А.Я. Флиер

Памяти учителя

Аннотация. Статья посвящена памяти Э.А. Орловой, выдающегося российского культуролога, основателя направления социальной культурологии, видного теоретика культуры, наиболее известного российского структурного функционалиста и учителя А.Я. Флиера как культуролога. Орлова была также и автором журнала «Культура культуры».

Ключевые слова. Э.А. Орлова, культурология, социальная теория культуры, структурный функционализм.
 

12 октября 2018 г. ушла из жизни Эльна Александровна Орлова. Это известие стало для меня полной неожиданностью. Орлова была моим учителем, и в этом слове, в этом понятии скрывается множество глубинных смыслов. Я хорошо знал, сколько ей лет, но она казалась мне бессмертной, как и сама наука, которую она олицетворяла, наверное, больше, чем кто-либо из встреченных мною в жизни людей.

Писать о своем учителе всегда очень сложно, поскольку ее профессиональное и человеческое влияние на меня тесно переплетены и порой сложно отделить одно от другого. Но я понимаю, что чисто профессиональный аспект здесь важнее и интереснее, поэтому постараюсь сосредоточиться на нем. Конечно, сделать всесторонний системный анализ научных взглядов Орловой я еще не могу. Это потребует гораздо большего времени и временного промежутка от ее ухода. Мои заметки – это скорее обрывочные воспоминания о встречах с Эльной Александровной, обсуждавшихся проблемах и о том, как она формировала мою научную культуру.

На протяжении четверти века своей исследовательской работы в сфере культурологии я никогда не задумывался над тем, к какому научному течению (школе) я принадлежу. Я просто исследовал то, что мне было интересно и в том проблемном ракурсе, который был более актуален для меня. Но в последние годы, сталкиваясь с откликами коллег на мою работу, я все чаще вижу, что они считают меня структурным функционалистом [1]. Откуда это? Ведь я никогда не увлекался идеями Б. Малиновского и Т. Парсонса. И я понял, что это результат влияния на меня моего учителя Э.А. Орловой, которая в отличие от меня всегда была убежденной «парсонианкой». Просто ее влияние было не грубым, не назойливым, а очень тактичным, подспудным, так что я сам этого не чувствовал. Не убежден я и в том, что сама Эльна Александровна отдавала себе отчет в этом влиянии. Она просто высказывала свою точку зрения на те или иные научные проблемы, никогда не настаивая на том, чтобы я разделял ее позицию, а я уже подсознательно усваивал ее взгляды, бывшие для меня высшим авторитетом. Между нами никогда не было отношений учителя и ученика, и это профессиональное равноправие фактически воздействовало на меня наиболее эффективным образом.

Так или иначе, но сейчас я понимаю культуру как целостную иерархическую систему и проявляю наибольший интерес к ее социальным функциям, что вполне соответствует взглядам Парсонса, а за ним и Орловой. Прежде всего я сосредоточен на роли культуры в качестве инструмента социальной регуляции, что можно трактовать и как ее главное системообразующее свойство. Это и есть структурный функционализм, к которому я пришел не стихийно, как мне казалось поначалу, а именно благодаря влиянию Эльны Александровны.

Первое, что я усвоил от Орловой, – это то, что в общественном сознании и взглядах ученых фактически сложилось два понимания культуры: одно – как самостоятельной отрасли деятельности, управляемой Министерством культуры, и второе – как стихийной системы поведения, регулирующей человеческие взаимодействия. Если остановить на улице случайного прохожего и спросить, что такое культура, то он начнет рассказывать про искусство, памятники архитектуры и пр. А если спросить его, а что такое культурный человек, то он и не вспомнит про искусство, а начнет описывать человека воспитанного, вежливого, доброжелательного и пр. В первом случае речь идет о культуре как об отрасли деятельности, а во втором – о культуре как регуляторе человеческих взаимодействий.

