А.Я. Флиер

Социальная реальность глазами культуролога

Аннотация. В статье рассматривается сущность и структура социальной реальности в аспекте ее включенности в общую теорию культуры и культурно-производственные возможности системы по формированию и развитию общества, человека, культурных артефактов, знания о культуре. Особый аналитический акцент делается на коммуникативной сущности культуры.

Ключевые слова. Социальная реальность, зона социальной неопределенности, зона культуры, коммуникация, культурное производство общества, человека, артефактов, знания.
 

Социальная реальность – это понятие, относящееся к высоким сферам теоретической абстракции. Оно обозначает весь спектр отношений между людьми по поводу удовлетворения их материальных, социальных, интеллектуальных и иных интересов [1]. Социальная реальность – это совокупность групповых и индивидуальных взаимодействий и коммуникаций (как конструктивных, так и конфликтных), складывающихся между людьми в процессах их жизнедеятельности, а также социально значимые результаты (продукты) этой жизнедеятельности – вещи, сооружения, произведения, идеи и т.п. Социальная реальность охватывает физическое, процессуальное и когнитивное пространство социальной активности людей.

Социальную реальность можно по-разному структурировать. Например, делить ее по диахроническому признаку на прошлое, настоящее и будущее. В соответствии с этим членением ее изучают разные науки. Социальную реальность прошлого – историческая наука (в целом) и исторические разделы иных общественных и гуманитарных наук. Социальную реальность настоящего – социология (в целом) и актуальные разделы других наук. Социальную реальность будущего – в целом проектирует футурология и в той или иной мере касаются иные общественные и гуманитарные науки (культурология, пожалуй, активнее всех).

Но нас больше интересует членение социальной реальности по уровням ее системной упорядоченности. По этому признаку ее можно разделить на две зоны:

• зону слабой упорядоченности и структурированности социальных отношений между людьми («зону социальной неопределенности») и

• зону высокой упорядоченности и структурированности социальных отношений между людьми («зону культуры»).

Понятно, что граница между этими двумя зонами условна, поскольку в разные исторические эпохи и у представителей разных социальных групп преобладают различные представления о достаточной или недостаточной упорядоченности социальных связей и нормативов социального поведения и общественного сознания, которые можно назвать культурой.

Зона социальной неопределенности

Прежде всего, не следует думать, что в этой зоне все социальные интересы людей пребывают в состоянии броуновского движения и хаотически блуждают, сталкиваясь друг с другом. Конечно, имеет место и это. Но наряду с этим наблюдаются и осмысленные взаимодействия и противостояния в интересах людей. Однако в отличие от культурных взаимодействий эти связи не обладают высокой устойчивостью и системностью, а, как правило, являются случайными, ситуативными, спонтанными. Главный критерий различия между культурой и «не культурой» – повторяемость. В культуре действия и взаимодействия, приводящие к позитивному результату, повторяются (если нет каких-то особых причин, мешающих этому), становятся в той или иной мере устойчивыми. В зоне социальной неопределенности все связи более или менее эксклюзивны.

Зона социальной неопределенности – это в первую очередь территория случайностей. Здесь люди случайно встречаются, случайно заговаривают друг с другом, случайно вступают во взаимодействие, которое может иметь какой-то продуктивный результат, а может и не иметь. Все социальные возможности здесь присутствуют в «свернутом» виде, только как потенции.

Одной из важных особенностей зоны социальной неопределенности является то, что здесь фактически не происходит закрепления положительного опыта в социальной памяти участников взаимоотношений и его трансляции, в отличие от зоны культуры, где процесс формирования и передачи социального опыта между поколениями является одной из основных системообразующих функций. Зона культуры обладает специализированными институтами трансляции социального опыта следующим поколениям – воспитанием и образованием. Причем воспитанием индивида занимается не только семья, а его образованием не только учебные заведения; в этих процессах в той или иной мере участвуют также религия, искусство, непосредственное социальное окружение человека и пр. [2]. А зона социальной неопределенности такими органами социального и культурного воспроизводства не обладает, и факты социокультурного воспроизводства в ней носят случайный характер.

Я полагаю, что это связано с существенным различием в плотности и интенсивности социальной коммуникации в двух рассматриваемых зонах. Уровень плотности и интенсивности коммуникации в культуре во много раз выше, нежели в среде людей, не связанных общими культурными узами. Этим определяется и более высокий уровень активности социальной памяти по фиксации и трансляции значимого опыта среди участников постоянных социокультурных коммуникаций по сравнению с участниками случайных социальных взаимодействий.

