанного с классовой теорией Маркса и преследующего цель создания для рабочих бесклассового и безгосударственного строя, у либертарианства нет такой жесткой классовой привязки и оно преследует цель защиты любого человека от ущемления его социальной и личной свободы, прежде всего со стороны государства.

Я полностью разделяю идеологию либертарианства, являюсь ее активным последователем, и как ученый, и как гражданин, будучи принципиальным противником государства как идеи, как совершенно устаревшего типа социальной организации общества. Но эта тема требует уже отдельного разговора…

Но вернемся к вопросам идентичности. В моей самоидентификации первыми стоят три признака: европеец, интеллигент, ученый. То, что в этнолингвистическом плане моими родными являются именно русский язык и русская культура, или то, что генетически я происхожу от евреев-ашкеназов из Фландрии (по отцу) и Литвы (по матери) и что на одну четверть я поляк, – все это очень для меня важно, но, тем не менее, это вторично в границах моей идентичности. Занятно, что внешне я больше всего похож на своего польского деда по матери, а не на три четверти своих еврейских корней.

Итак, моя идентичность иерархически построена именно в таком порядке: 1) европеец по цивилизационному типу, 2) интеллигент по социальному самоощущению, 3) ученый-культуролог по профессии, 4) эволюционист по мировоззрению, 5) прогрессист по своим жизненным целям, 6) либертарианец по политическим взглядам, 7) агностик по вероисповеданию, 8) паракатолик по культурно-ценностным ориентациям, 9) русский по родным языку и культуре, 10) еврей по генетическому происхождению, 11) россиянин по гражданству, 12) москвич по месту обитания. Суммируя все это, можно сказать, что и по национальности я – европеец. Моя идентичность именно в этом.

Т.Г. Вы лишь мельком упомянули о новом понимании культуры в качестве мотиватора человеческого поведения и деятельности, как этапа развития движения материи во Вселенной. Здесь заметно Ваше тяготение к синергетике. Это видится принципиальным расширением масштаба и контекста интерпретации культуры, переходом от типичного для Вас социологического уровня анализа культуры на философский уровень ее понимания. Хотелось бы услышать об этой Вашей трансформации понимания культуры побольше.

А.Ф. Формы движения материи многообразны. Материя, как известно, не только перемещается в пространстве, но и развивается, усложняется в своей структуре и функциональных возможностях в природе. Ну, а природа в определенном смысле может быть понята как материя, использующая разные формы своего движения. Действительно, планеты кружатся по своим орбитам, дождь льется из облаков на Землю, растения растут, животные ищут свое пропитание, а человек занимается продуктивной деятельностью. Может ли все это быть понято как частные случаи движения материи во Вселенной? Несомненно. В таком случае культура – это один из мотиваторов/стимуляторов движения материи в форме поведения и деятельности человека.

Но начнем по порядку.

• Поначалу, пока материя была только косной (неживой), она формировалась в огромные космические тела (звезды, планеты, астероиды и т.п.) и двигалась по разным орбитам под воздействием сил гравитации.

• Потом, когда появилась жизнь (в частности, на Земле), материя прошла множество этапов своего формирования, в ходе которых химические процессы постепенно перерастали в биологические, знаменуя бактериальную стадию эволюции. Движение материи в основном сводилось к преобразованию одних веществ в другие вещества и перемещению новых микроорганизмов в поиске пропитания. Мотивацией движения материи на этом этапе, по всей видимости, было стихийное стремление биоты занять полностью все технически доступное пространство ойкумены.

• На следующем этапе развития (назовем его ботаническим) материя изменила характер своего движения с пространственного перемещения на процессы питания, размножения, роста, увядания и смерти. Мотивацией к движению в таких формах теперь уже была потенция биологического клеточного деления, которое начинало осуществляться при первой же возможности, как только состояние среды переставало препятствовать этому.