Эльну Александровну поначалу интересовали обе версии культуры, но с годами она постепенно эволюционировала к большему интересу к культуре как инструменту социального взаимодействия. Любопытно, что и со мной произошла такая же эволюция, отчасти под влиянием Эльны Александровны. Первоначально я был очень увлечен теорией культуры как деятельности, зачитывался книжкой М.С. Кагана «Человеческая деятельность» [2] и работой Орловой «Динамика культуры и целенаправленная активность человека» представляющей собой главу учебника «Морфология культуры. Структура и динамика», вышедшего под ее редакцией [3]. Глава посвящена выстраиванию морфологии культуры и в определенном смысле интерпретирует концепцию Кагана. Я и сам позднее работал над морфологией культуры [4], развивающей модель Эльны Александровны. Но постепенно и я пришел к приоритетному интересу к культуре как инструменту социальной регуляции.

Мы с Эльной Александровной много говорили об этом. В наших диалогах часто принимала участие и И.М. Быховская, так что в формировании моих взглядов участвовали они обе. Общая картина была такой. Пока человек живет один на необитаемом острове, он занимается деятельностью по практическому выживанию, и это одна культура – культура деятельности. Но когда на этом остове появляется Другой, то первому все свои действия нужно согласовывать со вторым, и обоим все больше осуществлять что-то совместно. У них начинает зарождаться вторая культура – культура взаимодействия. В последние годы при моих контактах с Эльной Александровной мы обсуждали преимущественно эту культуру, которая в наибольшей мере интересовала как ее, так и меня.

Впрочем, и с самого начала, когда я под руководством Орловой работал над диссертацией по культурогенезу, где в основном рассматривал культуру как деятельность [5], Эльна Александровна постоянно напоминала мне о том, что культура – это еще и взаимодействие, и нужно анализировать еще и эту функцию. Я думаю, что в этом влияние Эльны Александровны проявилось в набольшей мере.

Здесь я невольно перехожу ко второму аспекту влияния Орловой на меня: к переориентации моих интересов с истории культуры на ее теорию. Не думаю, что Эльна Александровна этим занималась осознанно. Она знала, что по образованию я историк, относилась к этому с иронией как к установке на описание культуры, а не ее сущностный анализ, но целенаправленно мои взгляды она не ломала. Моя диссертация была написана именно историком; я сейчас это ясно вижу. Но, ориентируясь на своего учителя как на эталон ученого, я сам постепенно переходил от описания культуры на ее сущностный анализ.

Нельзя сказать, что Эльна Александровна плохо знала историю или как-то предвзято к ней относилась. Но сама она была именно теоретиком культуры и, естественно, историческое описание ее фактически не интересовало. Ее стихией был социальный анализ культуры. Я же, следуя за взглядами учителя и невольно ей подражая, также постепенно проникался интересом к социальному анализу и начинал видеть в нем сущностное понимание культуры. Когда же я познакомился с сентенцией, приписываемой М.М. Бахтину, о том, что культура растекается между людьми и связывает их как цементный раствор, и понял, как это коррелирует со взглядами Орловой, я стал разделять эти взгляды (а с ними и всю теорию структурного функционализма) полностью. Но осмыслил я все это намного позже.

Поскольку моя диссертация была посвящена культурогенезу, мы с Орловой много беседовали об историческом происхождении культуры. У Эльны Александровны не было определенного мнения на этот счет. Как человек неверующий она в целом придерживалась теории Дарвина, но это был вопрос о происхождении человека как биологического вида; вопрос о происхождении культуры являлся самостоятельным. В беседах мы с Орловой все больше приходили к мнению, что истоки человеческой культуры следует искать в социальном поведении животных. Позднее я полноценно развил этот подход в своих исследованиях [6], но первый толчок в этом направлении родился именно в беседах с Орловой.