Вообще плотность и интенсивность коммуникации выделяют мир культуры из остальной социальной реальности. Недаром в ситуации отсутствия общего разговорного языка возникновение нового культурного локуса практически невозможно. И здесь главной представляется не сложность в обмене какой-то информацией, а проблема согласования между людьми их интересов и допустимых способов их удовлетворения, накопления и передачи социального опыта коллективного общежития. Образно социальную реальность можно представить как экзистенциальную непрерывность, в которой образуются сгустки коммуникативной активности – зоны культуры, между которыми располагается пространство низкой коммуникативной плотности – зона социальной неопределенности.

В зоне социальной неопределенности в принципе протекают те же самые процессы жизнедеятельности, что и в зоне культуры, но при существенно более низкой интенсивности взаимодействия, накопления опыта, рефлексии ценностных и нравственных императивов и т.п. Эту зону невозможно локализовать пространственно, а порой и социально. Она выявляется только при непосредственном сравнении с зоной культуры. Например, обычно в семье имеет место более высокая плотность коммуникации и культурной общности, чем среди соседей по лестничной площадке. Т.е. по сравнению с семьей коллектив соседей – это зона социальной неопределенности. Но в среде жителей квартала плотность коммуникации еще ниже, чем у соседей по лестничной площадке. Значит, соседи по кварталу представляют собой зону большей социальной неопределенности по сравнению с соседями по площадке и т.п. То же самое обнаруживается на производстве: члены одной бригады находятся в более плотной коммуникации, чем работники цеха или – тем более – всего предприятия. Но все это, конечно, относительно и постигается только в сопоставлении одного с другим.

Зона социальной неопределенности – понятие условное, определяемое познавательными задачами исследователя. Ее специфические характеристики могут при необходимости акцентироваться или не замечаться. В принципе любой социальный локус может быть представлен и как зона культуры (в сравнении с менее специфичным образованием), и как зона социальной неопределенности (в сравнении с более специфичным феноменом). В этом отношении очень показателен следующий пример. В науке сложилась традиция считать основной базовой единицей исторической культурной специфичности нацию и национальную культуру. Именно национальные культуры выступают главными статистическими объектами, когда речь идет о культурном многообразии мира. Но нации представляют собой сложные конгломераты множества социальных групп с очень различающимися интересами, и их культурное единство обусловлено преимущественно государственно-политическими обстоятельствами. Нации можно рассматривать как культурно-специфичные образования в сопоставлении со всем человечеством, которое, как известно, едино только как биологический вид, а целостным социальным организмом не является. Но при этом практически все социальные локусы, таксономически более низкие, чем нации, обладают существенно большей культурной специфичностью.

Тем не менее, я не стану нарушать сложившуюся научную традицию (что в данном случае совершенно не принципиально) и буду рассматривать зону культуры именно в масштабах национальной культуры, помня при этом, что на более низких уровнях социальной структуры рассматриваемые параметры проявляются еще ярче.

Зона культуры

В отличие от зоны социальной неопределенности, которая в такой же мере неопределенна и в социальных функциях, осуществляемых в ее пределах, зона культуры – это очевидная территория целенаправленного производства культурных феноменов, что условно можно свести в четыре группы:

• производство общества как культурной системы,

•  производство человека как культурной единицы,

• производство культурных артефактов,

• производство знания о культуре [3].

Производство общества, как социально и культурно упорядоченной формы коллективного общежития людей («общества культуры») включает в себя:

• производство социального порядка – системы норм и форм социальных взаимодействий и взаимоотношений,

• производство социальных идей и принципов – актуальных норм социальной справедливости,

• производство общественного сознания как доминирующей системы миропредставлений (рациональной, мифологической, образной),

• производство идеологии, инициирующей желательную социальную активность людей,

• производство символов, манифестирующих предпочитаемые смыслы и нормы социального бытия,

• производство социокультурной структуры общества, основанной на доминирующей системе ценностных ориентаций, их иерархии, их соотнесенности с экономическими, политическими, социально-статусными и иными интересами людей,

• производство форм и языков социальной коммуникации,

• организацию досуга населения в социально приемлемых формах,

• накопление социального опыта коллективного общежития и совместной деятельности, его фиксацию, хранение и интерпретацию; развитие «культурной памяти» сообщества,

• историческое воспроизводство общества как социальной и культурной целостности,

• проектирование социокультурного развития, его целей и алгоритмов; формирование «культурной мечты» сообщества.