• На новом (животном) этапе эволюции формы движения материи сохранились почти те же, дополнившись перемещением в пространстве в поисках пищи. Но у животных появилось сознание как инструмент по восприятию и обработке поступающей информации и принятия управленческих решений по регуляции жизнедеятельности особи. Основным мотиватором активности животных на этом этапе стал инстинкт, суммирующий популяционный опыт по выживанию в среде, на основе которого и принимались решения по их поведению.

• В ходе дальнейшей эволюции (на человеческом этапе) животный инстинкт в основном был вытеснен разумом, имевшем большие возможности по переработке информации и дававшим большую свободу в принятии решений. Люди стали единственным типом организмов, который не ищет благоприятную среду обитания, а может освоить любую. При этом основным мотиватором активности людей стала человеческая культура, обеспечивающая взаимодействие и коммуникацию между особями, также суммировавшая популяционный опыт выживания, но помимо адаптации к среде, разработавшая и приемы ее преобразования. Так появилась новая форма движения материи – разумная деятельность человека.

• Но, надо полагать, что на этом эволюция не закончится, и рано или поздно возникнет новый инструмент управления движением материи, более совершенный, чем человеческий разум, новые формы самого движения и его новые мотиваторы.

Конечно, некоторые из этих сентенций сравнительно тривиальны, и к ним наука пришла уже давно, другие – оригинальны и сформулированы непосредственно мной. Но все они впервые сведены в единый ряд именно мною и проинтерпретированы как часть общей теории культуры (т.е. в новом ракурсе их понимания). Это позволило мне во многом по-новому понять многие исходные смыслы культуры и ее проявления. Сама мысль о том, что мы неправильно подходим к исследованию культуры, которая является не альтернативой природы, а ее органической частью, пришла мне в голову достаточно давно, и во многих моих статьях есть локальные рассуждения об этом [9]. Однако, системно и последовательно исследовать эту проблему я начал лишь в последние годы. В частности в этом ракурсе интерпретации культуры мной было открыто, что:

• на человеческом этапе эволюции жизни культура приняла функцию стихийного регулятора допустимых форм активности людей;

• культура – это программа выживания в среде не за счет индивидуальной адаптации особей, а посредством их коллективной деятельности;

• культурное взаимопонимание является обязательным условием для любой совместной деятельности людей;

• разнообразие культур на Земле отражает разнообразие условий существования вида;

• культура не прилетела из космоса, а появилась в ходе эволюции жизни на Земле и является продуктом развития социального поведения животных;

• культура образовалась посредством трансформации животного инстинкта, как «архива» популяционного опыта выживания в среде, ставшего основой такого же опыта людей;

• в ходе человеческой истории культура тоже прошла развитие от состояния неустойчивого равновесия со средой до состояния устойчивого неравновесия в ней;

• культура стремится подчинить человека среде, адаптировать в ее параметрах, а жизнь, напротив, побуждает его к действиям, конфликтным по отношению к среде; тот или иной баланс этих двух интенций и есть социальная жизнь человека;

• культура, несомненно, является самой сложной среди всех известных самоорганизующихся систем, причем объяснить причину активности этой самоорганизации наука не может;

• у средств биологической адаптации наблюдается развитие от индивидуального начала (растения) к коллективному (люди), а у форм человеческой деятельности – обратный тренд развития: от коллективных форм (первобытность) к индивидуальным (современность);

• хотя в ходе истории была создана искусственная среда обитания (города), но полностью освободить человека от зависимости от естественной среды не удалось; и сейчас явно виден тренд культурного отступления в этом вопросе (экологические идеи и движения);

• исторически культура адаптировала людей больше к климатическим и микросоциальным условиям жизни и меньше к макроисторическим условиям; возможно, дальнейшая эволюция культуры будет посвящена преодолению именно этого ограничения;

• зависимость от макроисторических условий жизни у городского населения была выше, чем у сельского; по мере возобладания числа горожан над сельчанами этот тренд усиливался;

• обычно мы вписываем в культуру все высшие достижения человеческого интеллекта, но, возможно, что развитие индивидуального интеллекта и развитие коллективной культуры – это два совершенно автономных, хотя и взаимосвязанных, процесса; мы пока не знаем;

• культура является не альтернативой природы, а ее органичной частью, будучи главным мотиватором поведения и деятельности людей, как движения материи во Вселенной.