Эльна Александровна испытывала постоянное влияние со стороны психолога Л.Б. Филонова, которого она считала своим другом и учителем. Вообще ее научные интересы располагались где-то на пересечении социологии культуры, общей социологии и социальной психологии. Для современного ученого это нормально. Мы все работаем где-то на стыке наук. А культурология сама по себе «стыковая» наука, совмещающая знания философии, социологии, психологии, филологии, истории, искусствознания и др. По иному просто не получается.

Культурологию принято делить на гуманитарную, тяготеющую прежде всего к искусствознанию и филологии, и социальную, тяготеющую к социологии, а также отчасти к психологии и политологии. Философия культуры и история культуры стоят особняком. Эльна Александровна считается в России одним из основоположников именно социального направления культурологии, и я как ее ученик продолжаю ее линию, несмотря на свое историческое образование.

Кстати, это образование вложило в направленность моих исследований определенную специфику, к которой Эльна Александровна в последние годы проявляла все больший интерес. Речь идет о том, что я, поднимая какую-либо функциональную проблему культуры, как правило, рассматриваю то, как эта функциональная задача решалась в культурах разных эпох (а это было по-разному). Эльна Александровна считала этот ход очень эвристичным, позволяющим проследить, каким образом формировалось современное решение этой проблемы. Так что истребление во мне историка прошло не до конца, да и вообще специально не преследовалось.

Еще один интерес, который заложила в меня Эльна Александровна, связан с определением места культуры в глобальной эволюции материи. Сама Орлова не торопилась высказываться на эту тему, но считала ее очень эвристичной. Я, основываясь на суждениях ряда философов, попытался кое-что разработать в этом направлении [7], но, поняв свою недостаточную компетентность в этом вопросе, вовремя остановился, оставив эту проблему более компетентным специалистам.

Эльна Александровна активно поддерживала и мои исследования негативных проявлений культуры. В свое время я написал много статей на эту тему, из которых удалось сформировать две книжки [8]. Орлова с осуждением относилась к тем ученым, которые хотят видеть в культуре только все хорошее, что есть в человеке. А куда же мы денем все плохое? Эльна Александровна считала, что все социально значимые действия человека есть культура. Но эти действия могут иметь положительные социальные последствия, а могут иметь и отрицательные. В любом случае их нужно исследовать именно как явления культуры. Я активно занимался этим и получал полную моральную поддержку со стороны Орловой.

Один вопрос был постоянным предметом нашей дискуссии с Эльной Александровной на протяжении многих лет. Это вопрос о соотношении социального и культурного начал во всех видах активности человека или группы людей, а также их взаимодействии.

С одной стороны, очевидна их тесная взаимосвязь. Любая активность человека, имеющая какую-то социальную значимость, одновременно имеет и культурную форму, значимость которой определяется социально. Конечно, определение этой значимости очень субъективно. То, что одному кажется значимым, другому может казаться незначимым. Впрочем, это не играет большой роли, поскольку и социально незначимая активность человека имеет какие-то культурные параметры.

С другой стороны, социальное и культурное начала соответствуют разным группам  интересов человека. Социальное начало связано в основном с актуальными прагматическими интересами – в первую очередь с экономическими, политическими, конъюнктурными, организационно-групповыми и пр., а культурное – с некоторыми устойчивыми установками сознания – традициями, стереотипами мировидения, ценностными ориентациями и т.п. Связь и взаимозависимость между этими двумя группами интересов и установок сознания ситуативна и уж, по крайней мере, не автоматическая.

Эту дилемму разрешить было нелегко. Вроде бы социальное начало определяется в основном содержанием деятельности или взаимодействия – прагматическими интересами человека, а культурное – выражает форму этой деятельности и ее продуктов и определяется условиями, в которых она протекает [9]. Казалось бы, все ясно. Но червь сомнения все-таки оставался. В социальной реальности все не так просто и уж, конечно, гораздо тоньше. Бывает, что все соответствует этой схеме, но бывает, что такое соответствие совсем не очевидно. В культуре все ситуативно.