Логика такого построения строится на том, что производство общества как культурной системы неотделимо от процесса создания и использования инструментария социокультурной регуляции его жизни. Общество (в отличие от толпы) – это образование, подающееся эффективному культурному регулированию – как саморегулированию в форме обычаев, так и «внешнему» управлению со стороны власти методами принуждения (насилия или угрозы его применения) и методами «соблазна» [4]. И именно в обретении возможностей для такого регулирования (и прежде всего в создании его инструментария)  и заключается «производственный алгоритм» решения данной задачи. Инструментарий формируется в процессе самого регулирования и по мере решения очередных практических задач непрерывно совершенствуется, что является обязательным условием успешности этой деятельности.

Разумеется, общество формируется и регулируется не только на культурных основаниях, но это уже не входит в задачи нашего рассмотрения.

Производство «общества культуры» осуществляется в целом посредством выстраивания системы нормативной регуляции смыслов и форм коллективной жизнедеятельности людей. При этом используются методы:

• обычая как стихийной социальной саморегуляции,

• социальной и культурной политики, проводимой властью,

• религиозной и иной практики нравственной стимуляции саморегулирования,

• общественного мнения.

Мы еще плохо представляем себе глубинные принципы, по которым осуществляется эта регулятивная изменчивость (как властная, так и, тем более, стихийная), ее векторы, цели, способы и пр. Мне представляется, что процессы социальной саморегуляции и их историческая типология тесно связаны с социальными причинами, определяющими динамику изменчивости коллективной солидарности и доминантных идентичностей людей, свойственных той или иной эпохе. Всякая социальная организация есть внешняя форма определенной социальной солидарности, представлений о принципах социальной справедливости, сплачивающих людей и обеспечивающих устойчивость этой формы организации. И саморегуляция этой организационной формы должна основываться на тех же основаниях, что и социальная солидарность, в границах той же системы социальных интересов.

Производство «человека культурного», т.е. социально упорядоченной и культурно эрудированной личности включает в себя:

• формирование мировоззрения человека, его социокультурной картины мира, системы его верований и ценностных установок, его общей гуманитарной эрудиции, соответствующих культурным нормам общества его проживания,

• формирование потребности человека в актуальной социальной солидарности и стимулирование основанных на этом идентичности и культурных интересов человека,

• обучение человека нормам социальной адекватности поведения и деятельности, обычаям и нравам и формирование подсистем культурной компетентности его сознания, соответствующим порядкам, принятым обществе его проживания,

• обучение человека языкам социальной коммуникации, имеющим распространение в обществе его проживания.

Логика определения основных направлений этого вида культурного производства строится на основных характеристиках, определяющих соответствие поведения и сознания человека культурным порядкам, распространенным в обществе его проживания. Достижение максимальной адекватности (адаптированности) человека принятым общественным нормам – это и есть «сверхзадача» производства «человека культурного». Культурный человек – это не тот, кто прочитал больше книг (это только один из возможных критериев), а человек, в наибольшей мере «нормативный», соответствующий местным обычаям, уровню образованности и гуманитарной компетентности, традициям и ментальностям, актуальным в данном сообществе в данный момент его истории.

Понятно, что становление «человека культурного» неотъемлемо от формирования «общества культуры» и основано на тех же доминантных принципах, что были рассмотрены выше. Но здесь есть и своя специфика. Общество – это производитель культуры господствующего типа, а человек – ее потребитель, пользователь. Его главная характеристика – это культурная лояльность, которая более всего выражается в том, насколько хорошо человек понимает смыслы и содержания окружающей его культурной реальности и насколько он сам свободно владеет языками выражения этих смыслов и содержаний и не противопоставляет себя им, соответствует местным обычаям в своих культурных манифестациях. Разные типы лояльности требовали и разных методов «окультуривания» личности, хорошо известные нам из истории.

Производство «человека культурного», его «окультуривание» осуществляется в целом посредством его системного информирования об основных культурных смыслах, формах и нормах жизнедеятельности и контроле над качеством их усвоения. Основные методы этого производства:

• воспитание,

• образование,

• социализация,

• инкультурация.