Если Бог отпустит мне еще немножко времени, я, возможно, открою что-то еще.

Т.Г. А каково Ваше общее отношение к Богу?

А.Ф. Я уже говорил, что я агностик. Я полагаю, что, если мы не можем изучать Бога эмпирически, то наше умозрительное представление о нем – тем более сомнительно. Если он действительно есть, то представляет собой нечто совсем иное, чем мы думаем. И хотя я не отрицаю существования Бога (как возможности), но я и не вижу явных подтверждений тому.

Как явление культуры Бог мне понятен и социально очень полезен (вспомним шутку Вольтера о том, что, если бы Бога не было, его следовало бы выдумать). Идея Бога – это основной регулятор наших инстинктов (сохранившихся, но в ослабленном виде). Наличие религии представляется главным, что отличает людей от животных (все остальные элементы культуры, включая искусство, у животных есть; нужно только научиться это видеть). Какой бы была человеческая культура без идеи Бога? Такого даже невозможно себе представить.

Я – агностик, т.е. не знающий. Мировоззренчески я не занимаю никакой определенной позиции в отношении религии. Все существующие конфессии своими догматами о сущности Бога меня не убеждают (хотя некоторые из них, особенно «безбожные» буддизм и даосизм, мне интересны). Убеждает только старая сентенция, гласящая, что Бог – это природа. Но тогда, зачем множить сущности, как спрашивал Уильям Оккам?

В студенческие годы мне посчастливилось учиться у Ирины Сергеевны Свенцицкой – крупнейшего отечественного специалиста по раннему христианству. В последующем мы с ней неоднократно встречались, и я засыпал ее горой вопросов по раннему христианству, которое меня всегда очень интересовало.

Лекции Свенцицкой по истории религий (очень тактичные в вероучебном плане) в большой мере сформировали мое отношение к религии в целом, а главное – научили меня отделять свое мнение о религии как о психико-компенсаторной программе от мнения о церкви (или  любом ином конфессиональном центре) как об административно-регулятивной структуре. Церковь и особенно церковная иерархия по большому счету далеки от религии как таковой (хотя и мнят себя ее главными представителями) и заняты преимущественно обеспечением собственных политических интересов. А вероучебные догматы и религиозные доктрины, создаваемые основателями религий и церковными учеными – теологами, идейно вполне самодостаточны и пользуются авторитетом в силу традиции. Они служат теоретическими основаниями для новых моделей поведения людей, а порой становятся и полноценными политическими идеологиями. Близка к религии (массовым верованиям) и низовая часть клира – приходские священники, муллы, гуру, ламы т.п., постоянно общающиеся с паствой. Сама же паства в основном слабо разбирается в интеллектуальных изысках религиозных доктрин, и потому ее пастыри в своих проповедях обычно апеллируют не к логике, а к религиозному чувству верующих.

Ведь Бог открывается не разуму, а чувству. И для этого не нужно знать священные тексты. Бога нужно ощутить как свою естественную потребность, поскольку религиозная вера – явление эмоциональное. Разум тут совершенно бессилен. Бога можно постичь только эмоционально, сердцем почувствовав наличие кого-то, кто выше и важнее тебя. Но для многих людей это становится большой психологической проблемой.

А у меня такой проблемы нет. Эмоционально я ни в какой вере не нуждаюсь. Таков опыт моей жизни. Но это вовсе не значит, что Бога нет. Вполне возможно, что он есть. Просто я этого не знаю…

Т.Г. Андрей Яковлевич, в прошлом году Вы отмечали свой 70-летний юбилей. К нему издательство «Согласие» выпустило коллективную монографию «Культурология: имя собственное», в которой приняли участие многие ведущие культурологи страны, и часть статей которой так или иначе связана с Вами и Вашими работами. Какое у Вас впечатление от этой книги?