Спор на этот счет продолжался между Эльной Александровной и мной долгие годы, и мы так и не пришли к однозначному решению.

Я познакомился с Эльной Александровной в 1993 г., когда она была заместителем директора Российского института культурологии и заведовала сектором, занимавшимся фундаментальными проблемами теории культуры. Меня привел в сектор Орловой Б.С. Ерасов, сказавший ей: «Я привел к Вам историка, которого можно перековать в хорошего теоретика». Я в то время имел научный опыт исследований в области истории архитектуры, особенно ее первобытного этапа. Тем не менее, Орлова взялась за то, чтобы сделать из меня полноценного культуролога. В секторе в то время работали И.М. Быховская, Г.А. Аванесова, О.Н. Данилова, нашими частыми гостями были А.С. Ахиезер и Н.Г. Полтавцева. Институтом руководил К.Э. Разлогов, там работали Н.С. Злобин, В.М. Межуев и др. В такую компанию я попал, и в окружении этих людей началось мое воспитание как культуролога. Эльна Александровна была дружна с этими людьми, и это тоже создавало определенную атмосферу.

Эльна Александровна была бесконечно интересным человеком, общение с которым доставляло огромное психологическое удовольствие, приносило удивительное внутреннее удовлетворение. Она старалась поддерживать в секторе атмосферу готовности к открытию. Мы все чувствовали себя первопроходцами, открывающими новую землю, новую страну – культуру, понимаемую системно-научно, которую необходимо научно описать, разработать стратегию ее исследования. Выстраиванию научного категориального аппарата для каждого исследования придавалось особое значение. Культурология тогда еще только начиналась в России, и нам казалось, что скоро она станет ведущей общественной наукой.

Мы собирались в секторе два раза в неделю на целый вечер. У Эльны Александровны была привычка, прежде чем написать что-либо, обсудить этот материал со своими коллегами. И хотя я был самым неопытным по сравнению с иными сотрудниками, я также принимал участие в общем обсуждении и учился, учился, учился…

Осенью 1995 г. я защитил диссертацию, написанную под руководством Орловой, переквалифицированную из кандидатской в докторскую. В этом тоже основная заслуга Эльны Александровны и Л.Б. Филонова, придумавшего оригинальный ход для такой переквалификации. Эльна Александровна уже тогда каким-то особым зрением разглядела во мне потенциал ученого, раскрывшийся позднее. В этом тоже заключается проблема каждого крупного ученого. Как подготовить продолжателя своей научной линии? Через руки Орловой прошли десятки аспирантов и докторантов, и лишь немногие из них стали продолжателями научной линии Эльны Александровны. Не берусь судить, насколько я являюсь таким продолжателем, но, по крайней мере, ей не было стыдно называть меня своим учеником.

И, наконец, еще один вопрос, дискуссия по которому между Эльной Александровной и мной продолжалась почти четверть века и так и осталась незаконченной. Это проблема того, чем должна заниматься культурология и каковы основания для ее востребованности обществом и государством. Эльна Александровна как человек с очень трезвым прагматическим мышлением прекрасно понимала, что фундаментальная теория культуры, которой мы с упоением занимаемся, практически нужна только философам. Мое суждение о том, что со временем культурология сольется с философией (по крайней мере, в образовании) и станет ее частью, Эльна Александровна считала вполне допустимым. Прикладная же культурология должна заниматься культурной политикой, подводя под нее научную базу и экспертируя уровень ее социальной успешности. Т.е. культурология должна стать наукой о социальном управлении сознанием и поведением человека, и только тогда она будет востребована обществом и государством. В этом мы с Эльной Александровной были абсолютно единодушны.