«Окультуривание» человека представляет собой ту или иную форму обобществления его сознания, внедрения в его мировоззрение универсального принципа, гласящего, что «общественное важнее личного». Собственно вся социализация и инкультурация индивида, так или иначе, сводятся к этому. И чем полнее усвоена эта установка, чем более сознательно и инициативно она исполняется, тем более культурным считается человек. Разумеется, на практике все это имеет достаточно тонкий и двусмысленный характер. Дихотомия общественного и личного хорошо проработана культурой, которая умеет ориентировать человека так, что, удовлетворяя свои индивидуальные интересы, он служит интересам общественным. Но чем более осмысленным будет общественное служение человека, чем меньше оно будет вступать в конфликт с его индивидуальными интересами, тем более успешным можно признать его «окультуривание», тем более качественной будет считаться его социализация и инкультурация.

При этом социализация вводит человека в ориентацию в социальных условиях жизнедеятельности, актуальных для данного времени (т.е. объективной стадии развития общества), а инкультурация – в социальные условия, актуальные для данного места (культурные особенности социальной площадки жизнедеятельности). Социализация ориентирует человека в условиях, определяемых преимущественно утилитарными, прагматическими обстоятельствами социального бытия, а инкультурация – в условиях, детерминированных эмоционально-ценностными установками, характерными для данной социальной среды, историческими традициями, ментальными особенностями и пр. [5].

В числе основных социальных институтов, осуществляющих социализацию и инкультурацию, можно назвать:

• семью, домашнее воспитание,

• систему образования,

• государственную социальную и культурную политику,

• религию,

• искусство,

• средства массовой информации,

• бытовые социальные коммуникации и др.

Производство культурных артефактов – специализированных продуктов деятельности, символическая значимость которых шире функции решения непосредственных утилитарных задач (является экстраутилитарной), включает в себя:

• формирование и развитие языка,

• порождение обычаев и нравов (этнических, социальных, политических),

• производство идей, текстов, символов и норм религиозного, политического и иного социально-регулятивного характера,

• создание художественных произведений (включая литературные),

• производство вещей бытового обихода, постройка сооружений и организация территорий (культурных пространств) с высокими эстетическими или иными символическими характеристиками.

В перечень продуктов этого вида культурного производства в наибольшей мере попадают объекты, которые рассматриваются отраслью культуры (Министерством культуры и подчиненными ему структурами), филологией, этнографией, историей и религиоведением в качестве культуры как таковой. Это совокупность материальных, интеллектуальных и художественных продуктов и обрядово-ритуальных феноменов, в которых культура представлена как самоцель некой специальной деятельности. Здесь культура является не органичной компонентой любой социальной активности, а действием, непосредственно направленным на достижение нужного психологического эффекта (эстетического, этического, нравственного и др.), по отношению к которому общий социально-регулятивный эффект является побочным. Результаты этой деятельности – это продукты специального символического культуротворчества, т.е. «культуры-для-себя», как самоцели (за исключением языка, социальные функции которого много шире).

Производство культурных артефактов осуществляется посредством системной символизации (символического кодирования) смыслов, форм и норм процедур и продуктов социально значимой деятельности. Эти символические образы и черты закладываются в создаваемые предметы, что собственно и превращает их в культурные объекты. Разумеется, само производство таких артефактов технически является вполне материальным, но его продукция приобретает искомое качество только тогда, когда ее символическое значение становится более важным (или не менее важным), чем значение утилитарное. Производство культурных артефактов происходит методами реализации:

• канона (воспроизводящего традицию),

• творчества (развивающего традицию и преодолевающего ее),

• идеологии (устанавливающей допустимые социокультурные содержания деятельности),

• стиля (регулирующего предпочитаемые культурные формы).

Производство знания о культуре – это особый аспект знания о человеке и обществе в их культурных проявлениях, что включает в себя:

• философию (размышляющую об основаниях социального бытия),

• гуманитарные науки (описывающие социальное бытие в его исторической реальности),

• общественные науки (измеряющие социальное бытие в его структурном построении),

• актуальную новостную информацию и публицистику (информирующих об актуальных событиях социального бытия).