А.Ф. Хотя названная книга и квалифицируется как коллективная монография (к чему есть серьезные основания), но фактически она является юбилейным сборником, статьи которого написаны независимо друг от друга. Тем более удивительно, что все эти статьи являются именно научными исследованиями и осуществляют значительный вклад в имеющееся знание о культуре, расширяют поле наших представлений. Я бесконечно благодарен своим друзьям-коллегам за их участие в этом проекте и в первую очередь И.В. Малыгиной как главному его инициатору, а также Вам за реализацию и издательское качество книги. Но особенно дорого мне то, что в этой книге представлена действительно наука (в самом высоком смысле слова), пополнение багажа знаний о культуре, расширение нашего культурного кругозора. Эту книгу можно рекомендовать аспирантам как пример настоящего научного творчества и стремления к открытию чего-то нового.

В заключение нужно сказать, что мы живем в очень сложное время, когда все меняется очень быстро. По своим ценностным ориентациям мы уже заметно отличаемся от своих отцов, а наши дети отличаются от нас. Все классические постулаты приходится пересматривать, а что-то давно известное открывать заново. Многие тренды научного развития еще только намечаются и их нужно специально искать и исследовать.

Очень трудно плыть и ориентироваться в океане, куда еще не успели налить воды...

Т.Г. Спасибо, Андрей Яковлевич, за очень интересную беседу.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] URL: https://biblio.dissernet.org/person/55232
[2] Балацкий Е. Формирование «диссертационной ловушки» // Свободная мысль – XXI. 2005. № 11. C. 149-160.
[3] См. об этом: Флиер А.Я. Философские пролегомены к Нормативной теории культуры [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2019. № 1. URL: http://cult-cult.ru/the-philosophical-prolegomena-to-a-normative-theory-of-culture/ (Дата обращения: 18.06.2019).
[4] Сонин А.С. ВАК СССР в послевоенные годы: наука, идеология, политика // Вопросы истории естествознания и техники. М.: Наука, 2004. № 1. С. 18-63.
[5] См., например: Давыдов Ю.Н. Уточнение понятия «интеллигенция» // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. 1: Международный симпозиум 17-19 декабря 1993 г. / Под общ. ред. Т.И. Заславской, Л.А. Арутюнян. М.: Интерпракс, 1994. C. 244-245.
[6] Mussolini B. La dottrina del fascism. Milano: Edizioni Bignami, 1939. 114 p. («Доктрина фашизма», перевод В.Н. Новикова, Paris: La Renaissance, 1938).
[7] См., например: Флиер А.Я. Очерки теории исторической динамики культуры. М.: Согласие, 2014. 528 с.; Флиер А.Я. Культурные индустрии в истории и современности: типы и технологии [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2012. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2012/3/Flier_Cultural-Industries/ (Дата обращения: 05.08.2021); Флиер А.Я. Добро и зло в культурно-историческом понимании [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2015. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2015/3/Flier_Good-Evil/  (Дата обращения: 05.08.2021) и др.
[8] Боуз Д. Либертарианство. История. Принципы. Политика. Челябинск: Социум, 2009.  428 с.
[9] Например, Флиер А.Я. Культурология в системе образования // Высшее образование в России. 1996. № 4. С. 39-46 и др.

© Глазкова Т.В., Флиер А.Я., 2022

Статья поступила в редакцию 9 сентября 2021 г.

Глазкова Татьяна Вацлавовна,
кандидат культурологии, доцент,
директор издательства «Согласие»
e-mail: glaztatyana@yandex.ru

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева,
профессор Московского государственного
лингвистического университета
e-mail: andrey.flier@yandex.ru