В истории использовались три инструмента управления сознанием и поведением человека. Первый – это политика, когда основным методом воздействия на людей являлось насилие или угроза его применения. Этот метод преобладал в аграрную эпоху (при феодализме). Второй метод – это экономика (деньги), обеспечивающая доступность тех или иных материальных благ при правильном поведении людей. Этот метод преобладал в индустриальную эпоху (при капитализме). Третий метод – это культура, апеллирующая к общественному мнению, поощряющему или осуждающему те или иные действия человека. Этот метод начал преобладать в постиндустриальную эпоху (современный посткапитализм).

Казалось бы, именно сейчас культурология и должна быть востребована обществом и государством в интересах обеспечения культурной политики. Но почему-то этого не происходит. То ли культурология недостаточно внятно занимается вопросами культурной политики, то ли государство еще не дозрело до того, чтобы воспользоваться плодами культурологии (не только Российское, но и другие страны Европы и Америки). Этот вопрос четверть века волновал нас с Эльной Александровной, но ответа на него мы так и не нашли…

Естественно, научные интересы Эльны Александровны со временем менялись. Если в 1990-х гг. наука о культуре входила в число ее приоритетных интересов, и она много занималась вопросами теории культуры, разработкой научной методологии и методов исследования культуры, то в 2010-х гг. наука о культуре уже отошла на периферию ее интересов. Ее больше интересовали вопросы взаимодействия людей в малых социальных группах, разрешение конфликта интересов в этих группах и вообще феномен малых социальных групп как предмет исследования [10].

Тем не менее, Э.А. Орлова утвердилась в истории науки как один из основателей социальной культурологии, сделавший неоценимый вклад в общую теорию культуры. Такой мы ее и запомним.
 

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См., например: Горяинова О.И. Структурный функционализм // Прикладная культурология. Энциклопедия / Сост. и научн. ред. И.М. Быховская. М.: Согласие, 2019. С. 98-108.
[2] Каган М.С. Человеческая деятельность. М.: Политиздат, 1974. 328 с.
[3] Орлова Э.А. Динамика культуры и целенаправленная активность человека // Морфология культуры. Структура и динамика: Учебное пособие для вузов / под ред. Э.А. Орловой. М.: DrDoom, 1994. С. 8-73.
[4] См., например: Флиер А.Я. Морфология культуры: новое осмысление [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2017. № 3. URL: http://cult-cult.ru/the-morphology-of-culture-a-new-understanding/. Дата обращения: 12.01.2019.
[5] Флиер А.Я. Структура и динамика культурогенетических процессов. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук. М.: РИК, 1995. 42 с.
[6] Флиер А.Я. Культура как эволюция программ социальной активности: инстинкт – обычай – рациональное поведение // Вопросы социальной теории. Альманах Института философии РАН. М.: ИФ РАН, 2012. Т. 6. С. 273-284.
[7] См. об этом: Флиер А.Я. Философские пролегомены к Нормативной теории культуры [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2019. № 1. URL: http://cult-cult.ru/the-philosophical-prolegomena-to-a-normative-theory-of-culture/. Дата обращения: 28.01.2019.
[8] Флиер А.Я. Культура как репрессия. Очерки. М.: Диаграмма, 2006. 320 c.; Флиер А.Я. Некультурные функции культуры. Очерки. М.: МГУКИ, 2008. 272 c.
[9] См. об этом: Орлова Э.А. Социология культуры. М.: Академический проект, 2012. 575 с.
[10] Орлова Э.А. Формы социальных и культурных процессов: к методологии их изучения [Электронный ресурс] // Культура культуры. 2016. № 1. URL: http://cult-cult.ru/forms-of-social-and-cultural-processes-to-the-methodology-of-study/.  Дата обращения: 12.01.2019.

© Флиер А.Я., 2019

Статья поступила в редакцию 12 января 2019 г.

Флиер Андрей Яковлевич,
доктор философских наук, профессор,
главный научный сотрудник
Российского НИИ культурного
и природного наследия им Д.С. Лихачева,
профессор  Московского государственного
лингвистического университета.
e-mail: andrey.flier@yandex.ru