Знание о культуре – это продукт культурной саморефлексии, размышлений культуры о самой себе, собирание и систематизация материала, обеспечивающего понимание того, «что такое культура» в аспекте ее соотнесенности с обществом и человеком. Это касается не только философского знания, которое в этой функции самоочевидно, но и всех иных отраслей науки о культуре, которые, в конечном счете, выполняют ту же функцию. Существенным здесь является вопрос о принципах понимания и интерпретации разного рода знаний, формирования картин мира в разные эпохи. Один из вариантов исследования исторической динамики такого понимания нам продемонстрировал М. Фуко в качестве знаниевых «эпистем» [6]. Хочется надеяться, что исследования в этой области будут продолжены, поскольку производство знаний о культуре является одним из самых существенных направлений познания, значимость которого в ходе истории возрастает.

Производство знания о культуре осуществляется посредством системного декодирования символики культурных артефактов, обнаружения в них неявных социальных смыслов, зашифрованных в процедурах и продуктах деятельности. В ходе истории многие важные смыслы культуры теряют актуальность, забываются, становятся непонятными потомкам и нуждаются в специальной научной дешифровке. В таких аналитических реконструкциях смыслов и значений артефактов заключается эмпирико-историческое познание культуры. А теоретическое знание о культуре является аналитической реконструкцией принципов и технологий культурного производства, осуществляемое на основании анализа его продуктов. И история, и теория культуры занимаются восстановлением в первом случае социальных смыслов культурной деятельности, во втором – ее алгоритмов, принципов, социальных задач.

Культурное исследование осуществляется методами:

• описания, позволяющего выделить черты, отличающие одно явление культуры от другого и атрибутировать изучаемые феномены,

• измерения тех или иных параметров, позволяющего понять явные и неявные социальные функции явления, технологию его производства и алгоритм его функционирования,

• анализа, позволяющего реконструировать изначальные социальные смыслы явления и его актуальную для своего времени значимость,

• обобщения, позволяющего произвести типологизацию изучаемых явлений по тому или иному основанию.

Резюмируя, можно сказать, что, конечно, рассмотрение зоны культуры как системы культурных производств – это аналитическая условность. Подобных производств как институциональных структур нет; не дымят заводы по производству «общества культуры», не шумят фабрики, на которых изготавливают «культурного человека». Но само функционирование общества как социальной системы может быть интерпретировано как культурное производство, что помогает наглядней представить функциональные особенности зоны культуры.

*     *     *

Таким образом, социальная реальность в глазах культуролога представляет собой пространство неравномерного распространения и концентрации культуры, что в свою очередь обусловлено неравномерной плотностью и интенсивностью социальной коммуникации. Причины этой неравномерности, судя по всему, обусловлены сочетанием многих факторов, и пока трудно сказать, есть ли в этом какая-то регулярность или все носит случайный характер. Впрочем, и в культурном многообразии человечества трудно усмотреть какую-либо системность и регулярность. Системна ли социальная реальность? Вот в чем вопрос…
 

ПРИМЕЧАНИЯ

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ 15-03-00031 «Культурное регулирование социальной динамики».
[1] Об этом см.: Schütz, Alfred. The Phenomenology of the Social World. Evanston, IL: Northwestern University Press, 1967.
[2] Об этом подробнее см.: Флиер А.Я. Социальный опыт как основа функционирования и исторического воспроизводства сообществ // Общественные науки и современность. 2002. № 1, а также: Горяинова О.И. Диалектика социализации: миф и культурный сценарий // Власть. 2013. № 1. С. 72-75.
[3] Подробнее см.: Флиер А.Я. Культурные индустрии в истории и современности: типы и технологии [Электронный ресурс] // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2012. № 3. URL: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2012/3/Flier_Cultural-Industries/. Дата обращения: 02.05.2015.
[4] Baudrillard, Jean. De la Séduction. Paris: Galliée, 1979 (Бодрийяр Ж. Соблазн. М.: Ad Marginem, 2000).
[5] О социализации и инкультурации и их социальных задачах см.: Флиер А.Я. Человек и культура: параметры сопряженности [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2015. № 2. URL: http://cult-cult.ru/human-and-culture-factors-of-congruence/. Дата обращения: 02.05.2015.  
[6] Foucault, Michel. Les mots et les choses: une archéologie des science humanies. Paris: Gallimard. 1966 (Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994).
 

© Флиер А.Я., 2015

Статья поступила в редакцию 16 июля 2015 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru